Выстрел из вечности

– Трус ты, Валерка Кожин, трус, – опять издевательски выдохнул тот другой человек. Как он во мне появился, сам не знаю. Видно, учительница по литературе глубоко сумела в мою душу посадить семена: «Прежде что-нибудь сделать, взвесь. Если событие свершилось, дай ему оценку». Наанализировался на свою голову, породил в себе задиру, постоянно вставляющего палки в колёса моих мыслей. Ох! Как раньше хорошо жилось без анализа.

– В споре рождается истина, – говорила учительница Валентина Ивановна. – Но вопрос – с кем спорить, с приятелем, да, а если с самим собой?

– А всё же найду его и набью ему морду, если в детстве был слаб против него, то сейчас я уже ему не уступлю, служил в армии, в совершенстве владею приёмами защиты.

– Ты что, с ума спятил? – заговорил вдруг тот другой я. Ты что дитё?

– Так что же мне делать? – развёл я руками.

– Действовать. И как можно быстрее. Его не сумел воспитать, сына удержи.

Я попытался было встретиться с ним. В гор. справке взял его адрес, но к моему огорчению он уехал всей семьёй на юг. А потом в суматохе повседневности забыл о его существовании, но когда на меня накатывалось, я ощущал взгляд старухи, и тогда думал, что обязательно схожу к нему и поговорю. А что ему сказать, что? У него машина «Волга». Он просто может выгнать меня, не разговаривая.

Так я и не сходил. Не ровня он мне, не ровня. Он привык топтать слабых, а мне жаль каждое живое существо. У нас в деревне считалось, кто убьёт ядовитую змею – сорок грехов долой. Откуда это пошло, не знаю. Целое паломничество было на змей у ребят. Мы тогда не хотели думать, просто шли и били. Правда, я пытался палку под удар подставить или шумнуть, чтобы убегали они. Вскоре меня ребята раскусили и не стали брать с собой, дразня обидным прозвищем змеёныш. Я убегал или бросался в драку на обидчиков, но всегда был бит. Колька Зверев был предводителем змеиных набегов. У него было чутьё на змей. В нашей местности их было множество. И если ему удавалось захватить змею живьём, то он ножом надрезал небольшое деревцо и зажимал её в щели, потом прыгал около её и хохотал. А если рядом был муравейник, то балдёжь его был троекратен. Он палками прижимал к земле змею, потом рукой брал её около головы и бросал в муравейник. Встревоженные муравьи набрасывались на неё. Змея извивалась, шипела, издавала звуки, но уйти не могла. Через некоторое время от неё оставалась одна кожурка.

– Моя работа, – проходя мимо муравейника, – похвалялся Зверев.

И вот как-то приехав в деревню, я пошёл за грибами. Проходя мимо старых муравейников, на одном из них я увидел змеиную кожурку. Она была ещё довольно свежая. «Колька опять здесь поработал, – подумал я, – ни как не может успокоиться. Ах, мерзавец!» Я увидел взгляд старухи. Он был тревожный и печальный. Её серые пронзительные глаза излучали боль и обиду на меня. И забыть этот взгляд было невозможно. Я долго стоял около этого муравейника, нахлынувшие чувства не давали мне сдвинуться с места. И тут, кто бы мог подумать, я ощутил на своём плече чью-то тяжёлую руку. Конечно, я вздрогнул. Передо мной стоял улыбающийся Колька Зверев, раздобревший, с сияющими чёрными глазами.

– Ха, – прорычал он, – какая встреча, Валерка Кожин. Давай обнимемся да поцелуемся, ведь мы друзья детства. Ты видишь, какая работа – сорок грехов долой. То-то!.. Как бы сквозь лес я опять увидел взгляд старухи. Он от меня чего-то требовал, чего-то просил.

– Николай, зачем ты это делаешь? – спросил я его. – Взрослый человек.

– Эх, Валерка, Валерка! Ты так ничего и не понял. Да я помогаю слабым. Сколько бы эта змея сожрала лягушек, птиц. А я вот грохнул её и дело в шляпе.

– А черепаху зачем твой сынок растоптал в городе?

– Ты что, видел? – сверкнули его глаза.

– Да, друг мой, представь себе, видел.

Он подошёл ближе, вздохнул:

– Здесь лес. Не боишься?

– Представь себе. Я уже страх потерял.

Он вытащил большой самодельный нож и, играя им в руках, стал подходить, потом просипел сквозь зубы:

– Этот муравейничек, видно, для тебя, парень.

