Страница 98 из 99
— Тело, corpus, — прошептал тот.
— Corpus в данном случае — структура произведения, — цыкнул на них Орбилий.
— Она искусна в чем-то, — озадаченно сказала Крейри. — Особенно искусна в чем-то.
— В художественной метафоре, — внушительно проговорил учитель, бледнея.
— За что он ее ухватил? — шепотом переспросил Гвидион.
— Не за что, а ухватил глубинный смысл, самую суть мысли Вергилия, — сказал Орбилий, в раздумье беря в руку затычку.
Август с большим восхищением отзывался о предмете описания, Поллион, однако, был полон скепсиса и осторожно заметил, что «в наш прагматичный век требуются иные формы».
— Азиний стоит за приоритет исторических и документальных жанров перед поэтическими, — пояснил Орбилий.
— Мой Тит услаждает меня не хуже…, — начал Азиний.
— Очевидно, он имеет в виду знаменитого историка Тита Ливия, — быстро сказал Орбилий и загнал пробку обратно в кувшин.
— А между ними что-нибудь было? — простодушно спросила Двинвен.
— Между ними ничего не было! — заверил Орбилий, дав, наконец, волю своему возмущению. — И не могло быть! А весь логос в том, что вам, бездельникам, нужно заучивать не только основные значения слов, но и множество переносных! Латынь — чрезвычайно образный, развитый и богатый язык… с обилием переносных значений! Когда вы будете готовы воспринимать истинно изящную дискуссию…, — тут Орбилий утер пот со лба и откатил кувшин подальше в угол, — тогда и получите от меня хоть что-нибудь хорошее. А пока — беседы собачника Фульвия с торговцем ослятиной на углу у общественных бань! Dixi!
И учитель отвернулся, надевая сандалии и выбирая в углу трость потяжелее.
— Пойду изловлю того негодника, что подсунул мне этот сосуд, — бормотал Орбилий себе под нос. — Чувствую, что тут подрастает какой-то будущий Гораций Флакк!..
— В каком смысле будущий Гораций Флакк? — тихонько спросил Гвидион на лестнице.
— В том смысле, что Гораций тоже изводил Орбилия, — предположил Ллевелис.
Когда они миновали несколько витков лестницы, Гвидион неуверенно сказал:
— А может, они и вправду говорили о литературе?
На последнем занятии в начале июня, когда Гвидион притащился к Тарквинию Змейку на самый верх башни, изнемогая от жары, Змейк встретил его на пороге своего кабинета и сказал:
— Пойдемте. Возьмите из кабинета сыворотки, шприцы, вакцины, берите все свои инструменты и спускайтесь за мной.
Гвидион, недоумевая, последовал за Змейком снова вниз, стараясь не наступать на его мантию, которая мела по ступеням. Змейк привел его на конюшню, и Гвидион чуть не ахнул от радости: в загончике рядом с тем, где жил пони Мерлина, топталась овца. Это была самая настоящая овца с Гебридских островов — белая с черной мордой. Змейк обернулся к Гвидиону и сказал:
— Располагайтесь.
Гвидион поставил на пол и раскрыл свою медицинскую сумку.
— Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание.
И Змейк повернулся уходить. Овца заблеяла.
— Жарко тут, — сказала она простодушно. Она не поняла слов Змейка.
Гвидион глубоко вдохнул и удержал Змейка за рукав. Когда он взглянул Змейку в лицо, у него вяло мелькнула в голове фольклорная формула «тут мне и конец пришел». Но, не выпуская рукава Змейка и забыв прибавить обращение «учитель», он сказал:
— Я не могу заразить здоровое животное для того, чтобы сдать экзамен. Это ничтожная цель.
— А для чего вы могли бы это сделать? — спросил Змейк.
У Гвидиона мелькнуло что-то вроде «ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом», но в это время овца тряхнула ушами и еще что-то проблеяла, Гвидион случайно представил себе ее ягненком и ответил:
— Ни для чего.
— Ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом, — сухо скорректировал его Змейк. — Идите. Шестьсот восемьдесят девять.
Это был высший балл.
