Страница 60 из 115
– Теперь я понимаю почему вы пришли ночью… в новолуние… вот откуда на ваших телах такие страшные раны…
Казимир шагнул вперед, отодвинув рукой Ториса, который хотел что-то сказать. Челюсти его были решительно сжаты.
– Вы должны вылечить меня, учитель. Я вернул вам вашего бога. Верните мне мою душу.
– В последний раз я прибегал к этой ритуальной церемонии давным-давно, – ответил Густав, отворачивая глаза.
– Пожалуйста, мастер Густав, – попросил Казимир. – Если вы не спасете меня от этого чудовища, оно прикончит меня и всех вас.
– Мне нужно посмотреть кое-какие старые книги, чтобы вспомнить, что и как надо делать, – пробормотал жрец, ни к кому в отдельности не обращаясь. – В любом случае мои усилия будут бесполезны, если только Милил действительно не вернулся в Гармонию.
Он задумчиво посмотрел на медные трубы органа, затем снова повернулся к Казимиру.
– Идем… идем в храмовую библиотеку, где хранятся мои книги.
Торис и Казимир тихонько сидели за столом в библиотеке, где прохладный и сухой воздух словно бальзам ласкал их раны. Густав медленно переходил от полки к полке, уставленной древними книгами, время от времени вынимая пыльный толстый том и засовывая его подмышку. Наконец он сложил на стол свою тяжелую ношу и принялся листать страницы, вглядываясь в старинные письмена. Он просмотрел в полном молчании три книги и только потом заговорил, не отрывая глаза от текста.
– Как давно… как давно ты болен?
Вздрогнув после долгого молчания, Казимир ответил:
– Сколько я себя помню… Густав поднял на него взгляд:
– Значит, ты убивал?
– Да.
Ответ был холоден как камень. Густав тяжело вздохнул, листая пожелтевшие страницы.
– Прежде чем мы начнем лечение, тебе надо очиститься от скверны убийств. Скольких человек ты убил, мальчик?
– Я уже давно не мальчик, мастер Густав, – ответил Казимир с легким раздражением. – Многих.
Густав поднялся и, держа в руках книгу, пошел к дверям библиотеки.
– Идем к алтарю, – сказал он, жестом приглашая Казимира и Ториса следовать за собой. Казимир помог Торису встать, и они вместе пошли за жрецом.
Густав привел их к алтарю часовни, сделанному из широкой, тщательно отполированной каменной плиты, возложенной на каменный постамент. Затем он принялся перелистывать книгу, быстро пробегая глазами мелко исписанные страницы. Наконец он отыскал нужную страницу. Жрец начал громко читать, на ходу переводя с какого-то забытого языка.
Наш великий Бог Милил не гневается на нас и не карает, как гневается Хелм на верующих в него; не громоздит Он закон на закон, заповедь на заповедь, смущая наши умы, так что в конце концов мы не в силах различить, где у нас правая рука, а где левая. Милил призывает нас не к законам, а к гармонии, каковая есть все сущее, кроме трех вещей. Первое, что противно Милилу, это богохульство, которое заключается в отказе от песен Милила. Сам Милил никому не отказывает ни в музыке, ни в песне. Второй вещью, что противоречит гармонии Милила, является самоубийство, ибо покончить с жизнью означает намеренно положить конец своей собственной песне. Один только Милил знает, когда должна замолчать ваша песня. Третьим грехом Милил почитает убийство, ибо сие деяние означает положить конец чужой песне, а ведь только Бог знает, когда должна оборваться песня каждого.
Эти три греха были первыми творениями незаконнорожденного брата Милила Какофона. Записано же в скрижалях так: “Пока Господь наш Милил бродил в садах, брат его Какофон обратился к нему с такими речами: “О брат мой, твои сладкие песни прикончили меня! Солнце и земля обратились к тебе, так же как люди и животные. Тебя они зовут Песней и тебя ищут, меня же рекут они Диссонантом и бегут моего лица! Вот так твои песни превратили меня в ничто!”
И сказав так, Какофон упал мертвым.
В печали и тоске по своему брату замолчал Милил, перестав петь. Само солнце погасло и потемнела твердь небесная, земля вздрогнула от страха, звери запрятались в берлоги и не высовывали оттуда носа, а люди в отчаянии опускали глаза. Увидев это, Милил заплакал и сказал:
– “Моя песня обратила моего брата в ничто, но мое молчание может погубить весь мир. Я сам впал во грех богохульства, лишив мир моих же песен; я совершил убийство, погубив своего родича своими песнями; и совершил я самоубийство, оборвав свои песни после гибели Какофона”.
Чтобы исправить сие триединое зло, Милил рассек себе ухо в память о Како-фоне Диссонанте. Эта рана искажаламузыку, которая достигала слуха нашего Бога, и оттого в сладостных гимнах в честь Милила зазвучали фальшивые ноты. Но благодаря этому Милил снова запел и вернул мир к жизни, оправдав всех тех, кто живет вне гармонии”.
Потому, если даже человек бывает подвержен богохульству и совершает подчас убийства или самоубийства, Милил прощает его, и его песнь становится лишь еще разнообразней и изысканней, обогащаясь новым диссонансом. Пусть же те, кто ищет милосердия Милила, шагнут вперед без страха.
Пока жрец бормотал свое заклинание Казимир рассматривал каменный алтарь перед собой. На каменную плиту было наброшено шелковое покрывало, на котором стояли деревянная миска и ритуальный нож из черненого серебра. Казимир стиснул зубы: как удачно, что кинжал этот сделан именно из серебра. Густав наконец закрыл свою книгу и положил пыльный том на подставку возле алтаря. Затем он взял обеими руками шелковое покрывало, почтительно прикоснулся к нему губами и повесил себе на шею наподобие ярма. Казимир заметил что руки старика слегка дрожат Затем, положив руку на плечо Казимира, он начал ритуал.
– Отвечай, о Казимир, явился ли ты сюда, полностью осознав свои прегрешения и выказав тем самым твердую решимость освободиться от их тяжести?
– Да.
– Ищешь ли ты милости и прощения в трех самых главных грехах – самоубийстве, убийстве и богохульной гордыне?
– Я виновен лишь в убийствах… – начал было Казимир, но вспомнил свою неудачную попытку на Саут-Хиллском холме.
– Да, я виновен во всех трех грехах, мастер, – кивнул он.