Страница 11 из 42
– А что, можно! Автоматы достанем, патронов наберем и дежурить будем. Можно и гранат раздобыть. Если к нам подойдут, как шарахнем!
– Гранаты не стоит. Их надо умеючи… – засомневался Сашка.
– А я знаю, как их бросать. Могу зарядить и разрядить. Там запал такой есть, как медный карандашик.
Ленька отличался удивительной способностью узнавать все прежде других. Ребята только завели разговор про гранаты, а он, оказывается, давным-давно знает, как обращаться с ними, как бросать. Недели две назад занимались саперы на берегу Полы, изучали автомат, гранаты. Ленька к ним присоседился и все понял.
– Нет уж, гранаты сами бросайте. Ну их! – сказал Ягодай. – Невзначай разорвется в руках – вот и без глаз…
Ягодай тоже шел не с пустыми руками. Он тащил глиняный горшок с фикусом, и, как ни приноравливался, широкие листья все время загораживали ему ребят. А разговаривать он просто не мог, если не видел лица товарища. Поэтому Ягодай всю дорогу примерялся, нес фикус то на одной руке, то на другой, ставил горшок на плечо и в конце концов устал больше всех.
– Невзначай и громом может убить, – сказал Серега. – А если умеючи – ни один враг не подойдет… Да брось ты свой фикус! Глядеть тошно!
, – Валька под ним жить будет, – засмеялся Толька. – Землянки-то когда еще готовы будут!.. А гранаты, ребята, и вправду давайте пока не трогать. Винтовка – самое милое дело. Особенно если карабин маленький, легкий. Гранату еще изучать надо, одним запалом может пальцы пооторвать.
– Винтовку тоже надо знать, – сказал Ленька. – Дадут тебе затвор разобрать, а ты ни в зуб ногой. Давайте такой кружок устроим – военного дела!
– А кто нас учить будет? – спросил Сашка.
– Сами. Кто что знает, тот и расскажет. А можно кого-нибудь из взрослых попросить.
– Нет, взрослых нельзя – оружие отнимут, – сказал Серега. – Как узнают, так и отнимут. Лучше самим. А для оружия склад устроим, чтобы никто не знал. Натаскаем туда винтовок разных, патронов, наганы достанем. Будем как партизаны.
– Да про партизан что-то не слыхать. Наверно, не будет их у нас, – пожалел Толька.
– А чего из-за двух недель собирать-то! – ответил ему Сашка. – Все равно фриц дольше тут не продержится. Лучше в Красную Армию пойти.
– Одно другому не мешает. Видно, у нас сплоховали. В других местах небось давным-давно отряды собрали. Немцы придут, а там их встретят как полагается… У нас бы так!
– А может, и у нас отряд будет.
– Когда уж теперь! Что мы, не узнали бы, что ли!
– Да, а знаете, кого я видел? – перебил всех Толька. – Угадайте! Ни за что не угадаете!..
– Лося! – сделал самое невероятное предположение Ягодай.
– Нет! Человека. Все равно не угадаете. Знаете, кого? Мамисова отца! Виктора Николаевича! Помните, он еще в тот год у нас в Лукино был? А потом его за лыжи-то посадили.
– Не может быть! – удивились ребята. – Ему «же два года дали. Он в Старой Руссе сидит.
– Два года и прошло как раз. Не мог я обознаться. Такой же, как был, – бородка остренькая, в очках и в шляпе. И штаны такие же, с кожаными заплатами. Я в Мануйлове был – мать посылала. Иду, гляжу – он мне навстречу. Как раз около избы Кругловых. А дядя Алексей на крыльце стоит, выпивши. Глаза опухли, красные, лохматый весь. Поздоровались они, а Виктор Николаевич и говорит: «У меня к тебе, Алексей Петрович, дельце есть…»
– Чего это он с пропойцей компанию водит? – удивился Ленька.
– Ты слушай, не перебивай. Ну вот. Дядя Алексей глядит на него и думает небось, что это ему спьяну примерещилось. «Ты, – говорит, – откуда взялся?» А тот отвечает: «Из Старой Руссы иду». Тут дядя Алексей и скажи: «Про тебя болтали, будто в тюрьме сидишь». Виктор Николаевич засмеялся, прошептал ему что-то потихоньку, я не расслышал, потом подтолкнул его к двери и сказал: «Пойдем, пойдем, потолкуем». Не знаю уж, о чем они толковали…
– А как же он из Старой Руссы пришел? – спросил Сашка. – Там же немцы…
– Кто его знает!.. Может, тайком как, болотами.
