Страница 20 из 37
- Это ты, девынька? - отозвался он тихо.
- Я, дедушка, - отвечала девушка, чувствуя, что у нее еще колотится сердце.
Юродивый совсем вылез из-за камня. Он был весь в земле - руки, ноги, волосы.
- Ты что это тут, девынька, делаешь? - спросил он, приближаясь.
- Венок заплетаю.
- А!.. А кому?
- Богородице, дедушка, на образ.
- Умница, девынька, заплетай.
- А ты, дедушка, что тут делаешь?
- Ямку себе.
Оленушка глядела на него удивленными глазами.
- Норку, - пояснил юродивый, - нору зверину.
- Нору?
Оленушка ничего не понимала и в недоумении теребила свой венок.
- Печерочку себе махоньку копаю, девынька, - пояснил Спиря, показывая руками, как он это копает.
- На что ж она тебе, дедушка?
- А молиться в ней буду, вон как в Киеве печерски угодники молились.
- А на что ж церква, дедушка?
- Церква церквой... только в церкви соблазн бывает, девынька, а в печерочке только Бог да смерть.
Девушка невольно вздрогнула.
- Господи! Как страшно...
- Страшно меж людьми, девынька, на вольном свету, а под землей благодать.
Оленушка задумчиво смотрела на море. Юродивый сел около нее.
- Только ты, девынька, никому не сказывай о моей печерушке, ни-ни! Ни матушке родимой!
- Не скажу, дедушка.
- То-то же, мотри у меня, Христом прошу.
Девушка продолжала смотреть на море и прислушиваться к далекому плаканью чаек.
- Что, скучаешь у нас, девынька?
- Да, дедушка, домой бы.
- Али дома лучше?
- Лучше.
Юродивый помолчал, вздохнул, помотал головой. Он вспомнил, что у него когда-то было свое "домой". Только давно это было.
И перед ним вместо этого безбрежного моря с плачущими чайками нарисовалась другая картина, вся озаренная солнцем юга. Высокий берег Волги с темною зеленью в крутых буераках. В зелени не переставая кукует кукушка. Красногрудый дятел однообразно долбит сухую кору старого тополя. В ближней листве высокого осокоря свистят задорные иволги, а на сухой ветке дуба тоскливо гугнит лесной голубь припутень. Вниз по Волге сверху плывет косная лодочка, изнаряженная, изукрашенная. По воде доносится песня:
Полоса ль моя, полосынька,
Полоса ль моя непаханая...
Лодка причаливает к берегу. Удалые молодцы высаживаются и выводят под руки кого-то на берег... Виднеется девичья коса, а на солнце играет "лента алая, ярославская"...
"Здравствуй, батюшка атаманушка Спиридон Иванович! - кричат удалые. Примай любушку-сударушку за белы руки..."
Спиря вздрагивает и дрожащею рукою ощупывает в своей суме мертвый череп... "Прочь, прочь!" - мотает он своею поседелою головой...
- Так в Архангельском лучше, чем у нас, вот здеся? - снова заговорил он.
- Лучше, дедушка, не в пример лучше.
- А чем бы, скажи-тко?
- Ах, дедушка! Да теперь там, с весной-то, что кораблей из-за моря придет! И из галанской земли, и с аглицкой земли, и с дацкой земли, и с любской земли, да из города Амбурха! Ах и что ж это!
Оленушка даже руками всплеснула.
- Ну и что ж, что придут? - как бы подзадоривал ее юродивый, любуясь оживлением девушки.
- Как чу что! А товаров-то, узорья всякого что навезут!
- Ай-ай-ай! - качал головой юродивый.
- И зерна всяки гурмышски, и женчуг большой, и мелкой, и скатной, и бархаты турецки, и фларенски, и немецки, целыми косяками! А что отласов турецких золото с серебром, что камок добрых всяких цветов, и камок кармазинов, крушчатых и травных, и камочек адамашек! А то золото и серебро пряденое, бархаты черленые, кармазины, бархаты лазоревы и зелены, бархаты таусинные, гладкие, да бархаты багровы, да бархаты рыты...
Спиря ласково глядел на нее и грустно качал головой.
- Ай-ай-ай! Что у вас узорочья-то! - повторял он как-то машинально.
- Да, дедушка, а отласы-те каки! - все более и более увлекалась Оленушка. - И черлень отлас, и лазорев отлас, и зелен отлас, и желт отлас, и таусин отлас, и багров отлас! А объяри золотны, а камочки индейски, а зуфи анбурски, а шелки рудо-желты да дымчаты, а шарлат сукно да полушарлат, да сукна лундыши, да сукна пастрафили! А ленты-то, ленты!
А перед юродивым опять промелькнула "лента алая, ярославская", и крутой берег Волги, и эта широкая голубая река, и туманно-голубое безбрежное Заволжье...
- "Атаманушко Спиридон Иванович!.. Любушка..."
- Господи! Отжени - ох! - невольно простонал, хватаясь за сердце, юродивый.
Оленушка невольно остановилась.
- Что с тобой, дедушка?
- Ничего, дитятко... Так ленты, сказываешь?
- Ленты, дедушка, алы...
- Так и алы?
- Алы и лазоревы...
- Тете-тете... ишь ты...
Оленушка взглянула на море, да так, казалось, и застыла. Приподнятая рука остановилась в воздухе. Доплетенный венок упал на колени. Щеки ее все более и более заливал румянец...
В туманной дали на гладкой поверхности моря белели, как светлые лоскутки, паруса... Да, это не крылья чаек...
- Дедушка! - чуть слышно заговорила девушка.
Юродивый взглянул и оглянулся кругом.
- Что ты, дитятко? - спросил он рассеянно.
- Плывут... вон паруса...
- Кто плывет?
- Они... богомольцы...
Девушка показывала на море. Юродивый щурился, прикладывал ладонь над глазами, в виде козырька.
- Не вижу, девынька.
- А я вижу, дедушка, вон...
- У тебя глазки молоденьки.
Оленушка вскочила на ноги, поднялась на цыпочки и готова была, казалось, побежать по морю, как посуху. Глаза ее горели, губы дрожали.
- Господи! Богородушка! Кабы батюшка приехал!
Вдруг на стене что-то грохнуло и рассыпалось гулом по острову и по морю. Юродивый перекрестился.
- Вот тебе и на! - сказал он тихо и опустил голову.
- А что, дедушка? - встрепенулась Оленушка.
- Злодеи плывут, дитятко. Ах! Ноли не слыхала пушки?
Оленушка, бледная как полотно, упала на землю и зарыдала голосом.
X. НАЧАЛО БЕСПОПОВЩИНЫ
Не сбылись надежды Оленушки. С весны монастырь снова обложен был стрельцами.
Теперь воевода Мещеринов явился под монастырь уже с царскою грамотою, за государственною большою печатью, "под кустодиею", коймы и титул писаны золотом.
Стрелецкий полуголова Кирша вступил в монастырь во всем величии посольства, с двумя сотниками, держа царскую грамоту на голове, на серебряном подносе, словно дароносицу. Власти монастыря ввели его прямо в собор. Старик архимандрит, круто насупившись и шевеля волосатыми бровями, с амвона принял грамоту с головы Кирши, который ни за что не решался нагнуться или шевельнуть своею волчьею шеею...