Страница 61 из 72
Беседа прерывается. Из дальней деревни привезли на экскурсию в обитель детей, подводят к батюшке, чтоб благословил.
Отец Николай им разъясняет:
- Вы же православные, так что сложите ладони крестом, когда подходите... А теперь положено руку священнику целовать...
Дети слушают и подходят. Иные руку не целуют, им это непонятно. Отец Николай молчит; он гордым детям не говорит ничего.
Да... Служение - это всем понятно, когда про Ростроповича. Меньшего нашему брату не предлагать! А сирот, например, обихаживать - это какое ж служение, когда ни славы, ни гонораров...
- Отец Николай! - спрашиваю его напоследок. - Вот 500 миллионов (до деноминации) долгу, что на вас, - как же вы так брали, не зная, чем отдавать?
- Я-то здесь при чем? Все, что я делаю, - это с благословения старцев в Лавре. То есть это все дела богоугодные. Раз меня Господь на них направил, значит, и денег на них пошлет. А сам я - не более чем скромный грешник...
ГЛАВА 22
Концлагерь
Немцы кормят наших голодных
Цена победы: DM за один день войны
Последняя победная война России давным-давно кончилась. А тысячи ее жертв все еще страдают. Боль от ран, обида, болезни, унижения и голод - эти муки свалились на них в 1941-м и не прекращаются уже 58 лет вдали от наших глаз... В войну эти страдальцы были детьми, маленькими узниками фашистских концлагерей. Представьте себе голодных малышей дошкольников, пусть даже чужих и вам вовсе незнакомых, у которых выкачивают кровь для немецких госпиталей. Или заставляют разгружать грузовики со свеклой целый день. Или просто укладывают спать на цементном полу. А то и совсем безобидно: ведут не на свой - на чужой расстрел, в воспитательных целях. Или перекрашивают волосы в нееврейский цвет, чтоб скрыть от газовой камеры.
Из тех бывших детей, кто еще живой, все - почти уничтоженные неудавшейся жизнью старики, а чаще старушки. На пенсиях, на костылях, на учете в диспансерах, на группе, на паперти, на лекарствах - последнее, впрочем, только когда деньги заведутся.
Того государства, той армии и тех начальников, которые пустили фашистов на свою землю и отдали им на мучение детей, уже не существует. И мало в том смысла - выяснить, куда смотрели, чем думали, отчего к той войне загодя не подготовились (а после к какой готовы были?).
А немцы по-прежнему вызывают в бывших малолетних узниках глубокие чувства. Но другие это чувства, да и немцы другие - дети или внуки, или просто очень дальние родственники, или даже вовсе соседи тех фашистов, которые ни за что убивали безоружных. Этих новых немцев бывшие узники уважают; чтоб так прочувствовать не свою вину и за нее серьезно платить немецкими марками, надо быть очень приличными людьми. Да еще при том, что наше правительство не хотело их к этим деньгам подпускать, сколько раз утверждая: Германия за войну нам не должна ни-че-го.
Узников только немного смущает, что самую большую заботу о них проявляют дети поверженного врага. Особенно неловко было им думать об этом перед самым Днем Победы, да еще в очереди за немецкими деньгами; в одной такой очереди в Нарофоминске раздали за день 111 180 DM.
Виктор Князев, управляющий Фондом взаимопонимания и примирения:
- Кому-то эти деньги позволят дожить до весны, когда пойдет щавель, крапива, овощи, прокормиться до нового урожая. Люди, может, продлят себе жизнь на год, а потом, глядишь, и еще на год. У них сложная судьба... Многие после немецких лагерей побывали и в других - в наших. После уже не имели возможности подняться. Те из них, кого стерилизовали, кого кастрировали, - не имеют семьи, некому за них побеспокоиться... Многие до сегодняшнего дня стесняются, боятся признаться, что в лагерях были.
Раздавали немецкие деньги в нарофоминском клубе "Октябрь". Районная служба социальной защиты заранее предусмотрела даже утренний бесплатный показ индийского фильма "Ситара": будет же очередь. Узники в ожидании и точно шли в зал и смотрели сцены из чужой любовной жизни.
Операция длилась четыре часа и прошла организованно. На входе всем выдавали бумажки с номерами очереди - не старый режим, чтоб на руке писать, и люди в общем ориентировались. Были, конечно, отдельные накладки, но чего ж еще и ждать от пенсионного и чаще инвалидного контингента: шести бабушкам стало плохо.
- Да это от счастья, от волнения и счастья! - объясняла снисходительно медсестра, которая была загодя заготовлена. - Ведь такие деньги им дают!
