Версаль. Мечта короля

Непринужденная обстановка, царившая во время их поединка, мгновенно исчезла. Филипп отошел в угол.

– Советую думать о том, чтó ты говоришь, да еще столь громко.

– А может, дочь королевы до сих пор жива?

– Мы были на похоронах.

– Мы видели закрытый гроб, и не более того. Брат считает тебя слабаком. Изнеженной сукой. А в тебе больше силы, чем ты думаешь. Так воспользуйся ею!

Филипп взял со стола пирожное.

– Что бы ты ни говорил, мы с братом одной крови. Росли под одной крышей.

Надкусив пирожное, Филипп бросил его обратно на тарелку и повернулся к Шевалье. Лицо Месье вдруг просветлело. Он обнял и поцеловал Шевалье.

– Разумеется!

– Что за загадки? И с чего ты так развеселился?

– Идем! – сказал ему брат короля. – Если уж мне суждено быть сукой, то и вид у меня должен быть соответствующий!

Фрейлины нарядили Генриетту в новое платье из золотистого солнечного шелка, вырез которого был расшит драгоценными камнями. В этом наряде она собиралась показаться на Карусели тканей. Филиппа, как обычно, не занимало, во что одета его жена и как она выглядит. Если он что и замечал, то лишь с целью упрекнуть ее в отсутствии вкуса. Зато король…

Дверь в ее покои открылась, и вошел Людовик. На нем был темно-фиолетовый плащ с горностаевым воротником, камзол с затейливой вышивкой на груди, а шею украшала золотая цепь. Темные волосы короля были откинуты назад. Глаза горели нескрываемой страстью.

Генриетта опустила глаза.

– Не стоит отводить глаза от короля, – сказал ей Людовик. – Особенно когда вы выглядите как сейчас.

Он махнул фрейлинам:

– Оставьте нас.

Фрейлины юркнули в соседние помещения.

Людовик шагнул к Генриетте:

– Я еще не видел тебя красивее, чем сейчас. А теперь… я хочу видеть твою естественную красоту. Раздевайся.

Сердце Генриетты затрепетало от любви. По телу разлилась волна страстного желания. Она разделась перед королем. Воздух немного охладил ее горячую плоть. Генриетта стояла нагая и готовая к любовному соитию.

– Повсюду говорят о войне, – сказала она.

– О войне всегда говорят.

Пальцы короля путешествовали по ее груди. Соски затвердели, словно предвкушая продолжение ласк.

– Мой муж с радостью отправился бы воевать.

– Неужто он всерьез хочет на войну? – спросил Людовик, расстегивая сорочку.

– Он только и говорит о войне, и почти ни о чем другом.

Король снял сорочку, затем панталоны и притянул Генриетту к себе.

– Если я пошлю его во Фландрию, он ведь может не вернуться.

– Доблестная смерть не страшит моего мужа. Меня тоже.

Шея Генриетты чувствовала жар королевского дыхания. Губы Людовика были совсем рядом.

– Между прочим, ты говоришь о моем брате, – прошептал король.

– Я говорю это вслух, а вы, ваше величество, об этом молча думаете.

Людовик гладил ей волосы, глядя в глаза. Взгляд короля был проницательным, уверенным и любящим. Приподняв подбородок Генриетты, Людовик слился с нею в глубоком, долгом поцелуе. В тот момент Генриетта принадлежала только ему. Целиком и безраздельно. Она забыла даже о карте Смерти.

Пока Людовик и Генриетта наслаждались в тишине ее покоев, модный павильон распахнул свои двери для придворных. Карусель тканей была величественным, впечатляющим и очень ярким зрелищем. Она чем-то напоминала шумный восточный базар. Десятки портных и торговцев тканями предлагали свои изысканные товары. Помимо рулонов материи, они привезли сюда модные платья, плащи, пелерины и панталоны. Повсюду были расставлены манекены в человеческий рост, наряженные в образчики товаров. Помимо готовой одежды и тканей, вниманию придворных предлагались разложенные на столах маски, туфли, духи, перчатки и украшения из редких самоцветов. В помещениях и коридоре толпились не только придворные, но и окрестная знать, жившая в непосредственной близости от Версаля и успевшая приехать сюда. Те и другие были зачарованы роскошью и великолепием Карусели тканей. Мужчины и женщины с одинаковым восторгом бродили между прилавками, дотрагивались до манекенов, примеряли наряды на себя и, конечно же, покупали. Монкур выбрал несколько рулонов самых красивых и дорогих тканей и теперь, сгибаясь под тяжестью покупок, нес их к выходу. Поблизости прохаживался Маршаль. Глава королевской полиции делал вид, будто разглядывает ткани, но на самом деле он внимательно следил за всей этой пестрой толпой.

