Страница 2 из 13
Издевался, щучья рожа. Как будто возможно было родиться в России, войти в совершеннолетие и не слышать о третьем отделении - как там, что там, что к чему и почем. Лицо ротмистра Крестовского являло столь незыблемое служебное рвение и непреклонность, что сразу становилось ясно: протестуй ты не протестуй, крой бурлацкой руганью или на чистом французском поминай дядю-сенатора, жалуйся, грози, плюй в рожу - на роже ни одна жилочка не дрогнет. Поручик это понял, хотя за два последних года от голубых мундиров отвык - что-то они не встречались в действующей на театре боевых действий армии (хотя какой-то там отдельный дивизион лазоревых и торчал в тылах). Теперь приходилось привыкать наново и вспоминать, что возмущаться негоже глядишь, боком выйдет...
Документы Сабурова поручик изучал долго - и ведь видно, что изучил вдоль-поперек-всяко и все для себя определил, но тянет волынку издевательства ради. Злишься небось, что в офицерское собрание вас не пускают, подумал поручик Сабуров с целью обрести хоть какое-то моральное удовлетворение.
- По какой надобности следуете? Из бумаг не явствует, что по казенной.
- А по своей и нельзя? - спросил поручик Сабуров, тараща глазенки, аки дитя невинное.
- Объяснитесь в таком случае, куда и зачем, - сказала Щучья Морда. Бумаги пока что не вернула.
Поручик Сабуров набрал в грудь побольше воздуха, словно собрался нырнуть в воду, и затянул:
- Будучи в отпуске из действующей армии до октября месяца ради поправления здоровья от причиненных на театре военных действий ранений, что соответствующими бумагами подтверждается, имею следовать на собственный кошт до города, обозначенного на вышестоящим начальством утвержденных картах как Губернск...
Он бубнил, как пономарь, не выказывая тоном иронии, но с такой нахальной развальцой талдыча, что издевку чувствовали все, даже состоящий при станции жандарм.
- ...в каковом Губернске предстоит отыскать вдову коллежского советника Марью Петровну Овсянникову для передачи последней писем и личных вещей покойного сына ее Белавинского гусарского полка подпоручика Овсянникова, каковой геройски пал за бога, царя и отечество в боях под городом Плевен, в каковом и похоронен согласно...
- Ради бога, достаточно, - оборвал его ротмистр Крестовский. - Я уяснил суть анабазиса вашего. Что же, маху мы дали, господин Смирновский?
Это тому, партикулярному. Партикулярный чин (а видно было, что не простой это уличный шпион - именно чин), пожав плечами, вытянул из кармана изрядно уже потрепанную бумагу:
- Что поделать, Иван Филиппыч, - сыск... Смотрите, описание ведь подходящее: "Роста высокого, сухощав, бледен, лицо продолговатое, глаза голубые, белокур, в движениях быстр, походка уверенная, может носить усы на военный манер, не исключено появление в облике чиновника либо офицера". Подполковника Гартмана, царство ему небесное, наш как раз и упокоил, в военном мундире будучи...
- Интересная бледность - это у девиц, - сказал поручик Сабуров. - А я всегда был румян.
- Может, это вы попросту загорели, - любезно сообщил господин Смирновский. - А господина Гартмана злодейски бомбою убивая, были бледны.
- Господин Гартман, надо полагать, из ваших? Отдельного корпуса?
- Именно. Питаете неприязнь к отдельному корпусу?
- Помилуйте, с чего бы вдруг, - сказал поручик Сабуров. - Просто как-то так уж вышло, что я по другой части, мундир другого цвета.
- Каждый служит государю императору на том месте, где поставлен, сказала Щучья Морда.
- О том самом я и говорю, - развел руками поручик. - Вай-ана санн! [грубое турецкое ругательство]
Губы Щучьей Морды дрогнули:
- Па-атрудитесь в пределах Российской империи говорить на языке, утвержденном начальством! Па-атрудитесь получить документы. Можете следовать далее. Приношу извинения, служба!
И тут же рассосались жандармы, словно приснились, миг - и нету, вернулся на свое место пузатый станционный страж, ротмистр со Смирновским повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:
- Отправить бы его отсюда, Иван Филиппыч, чтобы под ногами не путался.
- Дело. Займитесь, - сказал Крестовский, ничуть не заботясь, слышит их поручик или нет. - Выпихните в Губернск до ночи сего путешественника. Черт, однажды уже пускали в заграницы таких вот, потом дошло до декабря. Закрыть бы эту заграницу как-нибудь, чтобы - ни туда, ни оттуда...
Смешок:
- Так ведь императрицы - они у нас как раз из заграниц...
- Все равно.
- Ну, этот-то - от турок. Азия-с...
- В Азии тоже веет... душком.
И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах - было тут и изумление, и гнев, но больше всего ярости. Как нижний чин - вахмистр ему хлещет по роже, а тот в ответ - упаси боже, сделай руки по швам и терпи молча... И плевать им, что ты выиграл турецкую войну.
Плюнул и решил выпить водки в буфете. Подали "Шустовскую", хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца - чтобы с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшие уже, дух салу передавшие. Выпил рюмку. Занюхал хлебом, пожевал сальца. Еще выпил. Ужасно медленно возвращалось прежнее чувство благолепия.
О чем шла речь, кого искали голубые, он сообразил сразу. Давно уже было известно - больше по скупым слухам, - что в России, как и в Европе, завелись революционеры. Как в Европе, кидают бомбы, метко и не очень палят по властям предержащим и самому государю императору, пытаются взбунтовать народ, но ради чего это затеяно и кем - совершенно непонятно. Никто этих революционеров не видел, никто не знает, кто они такие, много их или мало, то ли они в самом деле наняты жидами и ляхами, то ли, как пятьдесят четыре года назад, мутню начинают самые что ни на есть русские люди. По слухам, есть даже значащиеся в Бархатной книге, а потому наемными они оказаться никак не могут. Но вот какого рожна им нужно, если крестьян освободили, срок службы солдатам неимоверно убавили и провели всякие судебно-земские реформы? Поручик Сабуров не знал - в кадетском и в полку об этом как-то не говорили. А в Болгарии было не до посторонних мыслей о сложностях российского бытия, там все было ясно и просто: турки зверствовали над православными братушками, за что и получили как следует...