Самоцветы

— Давай на два полштофа…

— Да у вас, что ли, на всё такая цена? — удивляется Василий Васильич подобной сделке.

— Из-за чего бьёмся, милый человек! Ты думаешь — его легко искать в земле-то? Не накладено их для нас, струганцев-то.

— А больше ни у кого нет камней в Мурзинке? — спрашиваю я.

— А как поедете на Тальян, так за рекой мужик Матвей живёт: у ево сколько угодно… Агроматные эти струганцы попадают. Как-то в третьем годе ребята на Алабашке нашли тумпас, может, пудов в шесть: как свинья, в таком роде. Только больно чёрен… Ну, захотели цвет-то отпустить, чтобы с золотистым отливом был. Натопили печь, завернули тумпас в тесто и сейчас, например, в печь… Небольшие-то струганцы отходят таким манером в золотистый отлив, а тут попритчилось… Что бы ты думал, братец ты мой: как вынули тумпас из печи, он и распался весь, вроде того, как на полштофы… ей-богу!..

Опять полштоф, — нет, это решительно какая-то единица меры, как фунт, аршин, метр.

В лёгком коробочке мы спустились к Нейве, переехали через неё по высокому деревянному мосту, кое-как «настороженному» на деревянных козлах, — мост убирается каждою осенью, — и очутились на левом берегу. Отыскать мужика Матвея не составило большого труда, но его коллекция камней уж совсем никуда не годилась.

— Которы получше были, в Южакову свёз перед пасхой, — сумрачно объяснил сам Матвей. — На вино деньги нужны были, — ну, на три полштофа дала Ульяна Епифановна.

Подъём на гору Тальян очень невелик. Наш коробок катился сначала по просёлку, а потом свернул влево к небольшому леску, топорщившемуся на взлобочке. Едва заметная колея вела по меже, а затем исчезла, точно истощившись на всевозможные повороты.

— Вот тебе и старинная яма, — объяснил наш проводник, когда коробок остановился у перелеска.

— Где?

— Да во, где стоим… Ишь земля не родная, а насыпь.

Сюда значит, валили пустую землю, а вот тут самая ихняя копь обозначена.

Старая копь, сделанная ещё итальянцами, так осыпалась и заросла сорняком, что трудно было что-нибудь разобрать здесь. Несколько обвалившихся и засыпанных ям, кругом бугры неправильно сваленной земли — и только. В красной глине одного размытого дождём отвала мы захватили несколько щёток горного хрусталя.

— Это ищо старички робили, а мы дальше руководствуем, — объяснял проводник, когда мы поехали в гору. — Тут земли изрыто множество. Значит, земля-то сверху, а потом камень зачнётся. Страсть, сколь этого камня наворочено…

Нынешняя копь совсем в лесу и наружный вид имеет самый беспорядочный. Прежде всего, вал из мелкого щебня, кварца и гранита, точно земля здесь припухла, как на краях свежей раны. Взобравшись на одну из каменных куч, мы увидели глубокую яму неправильной формы, выбитую в плотном камне. Получалось что-то вроде каменоломни, да и то очень плохой, — работа шла по наслоению каменных пластов и в глубину подавалась очень туго. Определить место, где проходила жила, крайне трудно.

— Что же вы тут добывали? — спрашивал я проводника.

— Амаститовая жила здесь изгадала… Эвон она в углу-то выклинилась.

— Где в углу?

— Да вот сюды…

Оказалось, что главной работы нам нельзя было и рассмотреть, — она уходила неправильной формы щелью под насыпь, на которой мы стояли. Пришлось спуститься в самую яму.

— Вон она, жила-то, по стенке прошла, — объяснял проводник, тыкая палкой в отвесный камень. — По ней и в глыбь работали… Достаточно руководствовали!

Действительно, теперь можно было видеть и жилу, т. е. полосу кварца, которая неправильной лентой проходила по основной породе крупнозернистого гранита. О правильной разработке тут, конечно, не могло быть и речи, а просто долбили камень "сколь мога".

— Порохом рвали, как же! — не без самодовольства объяснял проводник, заглядывая в глубину узкой каменной выработки.

Василий Васильич только качал головой над этою работой мурзинских предпринимателей. Так могли «руководствовать» только люди, никогда не видавшие, что такое правильная работа. Выбирался один камень за другим, пользовались каждою трещиной, где можно было заложить зубило или железный лом, и додолбились таким образом до глубины четырёх сажен. О предохранительных мерах на случай несчастия, о крепях и других приспособлениях при горных работах никто и не думал, и такие мурзинские копи, действительно, правильнее всего назвать ямами, как называют их сами рабочие.

— А как эта яма у вас называется?

— Тальян называется, — гора Тальян, — ну, и яма Тальян. А дальше пойдут Слопсовская яма, Герасимовская яма — всех и не пересчитаешь. Прежде-то больше робили под Мурзинкой, а теперь ямы отдалели к Алабашке.

