Страница 23 из 25
Сулейман-бен-Дауд покачал головой и ответил:
- О подруга моя, радость дней моих! Вспомни, как зверь вышел из моря и пристыдил меня перед всеми зверями в мире за мое тщеславие. Если я стану хвастаться своим могуществом перед султаншами Египта, Месопотамии, Персии и Китая только потому, что они изводят меня своими ссорами, то мне будет еще стыднее.
Красавица Балкис спросила:
- О мой повелитель, сокровище души моей! Что ж ты будешь делать?
Сулейман-бен-Дауд ответил:
- О подруга моя, утеха моего сердца! Я покорюсь своей судьбе и постараюсь терпеливо выносить вечные ссоры девятисот девяноста девяти жен.
Он еще гулял некоторое время между лилиями, розами, каннами и душистым имбирем, а потом сел отдохнуть под своим любимым камфарным деревом. А Балкис спряталась в чаще пестролистных бамбуков, высоких ирисов и красных лилий, росших около камфарного дерева, чтобы быть поближе к своему горячо любимому мужу.
Вдруг под дерево прилетели два мотылька, ссорясь между собою. Сулейман-бен-Дауд услыхал, как один из них сказал другому:
- Удивляюсь, как ты позволяешь себе говорить со мной таким образом. Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногою - и весь дворец Сулейман-бен-Дауда вместе с этим роскошным садом мгновенно исчезнет с лица земли?
Сулейман-бен-Дауд забыл о своих девятистах девяноста девяти сварливых женах. Хвастовство мотылька очень его рассмешило, и он до того хохотал, что камфарное дерево затряслось. Протянув палец, он сказал:
- Иди-ка сюда, малютка.
Мотылек страшно испугался, но все-таки полетел на руку султана и сел, похлопывая крылышками. Сулейман-бен-Дауд наклонился к нему и тихонько шепнул:
- Послушай, малютка, ведь ты знаешь, что, сколько бы ты ни топал, ты даже не пригнешь к земле самой тоненькой травки. Зачем же ты рассказываешь небылицы своей жене? Ведь эта бабочка, вероятно, твоя жена?
Мотылек взглянул на Сулейман-бен-Дауда и увидел, что глаза мудрого царя блестят, как звезды в морозную ночь. Он собрал всю свою храбрость, склонил голову набок и сказал:
- О царь, да продлится жизнь твоя вовеки! Это действительно моя жена. А ты знаешь, что такое жены?!
Сулейман-бен-Дауд украдкой улыбнулся и сказал:
- Знаю, братец.
- Нужно поддерживать свое достоинство, - объяснял мотылек. - Жена целое утро ссорилась со мной. Я сказал это, чтоб ее успокоить.
Сулейман-бен-Дауд заметил:
- Дай Бог, чтобы это ее успокоило. Ну, теперь лети к ней, братец. Я послушаю, что ты ей скажешь.
Мотылек полетел к своей жене, которая вся трепетала, сидя на листике. Она воскликнула:
- Он тебя слышал?! Сам Сулейман-бен-Дауд тебя слышал!
- Конечно, слышал, - ответил мотылек.
- Я сам хотел, чтобы он меня слышал.
- А что же он сказал? Что? Говори скорее.
- Гм! - ответил мотылек, напуская на себя важность. - Между нами, милая моя, - он очень испугался, но я его не осуждаю. Дворец ему, видно, стоил больших денег, к тому же и апельсины скоро созреют; вот он просил меня не топать ногою, и я обещал, что не топну.
- Господи! - воскликнула бабочка и совершенно притихла.
А Сулейман-бен-Дауд хохотал до слез, так его рассмешило бесстыдство негодного мотылька.
Красавица Балкис стояла среди красных лилий и тоже улыбалась, потому что слышала весь их разговор. Она думала:
"Если я буду умно держать себя, то спасу моего повелителя от неприятностей с этими сварливыми султаншами".
Она протянула палец и тихонько шепнула бабочке:
- Иди сюда, малютка.
Бабочка, жена мотылька, испуганно вспорхнула и села на белую руку Балкис.
Балкис нагнула свою чудную головку и спросила шепотом:
- Скажи, малютка, ты веришь тому, что сказал тебе сейчас твой муж?
Бабочка взглянула на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши сияют, как глубокое море, в котором отражаются звезды. Она набра- лась храбрости и сказала:
- О султанша, да сохранится твоя красота во веки веков! Ты ведь знаешь, какие бывают мужья!
Султанша Балкис, мудрая Балкис, приложила пальцы к губам, чтобы скрыть улыбку, и ответила:
- Знаю, сестрица.
- Они сердятся из-за всякого пустяка, - говорила бабочка, быстро помахивая крылышками, - а мы должны им угождать. Им наполовину нельзя верить. Муж думает убедить меня, что он может, топнув ногою, стереть с лица земли Сулейманов дворец. Я этому не придаю никакого значения, а завтра он сам забудет свои слова.
- Ты права, сестрица, - сказала Балкис. - И в следующий раз, когда он будет хвастать, попробуй поймать его на слове, попроси его топнуть ногой. Посмотрим, что из этого выйдет. Мы ведь знаем, какие бывают мужья, - не правда ли? Не мешает его пристыдить.
Бабочка улетела к своему супругу, и через пять минут они ссорились пуще прежнего.
- Помни, - кричал мотылек, - помни, что случится, если я топну ногой!
- Я тебе ни капельки не верю, - возражала бабочка. - Вот попробуй, топни нарочно, сейчас топни.
- Я обещал Сулейман-бен-Дауду не делать этого и не хочу нарушать своего слова.
- Беды не будет, если его нарушишь, - сказала бабочка. - Сколько бы ты ни топал, ты не пригнешь даже травинки к земле. Ну и топни нарочно.
Сулейман-бен-Дауд, сидя под камфарным деревом, слышал каждое слово и так хохотал, как ему до тех пор еще никогда не случалось. Он забыл о своих султаншах, он забыл о звере, который вышел из пучины морской, он забыл обо всем и хохотал, потому что ему было весело. А Балкис среди цветов улыбалась, радуясь тому, что ее дорогой супруг развеселился.
Мотылек, очень взволнованный и разгоряченный, стремительно прилетел под тень камфарного дерева и сказал Сулейману:
- Она хочет, чтобы я топнул! Она хочет посмотреть, что из этого выйдет! О Сулейман-бен-Дауд, ты знаешь, что я похвастался. Теперь она уже не поверит ни одному моему слову. Она всю жизнь будет смеяться надо мною.
- Нет, братец, - ответил Сулейман-бен-Дауд. - Мы сделаем так, чтобы она больше не смеялась над тобою.
Он повернул кольцо на пальце, - не для того, чтобы похвалиться своим могуществом, а для того, чтобы помочь мотыльку, - и вмиг перед ним явились из-под земли четыре грозных духа.
- Рабы! - сказал Сулейман-бен-Дауд. - Когда этот господин на моем пальце (наглый мотылек все еще сидел на его руке) топнет левой передней ногой, вы унесите мой дворец и сады в грозовой туче. Когда он опять топнет, вы все водворите на прежнее место.