Среди посетителей Карусели тканей, конечно же, были и Беатриса с Софи. Софи шумно восхищалась шляпами с перьями и кружевными перчатками. Беатриса старалась наряжать дочь изысканно, полагая, что каждому драгоценному камню непременно требуется и соответствующая оправа. Материнское сердце грели восхищенные взгляды, бросаемые на Софи придворными.

– Мужчины обожают войну, – шепнула дочери Беатриса, когда Софи разглядывала платье из золотистого шелка. – Но они сражаются шпагами, а мы – нашей красотой. Цель в обоих случаях одна. Завоевание.

– Я хочу это платье, – сказала Софи.

– Тебе понадобится не только платье. К нему нужен браслет с филигранью и бриллиантовое колье.

– Где же взять столько денег?

– Об этом позволь беспокоиться мне. А твоя забота – обеспечить мне короля.

У входа в павильон случилось нечто, на время затмившее великолепие Карусели тканей. Все, кто находился поблизости, поворачивали головы и глазели на то, чему не находили объяснения. В павильон только что вошли Шевалье и Филипп. Брат короля был в великолепном женском платье ярко-красного цвета с серебристой отделкой. На щеках Филиппа лежал слой румян. Видавшие виды придворные и те были ошеломлены. Что же тогда говорить об окрестных дворянах и их женах! Большинство зрителей молчали. Кое-кто рукоплескал. Многие беспокойно переглядывались.

Подойдя к Филиппу, Маршаль подал ему вышитый платок. Увидев это, Шевалье торопливо повлек Филиппа в сторону. Их променад продолжался. Филипп двигался с достоинством, держа голову высоко поднятой.

Несколько мальчишек-подростков, в силу юного возраста и недостаточного знакомства со светским этикетом, прыскали в кулак за спиной у странной пары. Их настроение передалось взрослым, которые начали перешептываться. Чувствовалось, что явление Филиппа в женском платье вызывало у них не только изумление, но и неприятие.

Еще через какое-то время послышалось хрипловатое хихиканье, быстро переросшее в громкий смех. Филипп обернулся и увидел мужчину средних лет, потрепанного сражениями. Глаза воина, однако, не смеялись, оставаясь жесткими и суровыми.

– Изволите насмехаться надо мной? – поджав губы, спросил Филипп.

– Как тут не смеяться? – спросил вояка, в голосе которого сквозило презрение. – Вы же позорите короля.

Знать разинула рты. Швейцарские гвардейцы подошли ближе, готовые вмешаться.

– Насмехаясь надо мною, вы насмехаетесь над моим братом, – заявил Филипп. – Стало быть, вы – предатель.

– Я участвовал в сражении при Сен-Готарде и бил турок во славу нашего короля. Это вы тоже назовете предательством?

– Я говорю о вашем поведении здесь.

– Если я вас ударю, вы упадете. Это будет стоить мне жизни.

– Слово даю: вас никто не тронет. Нападайте на меня. Ударьте… если осмелитесь. Но я вижу, что вы струсили.

Филипп знаком приказал гвардейцам не вмешиваться. Гости попятились. Торговцы и портные беспокоились за свои товары.

Воин отвесил Филиппу шутовской поклон, затем схватил его обеими руками и припечатал к стене. Филипп закашлялся и вскоре высвободился, ударив противника в челюсть. Воин зашатался, но устоял на ногах. Дернув Филиппа за руку, он порвал рукав платья и вновь швырнул королевского брата на стену. Филипп вывернулся и что было силы ударил насмешника по лицу. Воин сомкнул кулаки и обрушил это подобие дубины на голову Филиппа. Филипп со стоном рухнул на пол, сплевывая кровь. Падая, он сильно поранил щеку. Воин навис над ним, шумно дыша и оскалив желтые зубы.

Швейцарцы хотели были прекратить поединок, но Филипп поднял руку.