Хрустальное счастье

На этот раз вместо возражений она молча посмотрела на него. Он произнес последние фразы с той властностью, которой она не слышала от него раньше, так же, как это делал Шарль. Та же интонация, тот же язвительный взгляд. Это сходство поразило Алена и Магали, которые с любопытством смотрели на него.

– Я не знаю, – в конце концов, сказала она. – Может быть… Я об этом подумаю.

Но она уже догадывалась, что он сломил ее волю, и что она начинала слабеть. Он не был грубым, загнанным перед катастрофой, которая обрушивалась на Виржиля. Для последнего судимость была худшим. И его отец защищал его с тупой энергией, как раз с той, какую она проявляла по отношению к Сирилу.

– Извините, у меня работа, – пробормотала она, поднявшись.

Винсен схватил ее за руку, когда она выходила из-за стола.

– Ты серьезно об этом подумаешь, Мари?

Он хотел уверенности, а не просто надежды, и он определенно походил на отца, может даже был еще более впечатляющ.

– Да! – бросила она вопреки себе.

Ален подождал, пока она дойдет до двери, прежде чем заявил:

– Ты дрался как лев, скажи тогда…

Они обменялись взглядами, полными взаимопонимания. Они оба нашли что-то очень ценное, что одновременно ложилось на более чем сорок лет настоящей любви и недоразумение, в котором они никогда не признавались себе. Пока Винсен собирался ему ответить, Ален встал.

– У меня больше нет сигарет, пойду поищу табачный киоск. Закажите мне кофе, я вернусь.

Он, очевидно, хотел оставить его на несколько минут наедине с Магали, и Винсен не стал звать официанта, который спокойно мог выполнить то, чего хотел Ален.

Когда он ушел, Магали заявила:

– Сегодня утром, в самолете, он сказал мне, что если представится случай, он загонит вас с Мари в угол…

Винсен изобразил меланхоличную улыбку, понимая, что он был обязан Алену единственным настоящим разговором с Мари, какого у них не было уже несколько месяцев.

– Я думаю, что это все решит, но я очень боялся, когда он начал разговор! Знаешь, мы чертовски много ему должны. Ты, я и теперь Виржиль.

– Что тебя удивляет? Он тебя обожает, ты это прекрасно знаешь.

Она произнесла это как совершенно банальную вещь, с которой любой мог согласиться, но это было не так просто. Он встал, обошел стол и сел около нее на велюровую лавку.

– Есть что-то, чего по телефону я не могу сделать…

Не спеша он приблизился к ее лицу и нежно поцеловал в уголок губ.

– Я умирал от желания сделать это, извини.

Смеясь, она смотрела на него в упор несколько секунд, потом обняла его за шею и вернула ему поцелуй со всей чувственностью, на которую была способна. Когда они остановились, то едва могли дышать и чувствовали себя немного неловко оттого, что повели себя, как дети, которыми уже давно не являлись.

– Я тебя хочу, – констатировал он странным голосом. – Я тебя всегда хочу, когда ты на расстоянии меньше, чем пять метров от меня.

– Успокойся, я уеду за семьсот километров отсюда, самолет улетает через два часа.

– Магали…

– Ты женат, Винсен.

– Но я люблю тебя! Моя жена, ею всегда будешь ты, даже если ты предпочла меня бросить и развестись.

Сказать это было для него таким облегчением, хотя она и побледнела, он не обратил внимания и продолжил:

– Ты уедешь, но ничто не помешает мне думать о тебе. У тебя кто-нибудь есть?

– Я полагаю, что это тебя не касается.

– Да, это правда. Однако если ты одна, если ты не влюблена, я… Я стал тебе безразличен?

Он никогда не думал, что сможет задать этот вопрос, который его преследовал, и когда он это сделал, то испугался.

– Я должно быть, кажусь тебе очень претенциозным, очень…

– Непостоянным.

– Я?

– Да, ты! – вдруг взорвалась она. – С тех пор прошло пятнадцать лет, ты бросил меня в Валлонге и поехал в Париж делать свою карьеру, потому что за тебя это решил отец, ты не спросил, что я чувствовала. О, я знаю, что была не идеальной супругой, далеко от этого, но я делала усилия, я не заслуживала, чтобы со мной так обошлись, с таким пренебрежением, и не говори мне о безразличии!