Так, пяти бабушкам дала она валидол и корвалол, а шестой ничего не дала. Потому что та призналась, что сбежала в самоволку из кардиологии. И чтоб не смешивать новые таблетки со стационарными, бабушку отослали обратно на "скорой", с банкнотами: Клара Шуманн, это на сотне синей дочь великого композитора, потом еще Бетховен желтенький, полсотни значит, и по червонцу сколько-то бумажек - с портретом великого математика Гаусса.
Конечно, кому плохо стало, тем без очереди давали денег. Но чаще было хорошо - тем, кто дожил. А 24 человека умерли, так денег и не дождавшись. Не в очереди - за последние месяцы. Вот умерли Анисья Андреенкова, Фрол Куприков, Пелагея Ярополова, и деньги их пропали - ведь родственников у стариков нету. Почти уже в руках были эти деньги на смерть, уже совсем было их по-людски бы похоронили и помянули - так нет... Зато как повезло покойной Малюковой Любови Васильевне. Ее мужу, дяде Коле, позвонили накануне, чтоб пришел получать, а он отругал социальную защиту: "Как же вы меня беспокоите на Красную Горку, когда я как раз поминаю дорогих мертвецов!" А наутро еще позвонили, и он пришел; так-то дядя Коля не пьет, нет. Разве если повод есть.
А триста с лишним человек пришли лично и деньги взяли собственноручно, за редким исключением выбирая немецкие марки, чтоб только после, насмотревшись, обменять их на простые рубли. В очереди, в ожидании, шли беседы. Конечно, еще пару-тройку, ну пять лет назад никто б из них не стал постороннему рассказывать про немецкий плен; уж повидали они врагов народа, немало их в советских лагерях встречено после немецких. Но теперь нечего скрывать, теперь можно, мели, Емеля. И еще: кроме страха прошел и ужас. Даже когда разрешено стало про немецкий плен, так еще долго мороз шел по коже от собственного же рассказа, который 50 лет был как бы секретным. Так вот, успели уже люди пообвыкнуться, и часто им удается рассказать про жизнь почти без запинок, практически не срываясь в рыдания - ну раз только или другой, так это не считается.
Ольга Ермакова:
- Я хочу быть молодой, мне отчества не хочется. А улыбаюсь я всегда - это мой метод выживания. Я выжила в лагере, и теперь мне жизнь - малина! За Берлин (ударение на первом слоге. - Прим. авт.) нас завезли, а какой штат - и не помню; сельская местность. Как рабы мы были на фермах. И готовили нас к тому, чтоб кровь брать из нас, детей. Я счастливая - у меня не взяли. Сейчас я себя очень плоховатисто чувствую. Как из концлагеря приехала, так всю жизнь на учете у психиатра, вторая группа инвалидности у меня. Лечащий врач первой категории, из "горячей точки" приехал. Это просто счастье, к нему тяжело попасть, а я попала, мне всегда везет на хороших людей.
И еще после концлагеря у меня экзема. А как профзаболевание не признали; я на шелковом комбинате работала. Дочка тоже ткачиха, - сейчас, правда, станки остановили. Она, чтоб кормить двух детей, переквалифицировалась на оператора котельной. Дочка и зять, и внуки - они такие трудяги! Вот сейчас хижину себе строят, чтоб в квартире с подселением, с соседями не жить. Так внук, 12 лет, может один машину кирпича разгрузить!
Я вот что скажу: без насилия нельзя, без насилия мы просто не будем работать. Для меня любая власть хороша, я политики не знаю. А телевизор 10 лет не смотрю. Он сломался, а ремонт 250 тысяч (старыми) - да и бог с ним. Да там и нечего смотреть, внук говорит, там один секс показывают. Я только радио слушаю.
Деньги я уже получала от немцев, два миллиона рублей. Куда дела их? Я тогда подумала, была ни была, дай-ка я попитаюсь хорошо. Я все их проела. Фрукты, яблоки, фрукты, яблоки - и поэзия у меня еще лучше пошла. Я лечусь поэзией, а никогда таблеток не пью. Заставляют меня сочинять, я сочиняю, и легче становится, я живу этим. Еще отец мой стихи сочинял и посылал в Москву. Я интересовалась его поэзией в Москве. Так нет, не осталось там. Собственно говоря, я хотела сочинять про Бога, но мне не удается. А я знаю: во мне вот какой-то Бог сидит. Я иногда вижу цветы, розы, и Божья Мать сидит, понимаете? Хочу молитву вам почитать: "Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому чего у него нет".