На том и прекратился разговор о Гердцеве, объявившемся снова в этих местах. Ребята подошли к Быкам, пересекли низинку, поросшую густым рыжеющим папоротником, и очутились среди высоких развесистых елей. Здесь расположилась табором вся деревня, ушедшая от гитлеровцев. Многие мастерили нары прямо под елями; некоторые копали землянки и валили высокие сосны на срубы. Бабы возились у костров, варили кашу, как на покосе. Растерянные куры жались к хозяйкам.
Вскоре подошли отставшие подводы. Отец Леньки провел семью к облюбованному месту и сказал: – Вот тут и будем жить. Как дикие люди…
Могила героя
…На третий день Ленька и отец закончили рыть землянку, Они работали в яме, а мать стояла наверху и отгребала землю. Валя возилась у костра, Лида собирала валежник.
– Теперь хватит, – сказал отец, опуская лопату. – Все не под открытым небом жить будем. Шабаш!
– А крыть когда? – спросил Ленька.
– Завтра покроем и землей завалим, а нынче пусть проветрится. Сырости будет меньше. Вылазь!
Больной ревматизмом отец больше всего боялся сырости, а сырость в землянках бывает неминуемо.
Ленька выкарабкался из ямы, воткнул лопату в кучу рассыпчатой мягкой земли и поглядел на свои ладони.
– Аж мозоли набил! – сказал он матери.
– Это без привычки, Ленюшка. Небось мокрыми руками за лопату взялся, вот и набил. Что весло, что лопата – мокрыми руками за них не берись. Отдохни теперь, сынушка!
Так выпало у Леньки свободное время. Еще не придумав, что он будет делать, Ленька сбежал в лощинку, вдоль которой расселились лукинцы. В его голове появился план – сходить в Лукино! Может быть, там уже немцы, а они с ребятами и не знают об этом. Но идти одному не стоит, лучше всем вместе.
Ленька свернул в сторону и прежде всего пошел за Серегой. Но Серегу отец не отпустил. Условным свистом Ленька вызвал Сашку Гуслина, Тольку, и втроем они отправились в свою деревню.
Толька предложил свернуть влево и лесом пройти на Гречневку. Сашка с ним согласился, а Ленька заупрямился.
Спор едва не перешел в ссору. Сошлись на том, что Ленька пойдет ручьем, а Толька с Сашкой – опушкой к Гречневке и сойдутся на голиковских огородах.
Крадучись и напряженно прислушиваясь к каждому шороху, Ленька благополучно добрался до речки. Он зачерпнул пригоршней воды, напился и берегом прошел мимо перевоза. Через речку теперь был перекинут деревянный мост. Тропинкой Ленька стал подниматься к своему дому. Кругом было безлюдно и тихо. Ленька высунулся из-за бугра – и в изумлении остановился. Он смотрел и не узнавал своего дома. Без крыши, без верхнего этажа дом стоял какой-то неприютный, кургузый. Сараи тоже развалили, они не загораживали теперь огородов, и дом сиротливо торчал на голом месте, будто капустная кочерыжка на грядке. Часть сеней уцелела, сохранилась лестница, а наверху виднелась печка с разломанной трубой. В горле у Леньки встал сухой шершавый комок. Он попробовал проглотить его – и не смог. Сердце заныло, Ленька чуть не плакал. Вот все, что осталось от их дома… Как же теперь будут они жить?..
Солнце било в глаза. Ленька приложил ладонь к козырьку и посмотрел на лес. Что это? На опушке леса около Старорусской дороги вдруг появились солдаты. Ленька сразу понял, что солдаты не наши.
«Вот попал! – подумал Ленька. – Зря от ребят отбился! Надо тикать». В голове у него молниеносно созрел план: пока гитлеровцы будут идти большаком к реке, он успеет добежать к перевозу и ручьем уйдет в лес. Надо только проскочить берегом на другую сторону перевоза. Иначе… Страшно было даже представить, что будет иначе…
Тишину внезапно прорезала сухая раскатистая дробь пулемета. Ленька взглянул на дорогу. Гитлеровцы растерянно бежали к лесу. На земле осталось несколько убитых. Те солдаты, которые первыми подходили к деревне, залегли на Сухой ниве и открыли огонь. Куда они стреляли, Ленька не понимал. Не мог он сообразить и другого: откуда бил наш пулеметчик. Его очереди, то длинные, то хлесткие и короткие, вырывались откуда-то из леса.