Окрайя

Но только больше ничего он не сказал; сел, молча смотрел в стол. Мы ничего не понимали! Да, незамужняя - это, конечно, плохо. Но незамужнюю всегда можно выдать замуж. А Сьюгред, хоть я и не терпел ее, скажу: была умная, работящая и, главное, богатая невеста. Так все тогда и стали говорить! Все тогда очень много говорили. Один Торстайн молчал. Молчал. Молчал!..

Потом сказал:

- Да, это так. И я нашел бы ей женихов. Мало того. В эти три последних дня я предлагал Сьюгред на выбор этого и этого и этого... - тут он повернулся к дочери и с гневом продолжал: - А что ты мне на все это ответила? Ну! Повтори при всех!

Сьюгред встала и ответила:

- Мне по нраву только Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев. Я буду ждать его.

- Ждать! - закричал Торстайн. - Да ты в своем уме?!

- Без всякого сомнения.

- А если он не явится?

- Значит, я недостойна его.

- Так, может, ты тогда выйдешь за другого?

- Нет.

- Почему?

- А потому что не желаю.

- Сьюгред! - Торстайн был бел как снег, его всего трясло. - Одумайся! Не то я вот прямо сейчас, при всех...

- Как посчитаешь.

- Так и посчитаю. Так вот! Все слушайте! Я говорю: если я умру, а ты, дочь моя, к тому времени так и найдешь себе жениха, то с того самого дня моей смерти все мои люди становятся свободными. Вы, моя верная дружина, забираете мой корабль и уходите на нем куда пожелаете. А вы, мои рабы, снимаете ошейники, открываете мои сундуки и делите мое добро - всем поровну. А дальше... Дальше я вам уже не указчик, ибо свободные люди сами определяют свою судьбу. Да будет так! - и с этими словами Торстайн обнажил меч и троекратно прикоснулся к нему губами.

А мы смотрели на него, молчали. Потом Торстайн велел нам расходиться.

И потянулись дни за днями. Точнее, дней-то еще не было, но временами небо на востоке становилось светлей да светлей. Дружина начала готовиться к походу. Я спрашивал у них, куда они на этот раз думают идти.

- В Трантайденвик, - отвечали они. - А там уже к кому-нибудь наймемся.

Да и рабы, я видел, соберутся, спорят. Тоже, небось, решали, как им быть, куда подаваться...

А ведь Торстайн был еще жив! Но, правда, он очень постарел за это время. Стал подозрительным, неразговорчивым. Боялся, что его отравят. Ножей боялся, шорохов.

И Сьюгред была мрачная.

А ярл, конечно, не являлся. Ветер слабел и становился все теплей. Сугробы понемногу оседали и покрывались крепким настом, и наст темнел...

А после вышло солнце. Оно показалось совсем ненадолго, мы только и успели пропеть ему гимн - и оно снова закатилось. А мы пошли к столу и пировали. Торстайн был хмур и ни в какие разговоры не вступал. Испортил пир! Я даже петь не стал, да меня тогда не очень-то и просили. И разошлись мы тогда много раньше обычного. А утром...

Крик на всю усадьбу:

- Торстайн ушел!

И еще как ушел! Во сне - позорнее для йонса не придумаешь. Йонс должен уходить в бою - тогда это почетно. Йонс также может умереть на берегу, в кругу своих соратников, с мечом в руке, все рассказав, воздав дары - это еще терпимо. Но умереть во сне, не приготовившись - это большой позор не только на него, но и на всех его родных, дружинников, женщин и даже рабов. Дарки сказал в сердцах:

- Вот, дождались! Всех запятнал.

А Бьярни засмеялся и сказал:

- Ты б помолчал! Это с тебя все началось, а не с него!

- С меня?!

- А то с кого еще? Не ты ли первым закричал: "Смотрите!" Вот он и посмотрел, повел.

- А ты!..

И - слово за слово - они схватились за мечи. И пролилась бы кровь... Но я сказал:

- Глупцы! Винн подстрекает вас. Вы что, хотите, чтобы вас положили вместе с опозоренным?

И они сразу оробели и притихли, и спрятали мечи. А я опять сказал:

- Прислушайтесь! Винн ходит где-то совсем рядом.

Прислушались. Да, наст похрустывал...

И тут-то все и началось! Когда я говорил про Винна, я думал образумить их, а получилось все наоборот. Теперь я им кричал:

- Постойте! Помогите! Да разве я один здесь теперь управлюсь?

Какое там! Они как будто обезумели. Визг, топот, беготня кругом! Да, их можно, конечно, понять, но в то же время...

Да! Ну, в общем, тогда было так: еще второй фитиль не догорел, а Фьорд был уже пуст. Сперва ушли дружинники, потом ушли рабы. Торстайново добро никто не брал, хоть Сьюгред и открыла все его сундуки. Да что Торстайново они даже свое добро бросали. Брали припасы, теплую одежду и детей - и чуть ли не бегом покидали поселок. Вот так! А тут еще очаг начал дымить. Я сел возле него, взял кочергу, пошевелил уголья. Потом спросил:

- Так лучше?

- Да, - сказала Сьюгред.

Она сидела у Торстайна в изголовье. На ней был новый черный плащ, расшитый скатным жемчугом. Я усмехнулся и сказал:

- Красивый плащ.

- Да уж красивее того, который ты бросил собакам.

- Собаки были очень голодны.

- А я оскорблена. Скажи, зачем ты остался?

- Чтобы проводить его. Ты поможешь мне?

- Да.

Торстайн был рослый и очень тяжелый. Мы оба выбились из сил, пока несли его. Потом я разводил огонь, а Сьюгред пела гимны. Потом Торстайн горел, а мы стояли, обнаживши головы, молчали. Потом опять пришли в землянку. Сьюгред готовила на стол, а я сидел и молча ждал. Потом мы его молча поминали. А наст - мы слышали - поскрипывал, потрескивал...

Сьюгред спросила:

- Ты когда уйдешь?

- Куда?

- Не знаю.

- Вот и я тоже не знаю!

И это была истинная правда. Я не дружинник, не раб. Куда и с кем мне было уходить? И потому я и остался там, в бывшем Счастливом Фьорде. А ей я так сказал:

- Те, кто бежал - это трусливые глупцы! Потому что разве можно убежать от Винна? Винн вездесущ, Винн триедин. Захочет, так везде тебя найдет - и на земле, и на воде, и в небесах. Ведь так?!

Сьюгред молчала. И я, тоже немного помолчав, спросил:

- А ты? Что, будешь ждать ярла?

Она кивнула. А я опять спросил:

- А если он придет и скажет: "Ты мне не нужна"?

- Так это ж, если он придет!

На том наш разговор и кончился. Я посидел еще немного, потом ушел к себе в землянку. Лег, слушал, как потрескивает наст - так и заснул. Спал очень крепко, ничего мне не снилось. А жаль! Я сны очень люблю. Ведь жизнь моя давно уже закончилась, остались только сны, вот я и смотрю их всегда с большим интересом. Еще бы! Во сне я неизменно молодой и крепкий, удачливый, храбрый. Таким я был давным-давно, теперь и самому уже в это не верится. А был! Вот почему я так люблю смотреть сны.