Страница 41 из 122
- Подождите! Ради Бога! Ради детей моих, не сиротите!
- А ты думал о моих детях? О детях тех, кому ты прибавлял срок?
- Ну, ради Бога! - плакал Брюл.
- Вспомнил Бога? Все перед смертью его вспоминают, - Эл задумался. Видя его колебания, Брюл усилил свои мольбы. Эл молчал, гляди мимо Брюла на его кожаный чемодан.
- Хорошо! - прервал он излияния Брюла. - Пусть нас рассудит Бог. Ты слышал что-нибудь о Божьем суде? Давным-давно, тысячу лет назад, осужденному на смерть предлагали испытание. Если он его проходил, его отпускали. Ты согласен на такое испытание?
- Согласен! Ради Бога...
- Дело вот только в чем... У нас здесь нет ни раскаленных углей, по которым должен был пройти испытуемый, не получив при этом ожога, ни кипящего масла, ни раскаленного железа... Я даже затрудняюсь что-либо придумать... - Эл бросил взгляд на веревку. Брюл проследил его взгляд и снова завопил, умоляя придумать что-нибудь...
- Придумал! - оживился Эл. - У нас нет углей, но зато есть твои стихи. Как же я сразу не догадался? Кстати, ты не знаешь, почему некоторые из них опубликованы? Не думай, что за их гениальность. Мне пришлось выложить за это довольно крупную сумму. Что делать? В нашем мире все продается и покупается. Можно приобрести должность завмага, пост руководителя области, а можно и литературную славу. Все дело только в сумме. Но мы отвлеклись! Ты, говорят, привез все свои стихи. Сколько их?
- Десять тетрадей!
- Тетради толстые?
- По сто страниц.
- Думаю, что достаточно. Дон, вытащи их, пожалуйста, а ты, Коротышка, развяжи полковника.
Дон открыл чемодан и вытащил две толстые пачки.
- Проверь, нет ли у него в карманах зажигалки или спичек. Когда имеешь дело с нечестным человеком, то надо быть начеку.
Дон обыскал полковника и вытащил у него спички.
- Хорошо, полковник! В свое время я не смог переварить твои стихи. Надеюсь, что у тебя желудок менее деликатен, хотя ты не портил его лагерной баландой. Сейчас около восьми вечера. Если к семи утра ты сможешь сжевать и проглотить все свои поэтические опусы, то в восемь будешь свободен. Если же здесь, в комнате, останется хотя бы один листок бумаги или кусок обложки, то...
- Мы тебя повесим! - закончил его мысль Коротышка.
- В этом доме никого нет. Но не вздумай орать. Если до нас донесутся твои вопли, то... сам понимаешь. Итак, приступай. - Эл взял одну из тетрадей и протянул ее полковнику. - Мы тут немножко понаблюдаем, а потом ты уже самостоятельно продолжишь.
- Рви листки на мелкие части - легче глотать будет, - сочувственно посоветовал Дон, видя как полковник с трудом жует бумагу.
- Гы-гы, - присел от смеха Коротышка.
- Вот это лишнее, - строго сказал Эл. - Нехорошо смеяться над чужой бедой. Принеси лучше воды полковнику, запить свои произведения.
- Ты что, его отпустишь? - спросил Дон.
- Я же дал слово. Если к утру он справится со своими поэмами, то пусть идет на все четыре стороны.
- Я бы его все-таки...
Эл пожал плечами.
- Знаешь, Дон, если он сможет, пусть у полковника останутся приятные воспоминания об этой ночи. Надеюсь, что он навсегда излечится от зуда рифмоплетства... Поэзия и палач - несовместимы...
ВОЗМЕЗДИЕ
(продолжение)
Южный городок утопал в зелени фруктовых садов. Стоял самый жаркий летний месяц. Летом городок просыпался рано. К часам шести утра улицы наполнялись спешащими на работу людьми. Впрочем, спешащими - это громко сказано. Жители города спешить не любили. Они двигались медленно, степенно, часто останавливались, чтобы перекинуться несколькими словами с приятелями и знакомыми. Городок был небольшой, и кроме двух маленьких заводиков местной промышленности и фабрики по переработке овощей и фруктов - гиганта местной индустрии, других предприятий не было. Если не считать четырех кинотеатров, двадцати парикмахерских и множества различных контор: нотариальных, заготовительных, похоронных, управленческих... Некоторые конторы носили гордое название филиалов более крупных заведений. Служащие последних составляли элиту и смотрели на остальную мелкую чиновничью братию свысока, с оттенком покровительства и снисхождения. Отличительной чертой элиты были "дипломаты", в то время как остальные носили с собой на службу порыжевшие от времени портфели, с ручками, обмотанными цветной изолентой.
Центр городка, где расположились кинотеатры, магазины и присутственные места, был заасфальтирован. Трех- и четырехэтажные дома центра замыкали большим четырехугольником площадь, в центре коей находился шедевр местного зодчества - большой фонтан, по краям которого в выжидательной позе сидели шесть лягушек, а в центре стояла женская фигура с длинной жердью, еще два года назад заканчивающейся лопастью весла. Фонтан из-за недостатка воды включали только по большим праздникам и по случаю приезда областного начальства. В эти дни из пасти четырех лягушек текла вода. Остальные не участвовали в празднестве и грустно сидели, обиженно глядя прямо перед собой выпуклыми, сделанными из зеленого бутылочного стекла глазами.
Летом, к полудню, когда жара становилась невыносимой, жизнь в городке замирала часа на три. Все прятались по домам. Город погружался в сон. Вот и сейчас все улицы были пустынны. Разве что выбежит из подворотни дворняга по своим неотложным делам, но и то старается сразу же перебежать на теневую сторону улицы, прячась от лучей немилосердно палящего солнца.
Поэтому одинокий прохожий, завернув случайно по каким-либо делам на улицу Оптимистов, остановился бы пораженный, увидев большую толпу людей, собравшихся возле сине-желтого высокого забора, за которым среди деревьев виднелась красная черепичная крыша большого двухэтажного особняка.
Два милиционера с широкими пятнами пота на защитного цвета рубашках сдерживали сгоравшую от любопытства толпу. Тут же стояли три милицейские машины с областными номерами.
- Граждане, разойдитесь! Ну ничего интересного, обычный обыск, - увещали служители правопорядка любопытных, старающихся заглянуть во двор.
- Копают, - шепотом, способным разбудить спящего алкоголика, поделился прорвавшийся вперед наблюдатель, но тут же был отброшен в толпу дюжим сержантом. Толпа заволновалась.