— А как работаете: артелью или от подрядчика?

— Известно, артелью… Потому, это какая работа: земляное положение, ничего неизвестно, а что бог пошлёт. Подрядчику невозможно…

— Если подрядчику невыгодно, так и артели тоже?

— От свободности ищутся, так оно расчёт есть… Например, в великое говенье делать хрестьянину нечего, вот собьётся артелка и пойдёт искаться. Артелка в яме руководствует, а Якунька или Пронька, напримерно, сидят вот этаким манером на борту и покупают камень… Всё форменно. Нашли гнездо амаститов, сейчас Пронька: "Выставляю полведра", а ежели один камень полштоф, два полштофа. У каждого камня по росту и цена своя…

— Значит, и расчёт у ямы?

— А из-за чего стали бы руководствовать эку страсть? Другая артель, напримерно, закарячилась перед Пронькой: не согласны за полведра. Ну, тогда иди к другим скупщикам в Луговую, а те ещё меньше дадут, потому как они свою линию ведут…

— Отчего же в город не везут камни? Там больше дадут…

— Как не возить, барин, возим, и даже весьма возим, а толк один. Тоже и в городе цены везде обидные, ежели, напримерно, по работе ценить… Походит-походит мужик с камнем-то, да и отдаст, за что дадут. Выгоднее для нас с Пронькой: первое — не езди в город, а второе — деньги из руки в руку. Положим, он тебе четь цены даст, да деньги-то сейчас.

— А как попадаются камни в жиле?

— Вот видишь, как она идёт в породе-то, — ну, около неё камень и разбираешь. Где жила раздулась, там пустое место, а в пустом месте и сидят аматисты… Всякого сословия камень по-своему крепится в жиле: который подешевле, так он груднее, а который подороже, так тот совсем один попадётся. Всё от счастья, кому что пошлёт господь-батюшка: одному на полштофа, другому и на целое ведро. Трудная эта работа, не приведи бог, а так от свободности руководствуем, потому как с измальства другие бывают любопытные… Прежде-то лучше камни попадали, так и по сотельной получали за струганец.

Осматривать больше ничего не оставалось, — за первою ямой следовала такая же другая, потом пробные ямы, где жилы оказались «холостыми». Мы тронулись в обратный путь. Наш проводник весело подёргивал возжами, и коробок катился под гору, как по маслу.

— Видели теперь всю работу, — с улыбкой говорил Василий Васильич. — Больше и смотреть нечего: все ямы, как одна… Глубже одиннадцати сажен нет ни одной. Вообще это не работа, а какое-то свинство!..

— Вот что, скажи ты мне, барин, — обратился к нему проводник, когда мы подъезжали к селенью. — Прежде считали так: полштоф, а в полштофе две четушки… Так я говорю? А ныньче, напримерно, Пронька так говорит: "бери половинку". Это он четушку половинкой зовет… Нам это убыточно, потому как четушки и цены у нас не было на камень, а только в кабаке целовальники меряли, а тут вышла эта самая половинка… Обидная эта половинка для нас, потому как у Проньки или у Якуньки две-то половинки точно больше полштофа выходят.

— Глупое слово, и больше ничего.

— Это ты верно, только счёт-то другой… Прежде так Пронька-то и говорил: "бери два полштофа", а нынче у него выходит три половинки… Обидно это нам.

Всех копей цветных камней насчитывают около сотни. Разбросаны они на сравнительно незначительном расстоянии вёрст в двадцать по протяжению от севера к югу, а в поперечнике эта полоса едва займёт вёрст десять. Конечно, распространение цветных камней гораздо значительнее, но здесь мы имеем дело только с территорией их эксплуатации. Копи занимают, главным образом, угол, который образует река Шиловка, впадающая в Нейву с правой стороны, а затем другой угол между Шиловкой и рекой Амбаркой. Отдельное место занимают копи по реке Алабашке, впадающей в Нейву с левой стороны. Таким образом, получается такая географическая картина: полосу цветных камней, имеющих главное простирание с севера на юг, река Нейва пересекает почти в средине, принимая в себя на севере реку Алабашку, а на юге реку Шиловку с её притоком Амбаркой. Слава собственно мурзинских копей давно уже миновала, и, как это бывает, остаётся только одно название. Самые богатые копи на реке Алабашке. Область добывания цветных камней находится в дачах Алапаевских и Верх-Исетских заводов, но принадлежит Кабинету в качестве регалии и разрабатывается государственными крестьянами местных волостей, — разберите теперь, кто тут настоящий хозяин? Но промысел цветных камней настолько невыгоден, что никто не вступается в него и мурзинский мужик «руководствует» это дело по своему усмотрению. Вся «форма» заключается в том, чтобы "выправить билет" от гранильной фабрики в Екатеринбурге, стоящий, кажется, что-то около трёх рублей. Едва ли казна имеет большой доход от этих билетов, и дело идёт само собой.