— Если вы будете каждый раз задавать мне столько вопросов по самым сокровенным областям знания, Афарви, то рано или поздно вы уподобитесь великому императору Юань-ди, — решительно сказал Сюань-цзан, поднимаясь с земли и сворачивая свою бамбуковую циновку.
— А что этот император? — полюбопытствовал Афарви, понимая, что уподобиться императору Юань-ди можно по разным признакам. Его устраивало уподобление как по мудрости, так и по добродетели.
— Он мертв, — преспокойно ответил Сюань-цзан. — Ну, что ж, думаю, что вы, все трое, — Эльвин и Тангвен поклонились, — готовы, пожалуй, уже к спецкурсу по творчеству Лу Ю. А потому предлагаю вам ступить в лодку и переправиться вместе со мной на тот берег, в павильон Яшмовых стрекоз.
Тут ученики с удивлением увидели, что у ступеней башни Сюань-цзана плещется вода, — хотя до сегодняшнего дня они свободно подходили к ней посуху, — и самое главное, что возле ступеней покачивается ладья с носом в виде головы дракона. Они вошли в нее, и дракон сам собой направил свой нос к востоку и заскользил через озеро на другой, цветущий берег.
— Как досадно, что мы не можем полюбоваться цветами лотоса, — с сожалением заметил Сюань-цзан. — Они растут здесь в изобилии, да только у нас сейчас решительно нет досуга и есть, так сказать, определенная цель. Как писал Цюй Юань в одном из своих цы, «всей душою стремлюсь я в тот край, где цилини щебечут в ветвях».
— С чего бы Цюй Юаню писать в жанре цы? Ведь этот жанр вошел в обиход только в эпоху сунских императоров, когда Цюй Юань уже давно был легендой! — сказал Эльвин. — Разве не было бы уместней ему воспользоваться формой шихуа?
— С чего бы цилиням щебетать? — сдвинула брови Тангвен. — Ведь цилинь — это носорог!
— Да, действительно. Я, верно, ошибся, — беспечно рассмеялся Сюань-цзан.
Лодка-дракон причалила к яшмовым ступеням, выходящим прямо из воды. Удивительные цветы и деревья цвели над озером. Все четверо поднялись и прошли в старинные ворота, на которых красовались парные надписи дуйлянь. «На Цзинхэ, где простор голубой, угасает и тонет закат», — продекламировал Сюань-цзан первую из надписей. «Мы далёко заплыли с тобой, хорошо бы вернуться назад», — пробурчала Тангвен, даже и не думая читать вторую дуйлянь, но все же вошла вслед за всеми в беседку. Внутри беседка была отделана просто и вместе с тем с необыкновенным вкусом. Разные оттенки коричневого и зеленого радовали глаз. У входа росло коричное дерево. Под деревом на столике лежала цитра и стоял прибор для письма. Внутри Сюань-цзан расположился в свободной позе, повел рукою вокруг и сказал:
— Ну вот. Это и есть павильон Яшмовых стрекоз, или беседка Созерцания цветов стрелолиста. Хотите чаю?
— Но как мы здесь оказались? — спросил Афарви.
— Ну, нам ведь нужно где-то проводить спецкурс, — убедительно сказал Сюань-цзан. — Нам нужно какое-то место с жаровней, с тонкой бумагой на окнах, с каллиграфией Ван Вэя на стенах и живописью в жанре «цветы и птицы», с феями-прислужницами… — словом, хижина отшельника в горах.
— Вы что-то путаете, — сказал Афарви. — Хижина отшельника в горах вовсе не такова, и каллиграфия Ван Вэя не сочетается с живописью в жанре «цветы и птицы».
Сюань-цзан рассмеялся, закрыв лицо рукавом.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда я скажу вам начистоту. Я немножко поколдовал тут. Вас это устроит?
— Меня никак не устроит наставник, который в профиль так сильно похож на лису, — сказал Афарви.
Сюань-цзан рассмеялся еще громче.
— А вы не очень-то вежливы, — заметил он. — Ну ладно, ваша взяла. Я не ваш наставник.
— Я понял это сразу. Еще когда вы грозились прибить меня за то, что я задаю слишком много вопросов. Мой наставник никогда не сделал бы этого. Он любил, когда я задаю вопросы.