Или об этом позабыла ты ?Как только дня прозрачный свет погаснет,Я зыбкую границу перейду,В саду твоем свое посею семя,Детей своих в твоем взлелею чреве,И через них свободу обретуНо говорит ему Нинеив смело"Моей любви не сможешь ты узнать,Всю ночь свеча моя горела,И Тени с ней никак не совладать!Так я решила – значит так и будет!Спокойно ночью мир мой будет спать,Как ни плещи водой о мрачный берег,Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,Не стану с Тенью я делить кровать!”И этой ночью, как и прежде,Легла Нинеив при свечахНо под ее волшебным гибким теломГнездились тень и скользкий липкий страхКогда же утром солнце всталоНад Галиэльскою страной,В тени лесов зверье дремало,Как будто Тени слов не знало,Не помня и не видя сновТак дни летели в теплой негеДо самой ночи роковой,Когда порыв холодный ветраНе отнял жизнь у овечки тойИ юноша, из пруда выйдя,Был волен делать что хотел,И смерти демоном, на крыльях,С кинжалом черным в лапах сильных,На ложе Нинеив слетелНаутро Нинеив проснуласьВ своей растерзанной стране,О Тени вспомнив, ужаснулась,И наклонилась к злой волне"О, что ты сделал, дух подводный?За что мой светлый мир казнил?В грехе погрязший и бесплотный,Жестокий зверь, коварный, подлый,Навек себя ты погубил!”Но отвечал ей дух из пруда"Чрез жизнь твою бессмертен я,Покуда ты живешь – я буду!Никто не победит меняПокуда ветер вольный дует,Я буду звать тебя женойДетей моих больные души,Тоскою жизнь твою иссушатЛюбимы с нежностью тобойИ в должный срок родились двоеИз мрака Ночи, света ДняНинеив сына – МедиторномА дочь Мальдивой нареклаОна так сильно их любила,Ч то не опишешь и в словах,Н о души их тоска терзала,Д вух вечных сил война пылала,И мать ложилась спать в слезахО на ложилась при свечахИ при себе детей держала,О т ненавистного отцаИ х как могла оберегалаА утром, гладя их власа,О на о том лишь размышляла,К ак ей судьбе наперекорЗ лой силы усмирить напор,Ч то на свободе пировалаШ ло время, Медиторн мужал,Р ешенье зрело, и тогдаЕ му сестренку поручив,Н инеив встала у прудаП од шорох сброшенных одежд,О на воскликнула"Пора! Терпению пришел конец,Т ы сердца матери, глупец,Не знал Исчезни ж навсегда!”Плеснула хладная вода,Шагнула Нинеив туда,Как камень шла она ко дну,Топя отца детей в прудуНасильник тайный и злодейЕго не тронул суд людей,Но материнский гнев страшней,Чем мрак на дне страны твоей!Но стало в Галиэле той,Пред чьим лицом цветы бледнели,Она погибла молодой,Убив злой разум в черном теле.Вот только с давней той порыПокоя люди не сыскали,Ведь два начала им даны,Они – и Тьмы, и Дня сыныИ успокоятся едва лиВ прекрасной Галиэле, под древами,К огда о злобе дивный мир не знал,Ж ила Нинеив с желтыми глазами,В озникшая из пены, волн и скалС ады она любовью осеняла,Е й кланялась зеленая листва,Н о гибели она не избежала,В ода холодная ее могилой стала,Н астигла Первую жестокая судьба
Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали. Звук этот напоминал медленное приближение проливного летнего дождя – осторожное, нерешительное, словно боящееся спугнуть предшествующую тишину, но неизбежное и грозное. Когда буря аплодисментов достигла своего апогея, амфитеатр ревел, словно настоящий водопад, низвергающий в пропасть массу воды.
Теперь настала очередь Казимира выйти к краю сцены. На руках его теперь не было перчаток, плечи ссутулились и округлились, а шаркающая походка как нельзя лучше подходила к его дурацкой маске. Толпа слушателей затихла. Казимир медленно поднял руки и попытался запеть, но из горла его вырвался лишь сиплый шепот.
Наступила мертвая тишина. Казимир схватил себя за горло и попытался снова запеть, но с тем же успехом. Потом руки его бессильно упали вдоль туловища.
По рядам пронесся беспокойный ропот. Казимир медленно снял с лица маску и швырнул себе под ноги. Деревянная маска глухо стукнулась о гранит сцены и несколько раз подпрыгнула. Зрители ахнули. Кровавая царапина пересекала лоб Казимира, черные брови намокли от крови, и под ними сверкали воспаленные глаза юноши. Остановив свой убийственный взгляд на Зоне Кляусе, Казимир заговорил. Его хриплый шепот был слышен далеко в тишине амфитеатра
– В одном поселке, очень похожем на этот, жил один злой и глупый мейстерзингер. Не было человека в том чудесном краю, кто не пострадал бы от его деяний. Однако, когда старый развратник обманом и хитростью овладел прекрасной цыганской девушкой, на него обрушилось страшное проклятье, насланное на него старшей вистани всего цыганского рода. Это было самое подходящее проклятье для него, и вот почему – мейстерзингер тот мог превращаться в гнусную, чудовищную тварь, которая питалась кровью невинных!
Голос Казимира прервался, и он раскашлялся. Все это время он не отрывал своего взгляда от Зона Кляуса, чье лицо покраснело от сдерживаемого бешенства. Злобная усмешка появилась на лице Казимира, и он продолжил свой рассказ.