Метрдотель покашлял, потом поставил перед ними кофе и быстро удалился. Винсен стал играть с ложечкой, опустив голову, а Магали снисходительно на него смотрела.

– Чтобы быть искренней, – продолжила она, – я устроила себе жизнь, которая мне подходит. Если у тебя, с твоей стороны, это не получилось, мне очень жаль.

Он поднял на нее глаза – необъяснимо, она вдруг испытала желание прижать его к себе, успокоить, обрести его снова.

– Нет, – сказала она вполголоса, – это не честно, мне совсем не жаль узнать, что Беатрис тебя не устраивает. Тебе не надо было снова жениться. Не самый умный поступок!

Все испытания, пережитые за предыдущие часы, делали его уязвимым и сентиментальным, но Магали собиралась уезжать, и не было другого случая, чтобы признаться ей.

– Ты большое сожаление моей жизни, насколько ты это знаешь. День был трудным, у меня больше нет ни защиты, ни гордости, я устал. Я тебя еще люблю, Магали, и думаю, что это никогда не изменится.

Они были так заняты тем, что смотрели друг на друга, что Алену надо было бросить пачку сигарет на стол, чтобы они, наконец, заметили его присутствие.

– Вы хотите, чтобы я пошел еще за одной? Немного растерянный, Винсен подал знак официанту, чтобы принесли счет.

– Не надо, – обронил Ален, – уже оплачено. Мне же нужно было чем-то заняться… Ты отвезешь нас в Орли?

Увидев жизнерадостную улыбку кузена, Винсен почувствовал себя абсолютно глупо.

Жан-Реми ходил туда-сюда по залу аэропорта. Он все более нервничал по мере того, как приближалось время прилета рейса из Парижа. Магали была рада его увидеть, но с Аленом это была особая история. Их отношения только ухудшались за последние полгода, после случая с Сирилом или, точнее, после визита Чензо. Ален не показывался на мельнице. Его рубашки были брошены в большом платяном шкафу в ванной комнате. Несколько раз Жан-Реми приглашал его на ужин, и каждый раз Ален назначал ему встречу в ресторане, как будто он мог выносить его только на нейтральной территории. Иногда им удавалось встречаться у Магали, но и там Ален уклонялся от его вопросов. Он отмахивался беззаботным жестом от любой попытки поговорить на личные темы. Его молчание, наряду с холодной улыбкой, было хуже всего.

Далекий голос сообщил о посадке самолета, и Жан-Реми направился к стеклянным дверям. Его существование принимало губительный характер. Периоды, когда он больше не хотел рисовать или не мог, становились все более частыми и продолжительными. Путешествие в Калабрию, а потом в Палермо ничего не изменило. Там тоже, несмотря на любезность его друзей художников и обаяние некоторых новых знакомых, ему не удалось забыть Алена. Двадцать пять лет грозовой связи, может, подошли к концу, не изменившись внутри.

– Ты прелесть, что приехал нас встречать! – воскликнула Магали, возникнув рядом с ним.

– Тебя встречать, – уточнил Ален, – потому что мне надо забрать машину со стоянки…

Его взгляд, проникновенный, только едва коснулся Жана-Реми, потом он обратился с настоящей улыбкой к Магали и развернулся.

– О, мне очень жаль, – пробормотала она.

Она колебалась лишь секунду, прежде чем броситься догонять Алена, которого настигла у лифтов.

– Время ужинать, останься с нами, я приглашаю вас обоих…

– Нет, с меня хватит ресторанов, я возвращаюсь в Валлонг приготовить омлет.

Так как двери открылись, она, схватила его за руку, внезапно разозлившись.

– Ты не видишь, что он очень несчастен? Ты его не достаточно обидел? Поговори с ним, по крайней мере, не игнорируй его!

Ее вмешательство застало его врасплох, и он чуть было не согласился, но, в конце концов, вошел в лифт и повернулся к ней спиной. Расстроенная, она вернулась к Жану-Реми, который ждал, застыв на месте.

– Если я хорошо понимаю, мы едем вдвоем, моя прелесть? – пошутил он.

– Ты знаешь, какой он…