Страница 53 из 63
- Тебя куда несет! - крикнул Виктор в спину, как поленом стукнул.
Фроська на месте свернулась, платком полморды закрыла и перевивается вся.
- Марш в кухню! - крикнул Виктор и пошел по коридору. - Тебе чего, дуре, надо? Тебе чего понадобилось? Фроська дернула плечом.
- Подрыгай мне! Подрыта какая, скажите. Ее там не хватало. Фроська повернулась к окну.
- Сапоги!.. - крикнул Виктор. - С вечера! С вечера, дура, валяются!
Фроська шагнула, подняла с полу Викторов ботфорт.
- То-то! - Виктор пошел к себе, но в это время дверь распахнулась, и Груня торопливо вбежала, красная, и лицо все в радости и головой кивает, будто с веселым сюрпризом.
- Витечка! Народу! Поют, ходят, как на Пасху прямо. Ой, один смешной, понимаешь!
И Фроська из кухни высунулась, сапог на руке надет. Виктор стоял вполоборота.
- Мерзавцы! Орут, мерзавцы! - крикнул Виктор. Груня брови подняла. Жидам царя продали! - крикнул во всю глотку Виктор, ушел к себе, хлопнул дверью, хоть не очень.
Виктор сел на стул среди комнаты, слушал, идет ли Груня. Не идет.
- Тьфу! - плюнул Виктор со всей силы в обои перед собой. Встал, вышел в прихожую, лазил по карманам шинели, глядел чуть вбок. Платок достал - все злой рукой - пальцы нащупали конфету, и с платком вместе пихнул в карман шаровар, в самый низ. Ушел к себе.
В квартире было тихо, и слышно было, как подымались голоса в улице.
- Уря-я! - передразнил Виктор. И вспомнил, как Сеньковский кривлялся на еврейский манер: "Долой самодержавию и черту оседлости!"
Виктор скрестил руки, вцепился пальцами, и вдруг истома выгнула спину, и Виктор вытянулся на стуле, голову за спинку, и дохнул едва слышно сквозь зубы:
- Ре-ежь!
И вдруг оглянулся на Грунины шаги за дверью. Виктор вскочил, открыл двери и сделал хмурое лицо.
- А знаешь, старика можно устроить. Я уж говорил там... Видел полицмейстершу, просил, обещала. - И Виктор смотрел в глаза Груни, трогал глазами, пробовал.
- Ага! Ага! - говорила Груня, перевешивала Викторову шашку на крайний крюк.
- Да, и скажи, чтоб шинель почистила... и карманы вытрясти... труха всякая.
Виктор еще раз глянул в Грунины глаза, а Груня смотрела на вешалку, обдергивала свое пальто.
- Я думаю, Петру Саввичу надо, - начал Виктор и глядел на папироску, закуривал. Думал, глядит теперь на него Груня или уйдет сейчас, и вдруг над самой головой затрещал звонок.
Виктор кинулся к дверям, толкнул по дороге Груню.
- Кто? Кто, спрашиваю? - и держался за ключ.
- Не отпирай, не отпирай! - шептала сзади Груня. Но Виктор уже вертел ключом, он толчком распахнул дверь, толкнул человека.
- Да чего ты, дьявол, с ума сходишь! - какой-то штатский. Виктор нахмурился, вглядывался. Голос ведь знакомый.
- А тьфу тебя! - и Виктор пропустил мимо себя человека. Маленькая барашковая шапочка сковородочкой сидела на боку, как наклеенная.
- Да, конечно, Сеньковский, - шептал он и протискивался мимо Виктора. Он глазами уж зацепил Груню и протягивался к ней в узком месте. - А красивый, правда? - И Сеньковский состроил дурацкую рожу Груне.
Груня тихо повернулась на месте и пошла в коридор, в кухню.
- Гордая онау тебя, что ли, или не обедала? - говорил Сеньковский в прихожей.
Виктор запер дверь, оглянулся.
- Видал? - Сеньковский мотнул головой к дверям, и дрыгнула шапчонка.
- Штатское у тебя есть? - уж из гостиной говорил Сеньковский. - Нету? Ну-ну-ну, брат! - и Сеньковский размахивал пальцем перед самым носом Виктора. - У нас, брат, чтоб было! А где хочешь, там и доставай. Сейчас, брат, тебе расскажу. - Сеньковский скинул грязненькое пальтишко, кинул вместе с шапчонкой на диван, на подушку - Груня кошечку вышивала. - Водка есть? Без водки этого дела не разберешь. - И Сеньковский прошел в столовую. Там на скатерти стояли еще неубранные тарелки.
Виктор все смотрел на пиджак, на короткие рукава, на синюю рубаху под пиджаком, не мог до конца признать Сеньковского.
- Мадам Вавич, - крикнул Сеньковский в коридор, - пожалуйте непременно, я вам сюрприз принес.
- Груня, Груня! В самом деле, иди! Очень необходимо! - крикнул Вавич.
Фроська шаркала по коридору в опорках.
- А чего изволите, барыня велела спросить, - и Фроська вдруг фыркнула: узнала Сеньковского.