– Ну, ну, – вздохнул я, – браво. Ты так, Колька, ничего и не понял.

Я услышал скрип зубов, потом ощутил резкий бросок в мою сторону. Сверкнул нож, но я применил приём захвата и выбил его у него. Он завыл от боли. Вскоре его морда уже торчала в муравейнике. Муравейник был огромный. Муравьи строили своё жилище не один год. Он верещал:

– Валерка, Валерка, прости. Больше не буду. Я хотел пошутить, а ты подумал всерьёз. Они сейчас мне глаза выгрызут.

Я отпустил захват, так как муравьи начали наползать и на меня. Взгляд старухи меж деревьев появился внезапно. Он улыбался, и мне казалось, она говорила: «Так его лиходея, так, но учти, парень, этого он тебе не простит. Будь начеку. У него вся морда в крови. Здорово муравьи постарались».

Зарубки на ноже

Наша рота совершала марш-бросок по пересечённой местности. Тяжёлые вещмешки оттягивали плечи, сгибали спину. Оружье, что мы несли, казалось таким, что руки уже не в силах были держать его. К тому же ещё накрапывал мелкий дождь, одежда прилипла к телу и ноги стали ватными, не поднять, не шагнуть вперёд. Солдаты растянулись по всей дистанции. И уже ни окрики, ни понукания не действовали. Нужна была какая-то встряска, которая бы придала новые силы. Но её-то как раз и не было. Видя, что всё летит в Тартары, и мы не прибудем к месту сосредоточения вовремя, командир роты не утерпел и, увлекая нас, рванулся вперёд. Но и это не помогло. Тяжело дыша, мы двигались к цели. Драгоценные минуты летели неумолимо и быстро. Капитан нервничал. Вскоре он выскочил на небольшую поляну, окружённую со всех сторон высоким сосновым бором, упав в траву, расслабил уставшие мышцы. Мы, один за одним, попадали рядом. Времени было уже в обрез. Командир обвёл нас тяжёлым взглядом и сказал:

– Хиловаты вы ещё, ребята. Ох, хиловаты! В таком случае враг окажется сильнее вас. Тогда вам достанется на куличи. Я-то уж, это знаю.

Мы молчали, да и что можно было сказать, когда дыхание никак не могло восстановиться. А дождь усилился. Вода проникала через одежду, холодила тело. Капитан медленно раскрыл свою походную сумку. Мы впились глазами, рассчитывая на какой- нибудь секрет, который откроет нам командир. Он изменился в лице, став на какое-то время доверительным и простым, будто перед нами был старший брат. Все ждали, а что же будет дальше? И тогда капитан извлёк из полевой сумки нож и выдернул его из ножен. Дождинки потекли сначала по широкому светлому лезвию, потом по чёрной рукояти, на которой было восемь зарубок. На лезвии была надпись на немецком языке: «С нами бог». С другой стороны: «Всё для Германии» Капитан погрустневшим голосом сказал, выдавливая из себя слова:

– Смотрите – оружье немецкого солдата и надпись: «С нами бог». Этот убийца шёл на нас вместе со своим богом. Он, не задумываясь, действовал во имя своего торжества. А что мы поставим против его чёрной силы?

Капитан внимательно посмотрел на нож, вспоминая прошлое, которое и в настоящее время не даёт ему покоя.

– Зарубки, зарубки, – выдохнул он с присвистом. – Вот они на рукоятке, это гибель наших людей. А у меня они здесь. – Он взялся за сердце, – беда навечно осталась.

Командир был тих, на щеке появилась непрошеная слезинка, и он не замечал её.

– Мы жили на заставе, – начал он, – рядом слышалась немецкая речь. Там шли какие-то приготовления. Мой отец, начальник заставы, был хмурый и злой. Он велел усилить дозоры, предчувствуя недоброе со стороны врага, а сам никак не мог уснуть, о чём-то постоянно шептался с мамой за перегородкой. Я спал. Очнулся от взрывов. Отца уже не было. Встревоженная мама собирала нас с Катей. Она шептала:

– Ваня, Катя, скорее! Война!

Мы поднялись, одеваясь на ходу, выскочили на улицу. Немцы шли в атаку. Пули, щёлкая по домам и камням, визжали. От отца прибежал молоденький солдат.

– Уходите, – сказал он, – и как можно быстрее, а то немцы скоро прорвутся.