Жюль Верн

— У вас есть месье Бенуа.

— Бенуа силен в поэзии. Он может дать куплет и всякие там тру-ля-ля, рефрен и сонет. Мой секретарь набил руку на передовицах, посвященных искусству и дамским нарядам. Гм… Зайдите ко мне в два часа. Кстати, я уплачу вам за декабрь и январь. Скажите по совести, — вы сами придумали эту штуку?

— Сам, месье Турнэ! Сам! Пять лет я читаю вашу газету, и наконец мне надоело. Не упустите случая, крепче держитесь за мое предложение! Крутите и наворачивайте вокруг имени Верна!

— Может быть, взять кого-нибудь другого, а? Не думаете же вы, что сегодня в Нанте родила только одна мадам Верн!

— Этого я не думаю, конечно, но чета Верн наиболее подходящая.

— Боюсь одного, — он адвокат, этот Верн…

— Именно этого и не бойтесь! — с жаром воскликнул Барнаво. — Какой уважающий себя адвокат свяжется с каким-то «Нантским вестником»! Фи! Еще не было случая, чтобы адвокат защищал свое собственное дело. Они мастера на то, чтобы защищать чужие, им за это платят. Дайте мне сигару, месье Турнэ. Какую дрянь вы курите, боже мой! Завтра вы будете иметь возможность приобрести ящик «Золотого желудя» из Манилы. Идите и работайте спокойно. Я буду у вас ровно в два.

Издатель и швейцар сидели запершись с двух до четырех. В пять их видели в ресторане «Ницца», — Турнэ заказывал два обеда из семи блюд. В десять вечера они вышли из типографии, в полночь снова пришли туда и там, очевидно, ночевали. В шесть утра девятого февраля не менее сотни мальчишек (обычно их было не больше двадцати) расположились табором у здания типографии. В семь утра мальчишки получили по пятьдесят экземпляров газеты и побежали по улицам и набережной, крича во всё горло:

— «Нантский вестник»! Чрезвычайная новость! Небывалое событие из мира таинственного и чудесного! Каждый отец и каждая мать должны купить номер «Нантского вестника» и хранить как семейную реликвию! Удивительное происшествие!

Засияло солнце великой удачи месье Турнэ. Все газеты были проданы. Всё население Нанта было взбудоражено. Все хохотали, поминая дьявола и великомучеников, однако все склонны были верить тому, что им преподнесла маленькая газета.

Днем, возвращаясь из суда, месье Верн постучал в дверь кабинета издателя и редактора «Нантского вестника». Турнэ впустил его, изогнувшись под прямым углом, усадил в кресло и почтительно замер в отдалении.

Пьер Верн — солидный, упитанный человек лет тридцати на вид, с небольшой, квадратиком подстриженной бородкой, в очках, из-под которых прямо на издателя глядели глубоко посаженные серые глаза, оперся на массивную трость и сказал:

— Я прочел сегодняшний номер вашей газеты. Все четыре страницы.

— В этот номер вложено столько труда, — вкрадчиво пропел Турнэ. — Надеюсь, вам понравился сегодняшний номер, месье Верн?

Верн снял очки.

— Мне очень тяжело сознавать, — начал он, — что в колыбель, где лежит мое дорогое дитя, мой сын, заглянула такая богопротивная фея, как вы, сударь! Тяжело и грустно. Да!

— Это не я, честное слово, не я, — пролепетал Турнэ.

— Кто же, если не вы? Вольтер? Дидро? Или сам Шекспир?

— Мой швейцар, месье Верн! Клянусь честью, мой швейцар!

— Швейцар? Гм… — Верн приставил к переносице указательный палец и прищурился, силясь что-то понять, припомнить. — Швейцар, вы говорите? Гм… Его зовут Барнаво?

— Он самый, месье Верн! Барнаво! Дела мои пошатнулись! Барнаво научил меня, как поправить их. Он дал мне совет…

— Барнаво… Гм… — повторил месье Верн. — Искусно! Барнаво… помню, помню этого человека…

Турнэ решил именно в этот момент круто переменить тактику. Он сказал:

— Я хотел сделать приятное вам, месье Верн. Я приказал Барнаво: сделайте, мой друг, что-нибудь приятное нашему дорогому месье Верну! Он и сделал. Что касается предсказания мадам Ленорман…

— Вот именно, мадам Ленорман, — произнес Верн и поднялся с кресла. — Ее адрес! — грозно и властно добавил он, вскидывая голову. — Насколько мне известно, мадам Ленорман уехала в Америку. Но я этому не верю. По иску частных лиц с нее причитается около двухсот тысяч франков. Дело поручено мне. Слышите? Мне! Еще два года назад я взялся за это дело.