- Водки нам подай, - говорил Сеньковский, - не обхохочись, дура, - и сделал Фроське гримасу.
- Да, да! Водки живо, - говорил Виктор.
- И дворника позови, - Сеньковский отхлебнул из стакана. - Ну иди же, черт тебя. Дело вот какое, - Сеньковский прикрыл двери за Фроськой, видал, какую блевотину тут жиды развели?
- Ну? - Виктор глядел, как прихлебывал водку Сеньковский.
- Ну, так сегодня же ночью сдачи! В Киеве герб сорвали, наш русский герб. Чего смотришь? - Сеньковский стукнул пустым стаканом и густо сплюнул на пол. - Да прямо сказать - трепануть жидов. Приказ тебе передаю, понял? Чей? Дурак! Чей? Мой приказ.
- Как то есть?
- А так то есть: выбить жидов так, чтоб сто лет вспоминали. Жидов... и жидовок.
Сеньковский налил второй стакан и пощелкал ногтем по пустому графину отвечаешь?
- Жидовкам можешь пузо пороть вот от сих пор - во по сие время! - и Сеньковский чиркнул себя пальцем. - И кишки можешь на руку наматывать, - и Сеньковский завертел кулак, наматывал.
Но в это время распахнулась дверь, и Груня втолкнулась, стала и выпученными глазами глядела на Сеньковского, бледная, и двигала без слов открытым ртом.
- Что? Ты что сказал? - дохнула Груня и хрипло и на всю комнату.
- А что, под дверьми подслушивали? Больно стало? - Сеньковский держал стакан у груди, развалился на стуле, глядел снизу на Груню. - А есть и женщины, что кусаются. В кровь, как щуки. Спросите вот хоть... - и он кивнул на Виктора.
Груня вдруг зарделась, сразу. И Виктор не узнал лица - крашеное.
- Сволочь! - крикнула Груня и плюнула в лицо Сеньковскому. Он дернул рукой, расплескал стакан.
- Грунечка, Груня, - бросился к ней Вавич, - он врет, он врет, все врет.
Груня толкнула Виктора и стремглав выбежала из столовой.
- Про жидовок, говорю, врет, - бормотал Виктор в коридоре, - Грунечка!
Груня пролетела в кухню, вся красная еще, стала у плиты, снимала и хлопала крышками кастрюлек, спички схватила, опять положила.
- Груня! Аграфеночка! - говорил Виктор шепотом. - Грушенька, ты слушай, Грунюшка, я скажу что, слушай. Груня смотрела на плиту, мигала широкими глазами.
- Да Аграфена! - дернул за плечо Груню Виктор. Черная дверь хлопнула.
- Вот привела дворника. - Фроська вошла в кухню, а дворник топал у дверей, обтирал ноги.
- А ну сюда, сюда! - кричал Сеньковский из столовой. - Давай сюда дворника.
Виктор выскочил из кухни.
- Идем!
Дворник снял шапку, застукал сапогами по коридору.
Сеньковский закрыл за дворником дверь.
- Ты вот что, ты доставить должен сюда, вот через полчаса, чтоб было, - Сеньковский ткнул пальцем в часы, - фуражку вольную, штаны и свитку там или пальтишко, вот на господина надзирателя. Понял? - Сеньковский двинулся к дворнику. - И смотри мне, сукин сын, чтоб ни гу-гу! А то знаешь! - и Сеньковский вдруг дернул лицо вперед, и дворник шатнулся назад. - Шкуру с живого сдеру. Пшол!
Дворник пятился боком в закрытую дверь.
- Разиня! - визгнул Сеньковский, вцепился в волосы, в затылок и стукнул дворника головой о дверь. - Лбом, лбом прошиби! Слушай, доставай! повернулся вдруг к Вавичу и заболтал в воздухе пустым графином.
- Фрося! - крикнул Вавич и сам вышел, пошел к кухне, не дошел вернулся. - Сейчас, сейчас, - бубнил вполголоса Виктор и ходил, топтался по комнате. - Нет, ты кроме шуток - приказ? - Виктор на минуту остановился перед Сеньковским.
- А ты что, дурак, хотел? Бумагу? С печатью тебе? Да? С гербом? Три подписи? - Сеньковский выкручивал в воздухе пальцем. - С подлинным верно... Дура! Дура ты... Ну, скоро там? - Сеньковский стукал стаканом по столу. Ты знаешь, что этой ночью, - Сеньковский хриплым шепотом заговорил, поднял одну бровь, косо наморщился лоб, - говорил генерал Миллер - сердце русского человека не может не возмутиться... да... никак не может... кровью должно обливаться, когда жиды нашего отечества топчут права русского монарха, и кто останется смотреть на это и кто, значит, сложа руки, пускай, значит, тот, значит - стерва, и все верные сыны родины должны как один человек... и чтоб возмущенье и чтоб жидам и всякой сволочи. Жиды, говорит, кучкой, и вы, говорит, должны сплотить оплот... и вали!.. по всем по трем! - Сеньковский уж говорил громко, на всю квартиру. - В портрет чернилом! Это как?