Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 53 из 63

- Тебя куда несет! - крикнул Виктор в спину, как поленом стукнул.

Фроська на месте свернулась, платком полморды закрыла и перевивается вся.

- Марш в кухню! - крикнул Виктор и пошел по коридору. - Тебе чего, дуре, надо? Тебе чего понадобилось? Фроська дернула плечом.

- Подрыгай мне! Подрыта какая, скажите. Ее там не хватало. Фроська повернулась к окну.

- Сапоги!.. - крикнул Виктор. - С вечера! С вечера, дура, валяются!

Фроська шагнула, подняла с полу Викторов ботфорт.

- То-то! - Виктор пошел к себе, но в это время дверь распахнулась, и Груня торопливо вбежала, красная, и лицо все в радости и головой кивает, будто с веселым сюрпризом.

- Витечка! Народу! Поют, ходят, как на Пасху прямо. Ой, один смешной, понимаешь!

И Фроська из кухни высунулась, сапог на руке надет. Виктор стоял вполоборота.

- Мерзавцы! Орут, мерзавцы! - крикнул Виктор. Груня брови подняла. Жидам царя продали! - крикнул во всю глотку Виктор, ушел к себе, хлопнул дверью, хоть не очень.

Виктор сел на стул среди комнаты, слушал, идет ли Груня. Не идет.

- Тьфу! - плюнул Виктор со всей силы в обои перед собой. Встал, вышел в прихожую, лазил по карманам шинели, глядел чуть вбок. Платок достал - все злой рукой - пальцы нащупали конфету, и с платком вместе пихнул в карман шаровар, в самый низ. Ушел к себе.

В квартире было тихо, и слышно было, как подымались голоса в улице.

- Уря-я! - передразнил Виктор. И вспомнил, как Сеньковский кривлялся на еврейский манер: "Долой самодержавию и черту оседлости!"

Виктор скрестил руки, вцепился пальцами, и вдруг истома выгнула спину, и Виктор вытянулся на стуле, голову за спинку, и дохнул едва слышно сквозь зубы:

- Ре-ежь!

И вдруг оглянулся на Грунины шаги за дверью. Виктор вскочил, открыл двери и сделал хмурое лицо.

- А знаешь, старика можно устроить. Я уж говорил там... Видел полицмейстершу, просил, обещала. - И Виктор смотрел в глаза Груни, трогал глазами, пробовал.

- Ага! Ага! - говорила Груня, перевешивала Викторову шашку на крайний крюк.

- Да, и скажи, чтоб шинель почистила... и карманы вытрясти... труха всякая.

Виктор еще раз глянул в Грунины глаза, а Груня смотрела на вешалку, обдергивала свое пальто.

- Я думаю, Петру Саввичу надо, - начал Виктор и глядел на папироску, закуривал. Думал, глядит теперь на него Груня или уйдет сейчас, и вдруг над самой головой затрещал звонок.

Виктор кинулся к дверям, толкнул по дороге Груню.

- Кто? Кто, спрашиваю? - и держался за ключ.

- Не отпирай, не отпирай! - шептала сзади Груня. Но Виктор уже вертел ключом, он толчком распахнул дверь, толкнул человека.

- Да чего ты, дьявол, с ума сходишь! - какой-то штатский. Виктор нахмурился, вглядывался. Голос ведь знакомый.

- А тьфу тебя! - и Виктор пропустил мимо себя человека. Маленькая барашковая шапочка сковородочкой сидела на боку, как наклеенная.

- Да, конечно, Сеньковский, - шептал он и протискивался мимо Виктора. Он глазами уж зацепил Груню и протягивался к ней в узком месте. - А красивый, правда? - И Сеньковский состроил дурацкую рожу Груне.

Груня тихо повернулась на месте и пошла в коридор, в кухню.

- Гордая онау тебя, что ли, или не обедала? - говорил Сеньковский в прихожей.

Виктор запер дверь, оглянулся.

- Видал? - Сеньковский мотнул головой к дверям, и дрыгнула шапчонка.

- Штатское у тебя есть? - уж из гостиной говорил Сеньковский. - Нету? Ну-ну-ну, брат! - и Сеньковский размахивал пальцем перед самым носом Виктора. - У нас, брат, чтоб было! А где хочешь, там и доставай. Сейчас, брат, тебе расскажу. - Сеньковский скинул грязненькое пальтишко, кинул вместе с шапчонкой на диван, на подушку - Груня кошечку вышивала. - Водка есть? Без водки этого дела не разберешь. - И Сеньковский прошел в столовую. Там на скатерти стояли еще неубранные тарелки.

Виктор все смотрел на пиджак, на короткие рукава, на синюю рубаху под пиджаком, не мог до конца признать Сеньковского.

- Мадам Вавич, - крикнул Сеньковский в коридор, - пожалуйте непременно, я вам сюрприз принес.

- Груня, Груня! В самом деле, иди! Очень необходимо! - крикнул Вавич.

Фроська шаркала по коридору в опорках.

- А чего изволите, барыня велела спросить, - и Фроська вдруг фыркнула: узнала Сеньковского.