— Желаю удачи, месье Верн, — стараясь сдержать дрожь во всем теле, сказал Турнэ.

— Немедленно адрес мадам Ленорман! — загремел Верн. — Адрес, и я ухожу. И всё вам прощаю, слышите? Прощаю вам тот непростительный поступок, по милости которого весь Нант, все тридцать тысяч жителей его склоняют сегодня мое имя во всех падежах!

— Только адрес? — спросил Турнэ, чувствуя, что малая толика дрожи осталась только под коленками.

— Только адрес. Прошу и требую. Иначе…

Турнэ выбежал из кабинета и кинулся в швейцарскую. Барнаво лежал на диване и, ероша свою рыжую шевелюру, читал свежий номер парижского журнала.«Фарс».

— Адрес Ленорман! — воскликнул Турнэ. — У меня сидит адвокат Верн. Да, тот самый. Он всё простил, у него есть сердце, но нет адреса мадам Ленорман. Вы заварили эту кашу, Барнаво! Давайте адрес!

— Никто и никогда не заваривал кашу, — спокойно отозвался Барнаво, переворачивая страницу журнала. — Каша не кофе, сударь. И плюньте на всех гадалок и их предсказания! Давайте обдумывать следующий номер.

— Адрес, Барнаво, адрес, или я и не знаю, что сделаю с вами! — кричал взбешенный издатель.

— Ничего вы со мной не сделаете, — махнул рукой Барнаво. — Теперь мы оба — и я и вы — на весах мадам Судьбы. Делать будет она, нам остается ждать и надеяться. А вы — адрес! Выдумать его, что ли!

— Выдумайте, Барнаво, выдумайте! У вас это получится!

— Сколько угодно! Ну, хотя бы такой: Ницца, Цветочная набережная, четыре. Можете сказать — сорок, если не нравится четыре. Пансион… ну, пусть будет пансион Анжелики Сету. Да вы перепутаете, я вам напишу. Вот возьмите, успокойте вашего Верна!

Турнэ выбежал из швейцарской. Барнаво удобнее расположился на диване, зажег пятую свечу на столике и, ухмыляясь, произнес:

— Ленорман! Почему-то все сегодня интересуются Ленорман. Я что-то упустил, я ожидал, что героем дня буду я,Барнаво… Ну что ж, подождем. Судьба всегда за тех, кому нечего терять.

Турнэ вручил Пьеру Верну адрес Ленорман. Адвокат, высоко подняв голову, с достоинством удалился. Слава тебе, боже, гроза прошла, но все же хорошую погоду на ближайшее будущее придется делать неустанно…

Шестнадцатого февраля на четвертой странице «Нантского вестника» было помещено второе предсказание мадам Ленорман. Жена булочника родила девочку и пожелала знать будущее своего ребенка. Барнаво сочинил утешительную биографию и, на всякий случай, изготовил на досуге полсотни различных предсказаний.

— Не перепутайте, месье, — сказал он издателю. — На белых листках мальчики, на розовых девочки. Месяца на три вам хватит. Когда я возвращусь, мы придумаем что-нибудь новенькое.

— Вы хотите покинуть меня? — испуганно спросил Турнэ.

— Хочу отдохнуть у себя в деревне, — ответил Барнаво. — Вы обещали мне сто франков и отпуск на два месяца.

— Обещал, — качая головой, со вздохом произнес Турнэ и с великой неохотой отсчитал положенные по уговору сто франков.

На следующий день Барнаво уехал к себе, в Пиренеи. Возвратился он в Нант только спустя восемнадцать лет, когда почтенный месье Турнэ, разбогатев и обанкротившись, продал свою газету издателю журнала мод, когда вырос и возмужал сын Пьера Верна — Жюль, когда… впрочем, об этом все впереди.

Глава вторая

Жюль и его брат Поль

Девяти лет Жюля отдали в школу. К этому времени он уже бегло читал и полуграмотно писал. Воспитатель первого класса однажды опросил каждого из учеников: «Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?»

Двенадцать мальчиков из сорока ответили пожатием плеч и чистосердечным «не знаю». Сын директора нантского театра Пьер Дюбуа сказал, что ему хочется быть учителем в школе: страшно интересно задавать какие угодно вопросы и ставить какие угодно отметки.

Жюль отвечал последним. Маленький, коренастый, светловолосый, необычайно смешливый и в то же время не по летам задумчивый, он вытянул руки по швам и весело произнес: