Кио ку мицу !

Только один делегат подложил пилюлю полковнику Изомэ. Это господин Руднев из объединительной делегации из Владивостока. Он, между прочим, родственник того Руднева, который командовал крейсером "Варяг" в русско-японскую войну. Вот этот Руднев поднялся и попросил слова. Он проникновенно глядел в глаза японцу и говорил добрейшим голосом:

"Господин полковник японской императорской армии! Вас приветствовали здесь люди новой России. Позвольте и мне, обломку старой, уходящей, но еще не ушедшей России, тоже высказать вам некоторые приятные пожелания.

Вы только что говорили здесь о толпе народа на вокзале, которая радостно приветствовала ваше прибытие, вы говорили также о вашем удовлетворении по поводу того, что в момент вашего приезда солнце вышло из-за туч и символически озарило вашу высокую миссию в России.

Я поднимаю бокал за то, чтобы на нашей земле сияло только одно солнце, чтобы в государстве нашем было одно правительство. Вы сказали, что прибыли помочь в этом нам, русским людям. Так пусть же толпа провожающих, которая соберется при вашем отъезде, будет еще многочисленнее и радостнее той, которая вчера встречала вас на вокзале. Отъезд ваш будет означать, что вы выполнили свою миссию.

За ваш скорейший отъезд в Японию и за ваше счастье, господин полковник!"

Короче говоря, Руднев сделал японцу от ворот поворот. Тост встретили аплодисментами, японский полковник тоже хлопал в ладошки. По-русски он понимает плохо и только беспрестанно кивал да всасывал сквозь зубы воздух".

"5 сентября 1920 г. На пути во Владивосток. Слоеный пирог не только в военном деле, но и в политике. Вот уже две недели едем во Владивосток. Я на положении человека, сопровождающего объединительную делегацию. Вроде флаг-адъютанта. В салон-вагоне, как в ноевом ковчеге, - всякой твари по паре. Во главе делегации промышленник, бежавший из Петрограда, среди делегатов "обломок уходящей России" адвокат Руднев из либеральной партии, еще представители крестьянского сословия, какой-то меньшевичок, большевик Кушнарев... Когда переехали границу, открылось, что проводницей у нас графиня. С помощью председателя делегации она покинула Советскую Россию. В соседнем вагоне двое суток ехал генерал Лохвицкий - командующий каппелевскими войсками. Этот тоже заглядывал в наш салон на огонек. Руднев проговорился: едет предлагать свои услуги Приморскому правительству. Вагон его вскоре отцепили, свернул на Харбин. Нанимается он к кому только возможно.

Вот таким разношерстным, как наш салон, будет и Учредительное собрание Дальневосточной республики.

А дорога знакомая, гляжу в окно, будто читаю, перечитываю свой дневник. Нерчинск, Могоча, Никольск-Уссурийский, Хабаровск... Здесь мы ходили партизанскими тропами, тайгой, проселками с боями, отходами, контрударами... Теперь все по-иному - сидим в салоне, ведем благопристойные разговоры, не спорим, выбираем отвлеченные темы. Борис напутствовал: только не ссориться, беляки с японцами сильнее нас. И опять про улыбки сказал - губы растягивайте чем угодно, но улыбайтесь...

Улыбаемся! А на станциях японские жандармы расхаживают с саблями среди пассажиров, для порядка, а мужики, солдаты, бабы с детьми, что ломятся в переполненные вагоны, не обращают на жандармов внимания. Перед нашим салоном тоже на стоянках маячат японцы, не подпускают никого посторонних, помогают создавать "единую и нераздельную" Дальневосточную. А нам приходится улыбаться.

Места за окном красоты неописуемой. Небо осеннее, сочное, тайга полыхает первозданными красками, яркими, резкими, без переходов, без полутонов. Буро-лиловый цвет соседствует с золотом, нежно-зеленый с ослепительно-красным.

- Где-то за Читой задержались на целый день на глухой малоизвестной станции. К поезду встречать делегатов вышел атаман Семенов. В этих местах он расположился с войсками после того, как выбили его из Читы. Мы могли бы гнать его дальше, но Красная Армия тогда неминуемо столкнулась бы с японскими интервентами. Встреча эта не сулила нам ничего утешительного - только дала бы японцам повод начать против нас широкие военные действия. Товарищ Ленин дал указание: в Забайкалье не наступать, а создавать буферное государство.

Атаман Семенов - мой земляк, но я видел его впервые: коренастый, черноусый казак, начинающий тучнеть в свои тридцать пять - тридцать семь лет. В чертах заурядного лица его было нечто монгольское, точнее, бурятское. Станица их на монгольской границе, и отец его состоял там урядником. Конечно же атаман имел отношение к казакам Забайкалья, но почему-то носил форму оренбургского казачества - желтые лампасы.

Переговоры шли два дня. В связи с образованием Дальневосточной республики появилась идея включить Забайкальскую область в состав Приморья. Объединительная делегация вернулась на вокзал после полудня. Судя по выражению лиц, по тому, как удовлетворенно потирал руки адвокат Руднев, можно, предположить - переговоры прошли успешно. Так оно и оказалось. Сперва атаман упрямился, торговался, но решающее слово осталось за японцами, прикомандированными к его штабу. Семенов складывает власть в Забайкалье, остается только войсковым атаманом".

"Владивосток. 23 октября 1920 г. Прошло два месяца, как мы уехали из Верхнеудинска. Столицей Дальневосточной республики теперь стала Чита. А мы в Приморье готовимся к выборам в Учредительное собрание. Здесь уверены, что создадут буржуазно-демократическую республику, которая пойдет на поводу у Японии. Но мы еще посмотрим, что из этого выйдет.

Пока нанялся учителем, преподаю математику в старших классах. Это удобно, остается больше времени для основной работы, ради которой сюда приехал. Школа на Светланской, почти напротив японского штаба оккупационных войск.

В городе командуют японцы. Их броненосец "Микадзу-мару" стоит в бухте, а на берегу - по всей буферной Дальневосточной республике рассредоточено семьдесят тысяч японских солдат, больше, чем всех других интервентов - англичан, французов, американцев. Это вместо семи тысяч по какому-то международному соглашению, в котором Россия, конечно, не принимала участия. Все решают за нас и без нас.