- Водки нам подай, - говорил Сеньковский, - не обхохочись, дура, - и сделал Фроське гримасу.

- Да, да! Водки живо, - говорил Виктор.

- И дворника позови, - Сеньковский отхлебнул из стакана. - Ну иди же, черт тебя. Дело вот какое, - Сеньковский прикрыл двери за Фроськой, видал, какую блевотину тут жиды развели?

- Ну? - Виктор глядел, как прихлебывал водку Сеньковский.

- Ну, так сегодня же ночью сдачи! В Киеве герб сорвали, наш русский герб. Чего смотришь? - Сеньковский стукнул пустым стаканом и густо сплюнул на пол. - Да прямо сказать - трепануть жидов. Приказ тебе передаю, понял? Чей? Дурак! Чей? Мой приказ.

- Как то есть?

- А так то есть: выбить жидов так, чтоб сто лет вспоминали. Жидов... и жидовок.

Сеньковский налил второй стакан и пощелкал ногтем по пустому графину отвечаешь?

- Жидовкам можешь пузо пороть вот от сих пор - во по сие время! - и Сеньковский чиркнул себя пальцем. - И кишки можешь на руку наматывать, - и Сеньковский завертел кулак, наматывал.

Но в это время распахнулась дверь, и Груня втолкнулась, стала и выпученными глазами глядела на Сеньковского, бледная, и двигала без слов открытым ртом.

- Что? Ты что сказал? - дохнула Груня и хрипло и на всю комнату.

- А что, под дверьми подслушивали? Больно стало? - Сеньковский держал стакан у груди, развалился на стуле, глядел снизу на Груню. - А есть и женщины, что кусаются. В кровь, как щуки. Спросите вот хоть... - и он кивнул на Виктора.

Груня вдруг зарделась, сразу. И Виктор не узнал лица - крашеное.

- Сволочь! - крикнула Груня и плюнула в лицо Сеньковскому. Он дернул рукой, расплескал стакан.

- Грунечка, Груня, - бросился к ней Вавич, - он врет, он врет, все врет.

Груня толкнула Виктора и стремглав выбежала из столовой.

- Про жидовок, говорю, врет, - бормотал Виктор в коридоре, - Грунечка!

Груня пролетела в кухню, вся красная еще, стала у плиты, снимала и хлопала крышками кастрюлек, спички схватила, опять положила.

- Груня! Аграфеночка! - говорил Виктор шепотом. - Грушенька, ты слушай, Грунюшка, я скажу что, слушай. Груня смотрела на плиту, мигала широкими глазами.

- Да Аграфена! - дернул за плечо Груню Виктор. Черная дверь хлопнула.

- Вот привела дворника. - Фроська вошла в кухню, а дворник топал у дверей, обтирал ноги.

- А ну сюда, сюда! - кричал Сеньковский из столовой. - Давай сюда дворника.

Виктор выскочил из кухни.

- Идем!

Дворник снял шапку, застукал сапогами по коридору.

Сеньковский закрыл за дворником дверь.

- Ты вот что, ты доставить должен сюда, вот через полчаса, чтоб было, - Сеньковский ткнул пальцем в часы, - фуражку вольную, штаны и свитку там или пальтишко, вот на господина надзирателя. Понял? - Сеньковский двинулся к дворнику. - И смотри мне, сукин сын, чтоб ни гу-гу! А то знаешь! - и Сеньковский вдруг дернул лицо вперед, и дворник шатнулся назад. - Шкуру с живого сдеру. Пшол!

Дворник пятился боком в закрытую дверь.

- Разиня! - визгнул Сеньковский, вцепился в волосы, в затылок и стукнул дворника головой о дверь. - Лбом, лбом прошиби! Слушай, доставай! повернулся вдруг к Вавичу и заболтал в воздухе пустым графином.

- Фрося! - крикнул Вавич и сам вышел, пошел к кухне, не дошел вернулся. - Сейчас, сейчас, - бубнил вполголоса Виктор и ходил, топтался по комнате. - Нет, ты кроме шуток - приказ? - Виктор на минуту остановился перед Сеньковским.

- А ты что, дурак, хотел? Бумагу? С печатью тебе? Да? С гербом? Три подписи? - Сеньковский выкручивал в воздухе пальцем. - С подлинным верно... Дура! Дура ты... Ну, скоро там? - Сеньковский стукал стаканом по столу. Ты знаешь, что этой ночью, - Сеньковский хриплым шепотом заговорил, поднял одну бровь, косо наморщился лоб, - говорил генерал Миллер - сердце русского человека не может не возмутиться... да... никак не может... кровью должно обливаться, когда жиды нашего отечества топчут права русского монарха, и кто останется смотреть на это и кто, значит, сложа руки, пускай, значит, тот, значит - стерва, и все верные сыны родины должны как один человек... и чтоб возмущенье и чтоб жидам и всякой сволочи. Жиды, говорит, кучкой, и вы, говорит, должны сплотить оплот... и вали!.. по всем по трем! - Сеньковский уж говорил громко, на всю квартиру. - В портрет чернилом! Это как?