Страница 1 из 42
За образцовое выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство и за особые заслуги в организации партизанского движения в Ленинградской области присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»:
Председатель Президиума
Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума
Верховного Совета СССР
А. Горкин
Москва, Кремль, 2 апреля 1944 г.
На речке…
…В то время, о котором будет идти рассказ, на берегу Полы – одной из хлопотливых речек, что текут южнее озера Ильмень, стояла небольшая деревня Лукино, дворов на тридцать. Стояла она на одну улицу, лицом к реке, огородами к лесу. На краю деревни, неподалеку от устья, где Пола сливается с Ловатью, над самым обрывом поднимался двухэтажный старый дом с небольшим садиком на задворках. Там жил плотовщик Александр Иванович Голиков со своей семьей – женой Екатериной Алексеевной, дочками Валей и Лидой и сыном Ленькой.
Лето в тот год было знойное, с частыми грозовыми дождями. Со стороны Желтых песков поднимались тучи одна другой гуще, закрывали полнеба и разражались проливными дождями, с грохотом, треском и вспышками молний…
Как-то в горячий полдень возвращался Ленька с товарищами после неудачного грибного похода. Ребята только что миновали ручей и вышли на проселочную дорогу, когда Саша Гуслин заметил над лесом тяжелую черную тучу.
– Не успеем, в поле застигнет, – проговорил Сашка, вытирая рукавом потный лоб. – Круг давать эва какой!
Сашка был выше всех, худощав. От темного загара его русые волосы казались еще светлей.
– Если через Воронцово, успеем, – ответил Ленька. Он хоть и был невысокого роста – куда меньше своих однолеток-товарищей, но в силе и ловкости мало кто мог с ним сравниться. Прыгнуть ли со всего разбега через ручей, зайти ли в лес, в самую глухомань, или переплыть саженками речку – во всех этих делах Ленька почти никому не уступал. Сашка возразил:
– Через Воронцово нельзя – побьют.
– Если бегом, не побьют. Промчимся мигом.
– Побьют! Вы убежите, а меня побьют, – захныкал вихрастый Валька. Был он младше других, но ребята держали его в своей компании потому, что Валька лучше всех знал ягодные и грибные места. За это и прозвище ему дали – Ягодай.
– Не хнычь, Ягодай! – Серега, широколобый и скуластый мальчуган, пугливо поглядел на приближающуюся тучу. – Перед грозой нельзя хныкать – задавит еще! А если с градом, исхлещет до смерти.
– Опять свое завел!.. – недовольно обернулся Ленька. – Ты, как тетка Дарья, все с приметами носишься. Айда через Воронцово! Промчимся – воронцовские и глазом не успеют моргнуть!
У воронцовских и лукинских ребят были старые счеты. Жили они рядом – от деревни до деревни не будет и километра, зимой учились в одной школе, дружили. Летом же ссоры вспыхивали из-за каждого пустяка. Правда, если говорить по совести, ребята не чувствовали друг к другу никакой неприязни. Просто было интересно жить двумя лагерями, ходить в разведку, воевать, нападать из засад, заключать перемирие и снова начинать военные действия.
Последний раз ссора произошла из-за силков, которые поставили воронцовские птицеловы. Поставили и забыли где. Сами потеряли, а сказали, будто силки утащили у них лукинские. Лукинцам было трудно стерпеть такую несправедливость. И когда обнаружилось, что на речке кто-то срезал у них живцовые крючки, они заподозрили в этом воронцовских и по всем правилам объявили им войну. С этого дня никто из воронцовских ребят не должен был появляться около перевоза. Такой поворот военных действий необычайно ущемлял воронцовские интересы. Прежде всего их рыболовы лишались основного источника добычи конского волоса для лесок. Среди рыболовов всегда особенно ценился волос из белых конских хвостов – такую леску рыба не видит. Но добыть белый волос стоило большого труда. Только на перевозе, когда в ожидании парома на берегу скапливалось много подвод, иногда среди гнедых и вороных лошадей попадался конь белой масти. Владельцы белых сокровищ обычно даже не вступали в переговоры с рыболовами – кто же позволит портить хвост своей лошади! – но если хозяин подводы куда-то отлучится или заговорится с кем, тут можно было сразу обеспечить себя лесками на целое лето.
А из Воронцова путь к парому лежал через Лукино.
Воронцовские ребята в ответ закрыли лукинским дорогу через свою деревню. Теперь, чтобы попасть в заветные места за Воронцовом, лукинцам приходилось делать большой крюк.
Лукинские ребята потому и остановились в раздумье перед тем, как броситься на прорыв через воронцовскую улицу. Надежда была только на внезапность да на быстроту ног, а надвигавшаяся гроза придавала решимости. Подойдя к околице, четверка ринулась вперед. На бегу Ленька скосил глаза на избу главного своего противника – Гришки Мартынова. Коновод воронцовских ребят обедал у раскрытого окна. Он так и застыл с разинутым ртом – настолько велико было его изумление. На какое-то мгновенье взгляды мальчишек скрестились. В глазах Леньки сверкнуло столько вызывающего торжества, что Гришка, поперхнувшись, бросил ложку и выскочил из избы через окно. Он свистнул, созывая свою ватагу, но было уже поздно…
Пробежав еще немного, товарищи сбавили шаг, остановились, погрозили кулаками обескураженному врагу и подчеркнуто медленно пошли дальше.
В пологой лощинке, отделявшей лукинские земли от воронцовских, мальчишки, взглянув на небо, снова пустились рысью.
Ребята подбежали к своей деревне, когда солнце исчезло за тучей и стало так темно, будто сразу наступил вечер. Ленька закричал матери еще из сеней:
– Мама, а мы через Воронцово шли! Гришка-то, как нас увидел, чуть не подавился. Выскочил, а нас и след простыл!
В это время во дворе зашумело, загрохотало, с треском захлопали рамы, полетели стекла. Мать бросилась закрывать окна, но ветер вырывал рамы из рук. Ленька тоже подскочил к окну и удивился – до чего изменилась вдруг улица! Ветер неистово трепал ветлы, гнул их к земле. Река будто закипела. Пенистые гребни срывались и вместе с оборванными листьями летели к другому берегу. Снова ударил гром, сверкнула иссиня-бледная молния, и по дороге, по крыше запрыгал град. Крупные градины отскакивали от земли; они были какой-то удивительной треугольной формы.
– Ой, мама, гляди, какие градины! – закричал Ленька. – Я их сейчас в дом принесу!
Мать не успела оглянуться, как он уже исчез за дверью. В тот же момент раздался страшный грохот, и Ленька почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а сени куда-то валятся. Все накренилось, загремели и покатились ведра, как живой, пополз по полу веник. Ленька вцепился в перила. А сени, сорванные ураганным ветром, кувыркались, как легкий фанерный ящик, и, разваливаясь на части, летели вместе с Ленькой к речке. Невероятная сила оторвала Леньку от перил, что-то больно ударило по голове. «Задавит! – промелькнуло в сознании, – Надо нырять».
Действуя что есть силы руками и ногами, Ленька нырнул. Теперь его спасение зависело только от одного – успеет ли он уйти глубоко под воду.
Под водой он открыл глаза. Свет едва пробивался сквозь коричневую толщу воды. Падая, Ленька не успел набрать в себя воздух и скоро начал задыхаться. Разгребая руками коричневую воду, он всплыл на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул. Протерев глаза, он увидел, что разбитые сени плывут по течению почти рядом. Буря продолжала неистовствовать, но за высоким берегом было сравнительно тихо. Ленька ухватился за какую-то доску и поплыл к берегу.