Страница 6 из 9
– Вы что, хотите сказать, что Эмма…
– Способны ли вы думать так, как ваша дочь? – спросил Холовей. – Послушайте: «Нельзя уподобиться в мыслях младенцу, как нельзя уподобиться в мыслях пчеле».
Парадин смешивал коктейли. Он сказал через плечо:
– Не слишком ли много теории? Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что у младенцев есть своя собственная культура и даже довольно высокий интеллект?
– Не обязательно. Понимаете, это вещи несоизмеримые. Я только хочу сказать, что младенцы размышляют совсем иначе, чем мы. Не обязательно лучше – это вопрос относительных ценностей. Но это просто различный способ развития… – В поисках подходящего слова он скорчил гримасу.
– Фантазии, – сказал Парадин довольно пренебрежительно, но с раздражением из-за Эммы. – У младенцев точно такие же ощущения, как у нас.
– А кто говорит, что нет? – возразил Холовей. – Просто их разум направлен в другую сторону, вот и все. Но этого вполне достаточно.
– Я стараюсь понять, – сказала Джейн медленно, – но у меня аналогия только с моей кухонной машиной. В ней можно взбивать тесто и пюре, но можно и выжимать сок из апельсинов.
– Что-то в этом роде. Мозг – коллоид, очень сложной организации. О его возможностях мы пока знаем очень мало, мы даже не знаем, сколько он способен воспринять. Но зато доподлинно известно, что, по мере того как человеческое существо созревает, его мозг приспосабливается, усваивает определенные стереотипы, и дальше мыслительные процессы базируются на моделях, которые воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Вот взгляните, – Холовей дотронулся до абака, – вы пробовали с ним упражняться?
– Немного, – сказал Парадин.
– Но не так уж, а?
– Ну…
– А почему?
– Бессмысленно, – пожаловался Парадин. – Даже в головоломке должна быть какая-то логика. Но эти дурацкие углы…
– Ваш мозг приспособился к Эвклидовой системе, – сказал Холовей. – Поэтому эта… штуковина вас утомляет и кажется бессмысленной. Но ребенку об Эвклиде ничего не известно. И иной вид геометрии, отличный от нашего, не покажется ему нелогичным. Он верит тому, что видит.
– Вы что, хотите сказать, что у этой чепухи есть четвертое измерение? – возмутился Парадин.
– На вид, во всяком случае, нет, – согласился Холовей. – Я только хочу сказать, что наш разум, приспособленный к Эвклидовой системе, не может увидеть здесь ничего, кроме клубка запутанной проволоки. Но ребенок – особенно маленький – может увидеть и нечто иное. Не сразу. Конечно, и для него это головоломка. Но только ребенку не мешает предвзятость мышления.
– Затвердение мыслительных артерий, – вставила Джейн.
Но Парадина это не убедило.
– Тогда, значит, ребенку легче справиться с дифференциальными и интегральными уравнениями, чем Эйнштейну?
– Нет, я не это хотел сказать. Мне ваша точка зрения более или менее ясна. Только…
– Ну хорошо. Предположим, что существуют два вида геометрии – ограничим число видов, чтобы облегчить пример. Наш вид, Эвклидова геометрия, и еще какой-то, назовем его X. X никак не связан с Эвклидовой геометрией, но основан на иных теоремах. В нем два и два не обязательно должны быть равны четырем, они могут быть равны Y2, а могут быть даже вовсе не равны ничему. Разум младенца еще ни к чему не приспособился, если не считать некоторых сомнительных факторов наследственности и среды. Начните обучать ребенка принципам Эвклида…
– Бедный малыш, – сказала Джейн.
Холовей бросил на нее быстрый взгляд.
– Основам эвклидовой системы. Начальным элементам. Математика, геометрия, алгебра – это все идет гораздо позже. Этот путь развития нам знаком. А теперь представьте, что ребенка начинают обучать основным принципам этой логики X.
– Начальные элементы? Какого рода?
Холовей взглянул на абак.
– Для нас в этом нет никакого смысла. Мы приспособились к эвклидовой системе.
Парадин налил себе неразбавленного виски.
– Это прямо-таки ужасно. Вы не ограничиваетесь одной математикой.
– Верно! Я вообще ничего не хочу ограничивать. Да и каким образом? Я не приспособлен к логике X.
– Вот вам и ответ, – сказала Джейн со вздохом облегчения.
– А кто к ней приспособлен? Ведь чтобы сделать вещи, за которые вы, видимо, принимаете эти игрушки, понадобился бы именно такой человек.
Холовей кивнул, глаза его щурились за толстыми стеклами очков.
– Может быть, такие люди существуют.
– Где?
– Может быть, они предпочитают оставаться в неизвестности.
– Супермены?
– Хотел бы я знать! Видите ли, Парадин, все опять упирается в отсутствие критериев. По нашим нормам, эти люди в некоторых отношениях могут показаться сверхумниками, а в других – слабоумными. Разница не количественная, а качественная. Они по-иному мыслят. И я уверен, что мы способны делать кое-что, чего они не умеют.
– Может быть, они бы и не захотели, – сказала Джейн.
Парадин постучал пальцем по оплавленным приспособлениям на поверхности Коробки.
– А как насчет этого? Это говорит о…
– О какой-то цели, разумеется.
– Транспортация?
– Это прежде всего приходит в голову. Если это так. Коробка могла попасть сюда откуда угодно.
– Оттуда… где… все по-другому? – медленно спросил Парадин.
– Именно. В космосе или даже во времени. Не знаю. Я психолог. И, к счастью, я тоже приспособлен к Эвклидовой системе.
– Странное, должно быть, место, – сказала Джейн. – Денни, выброси эти игрушки.
– Я и собираюсь.
Холовей взял в руки стеклянный кубик.
– Вы подробно расспрашивали детей?
Парадин ответил:
– Ага, Скотт сказал, что, когда он впервые заглянул в кубик, там были человечки. Я спросил его, что он видит там сейчас.
– Что он сказал? – Психолог перестал хмуриться.
– Он сказал, что они что-то строят. Это его точные слова. Я спросил: кто, человечки? Но он не смог объяснить.
– Ну да, понятно, – пробормотал Холовей, – это, наверно, прогрессирует. Как давно у детей эти игрушки?
– Кажется, месяца три.
– Вполне достаточно. Видите ли, совершенная игрушка механическая, но она и обучает. Она должна заинтересовать ребенка своими возможностями, но и обучать, желательно незаметно. Сначала простые задачи. Затем…