Чудовище

6

Приговор

Наконец-то Виктор Дельо смог облачиться в домашний халат и сунуть уставшие ноги в шлепанцы. Утонув в старом кресле и запрокинув голову назад, он, похоже, забыл о существовании своей юной помощницы.

— Вы, должно быть, устали, мэтр. Может, мне лучше уйти?

— Нет, нет, внучка, — ответил адвокат, не разлепляя век.

— Побудьте еще немного: ваше присутствие действует на меня успокаивающе…

— Как я восхищена, мэтр! Вы не только спасли Жака, вы заставили его ощутить себя человеком! Из чудовища вы превратили его в существо, способное чувствовать и вызывать человеческие чувства в других…

— Что ж, нашелся хоть один человек, чьих ожиданий я не обманул!

— А как слушал вас зал! Все буквально глядели вам в рот: ведь вы олицетворяли собой само правосудие, становясь поочередно то полицейским, то следователем, то защитником, то обвинителем… Скажите, но почему бедного Жака не освободили сразу? Ведь он столько пережил! Неужели и эту ночь он проведет в тюрьме?

— Дитя мое, юстиция — обидчивая старая дама; ей досадно, что ее обвели вокруг пальца, и кто? Слепоглухонемой! Успокойтесь, не пройдет и трех дней, как Жак Вотье вернется к супруге.

— Вернется к супруге?! Я больше чем уверена, что он не пожелает жить с ней!

— Однако это необходимо, внучка… Что станется с ним без нее? Жак — парень с головой, он наверняка сообразил, что минутная слабость Соланж значит не так уж много в сравнении с той самоотверженностью, какую она проявляла начиная с детских лет. Лично я не представляю себе ни Жака без Соланж, ни Соланж без Жака…

— Ну, а вы, мэтр? Что вы будете делать дальше?

— Я? Пока что постараюсь заснуть так же крепко, как по молодости спите вы, внучка. Надеюсь, во сне ко мне не явится вся эта орава глухонемых, слепых, братьев ордена святого Гавриила, американских сенаторов, судебных медиков и девиц с Бродвея!

— Спокойной ночи, мэтр…

Однако уже с порога девушка вернулась и, помявшись, спросила:

— Мэтр, простите меня, но очень хочется, чтобы вы разъяснили одну подробность.

— Валяйте.

— Я до сих пор не могу понять, как вам удалось раскрыть тайну зеленого шарфа? Ведь Вотье выбросил его в море!

— Очень просто… Встретившись с Соланж Вотье на аллее розария Багатели, я, несмотря на близорукость, не преминул рассмотреть ее. Мое внимание привлекли главным образом две вещи: своеобразный запах духов и серый шелковый шарф на шее… Очень скоро я понял, что так сильно пахнет духами именно шарф, и в памяти всплыл отрывок из романа «Один в целом свете», который я читал накануне. В нем автор писал о жене главного героя примерно следующее: «Она часто укутывала шею зеленым шелковым шарфиком, который никогда не забывала надушить… У нее это было знаком внимания к мужу, который любил зеленый цвет, хотя никогда его не видел. Всякий раз, вдыхая нежный аромат, источаемый шелковым шарфом, он представлял себе, разумеется, на свой манер, зеленый цвет». Мысленно я тут же провел параллель между четой Вотье и двумя главными персонажами романа и сделал вывод, что автору книги, наверное, тоже нравится надушенный шарф, который носит его жена. Потом мысли мои приняли совсем иное направление: у меня к собеседнице была уйма других, куда более важных вопросов.

Прошло три дня, и я вновь встретился с Соланж Вотье — теперь уже здесь, в этом кабинете. Едва она вошла, как обоняние мое было разбужено тем же странным ароматом, а глаза невольно остановились на шарфе из серого шелка, повязанном поверх костюма. Я заключил из этого, что Соланж Вотье неравнодушна к этому шарфу, если только не взяла привычку носить его, чтобы сделать приятное мужу, подобно героине романа. Но почему в таком случае шарф этот серый, а не зеленый? Я заметил, что мне очень приятен этот запах. Она меланхолично ответила, что мужу он тоже нравится. И тогда я спросил: «Ваш муж знает, что этот шарф серый?» Она ответила: «Нет, мой муж всегда считал его зеленым. Ведь он, уж не знаю почему, обожает зеленый цвет… В его представлении он олицетворяет свежесть».

Видя, что я слушаю с интересом, она добавила, показывая на кусочек серой материи: «У этого шарфа есть своя маленькая история… Вы знаете, раньше у меня был точно такой же шарф, но зеленый — Жак купил мне его в Америке. Он очень им дорожил — во всяком случае, больше, чем я. Ему была приятна мысль, что я ношу этот шарф, он часто касался его и с нежностью ощупывал… К несчастью, на теплоходе, вскоре после отплытия из Нью-Йорка, шарф исчез. Жак мог придать этой пустяковой пропаже чересчур большое значение и увидеть в ней дурное предзнаменование, поэтому я тайком от него наведалась в судовую лавку в надежде найти похожий шарф взамен пропавшего… Мне повезло: я нашла почти такой же шарф — он и сейчас на мне. На ощупь шелк совершенно неотличим от прежнего, только цвет, как видите, другой. Но ведь Жак все равно никогда его не увидит! Я купила шарф, принесла его в каюту и обрызгала духами. Он так и не заметил подмены».

Я сказал, что на ее месте сделал бы то же самое, и разговор перешел на другую тему. Как далек я был тогда от мысли, что гвоздь всего — именно эта история с шарфом! Но потом начал размышлять, сопоставлять факты… Уж слишком много отпечатков пальцев оставил Вотье в каюте. Может быть, он сделал это специально, выгораживая настоящего убийцу? Но в чьем спасении мог быть заинтересован Вотье? Ответ напрашивался сам собой: ради жены, его несравненной Соланж… Таким образом, Джона Белла убила Соланж, и Вотье, видимо, получил этому подтверждение… Какое же? Шарф, черт побери, шарф, пропитанный духами Соланж, его фетиш, который она, вероятно, обронила в каюте американца и на который потом натолкнулись пальцы Вотье…

Но тогда встал новый вопрос: зачем Соланж убивать Джона Белла? Чтобы избавиться от него?… Значит, между Соланж и американцем существовала тайная связь… Сама ли она убила или призвала на помощь сообщника? Разве такое эфирное создание, как Соланж, могло справиться со здоровенным парнем?… Вот если бы убийцей был кто-то третий, желавший погибели Соланж не меньше, чем Джону Беллу! Тогда лучшим способом погубить их обоих было бы для преступника убить американца, а затем устроить так, чтобы все подозрения пали на Соланж. Для этого достаточно подбросить улику… Оставалось лишь выкрасть шарф, что он и сделал.