Адъютант его превосходительства

– Местный туз… Князь Асланов, – объяснил Кольцов, когда тот отошел.

– Получил разрешение у командующего на открытие двух публичных домов. Рассчитывает на большие доходы… Так, о чем мы?..

– Я хочу сказать, что раз тебя стали проверять, значит, в чем-то оп­ределенно подозревают. – В голосе Наташи зазвучала неподдельная тревога, ей показалось, что Кольцов по отношению к себе слишком беспечен, и она решительно заявила ему, правда со смущенной улыбкой: – Может быть, тебе

– следует уйти?

– После того, как с таким трудом наладили работу? – Павел искоса пос­мотрел на девушку.

– Что делать? – беспомощно развела Наташа руками и так же беспомощно улыбнулась той самой улыбкой их далекого детства…

– Вероятно, проверка была связана с тем, что я стал адъютантом его превосходительства, – задумчиво, словно сам себя расспрашивая, прогово­рил Кольцов. – Откровенно говоря, я так и не расшифровал, что хотели вы­яснить. В чем меня подозревают?.. Во всяком случае, будем надеяться, что на какое-то время Щукина успокоят результаты. А я буду настороже. Обещаю это!

– Тебе виднее, Павел, – с тихой опасливой тоской в глазах сказала де­вушка. – Но я тебя прошу, очень прошу, Павел, постарайся без нужды не рисковать.

– А разве это возможно в нашем деле? – с наигранной беспечностью спросил он.

Наташа понимала, что это действительно невозможно, но вопреки всему тихо повторила:

– И все-таки… Во всяком случае, я не думаю, что Щукин этим ограни­чится.

Навстречу им, четко печатая шаг и глазами поедая офицера, прошли нес­колько солдат – некоторые были в обмотках. Ответив на их приветствие, Кольцов огляделся – вокруг никого.

– Связь восстановлена?

– Да. Есть что-то срочное?

– Ничего существенного, – перешел на деловой тон Павел и извлек из кармана мундира несколько листков. – Копии оперативных сводок.

– Отправлю завтра, – уязвленная его казенным тоном, сказала сухо На­таша и, помедлив немного, спросила: – Скажи, Павел, следует ли нам так открыто гулять по городу?

Видимо, ее все время мучил этот вопрос, но задала она его только при расставании. Павел понял, что ей нужно ответить серьезно и вето правду. И все же он не удержался, насмешливо сказал:

– Ты о чем заботишься? О моей репутации?

Наташа вспыхнула и все же спокойно ответила:

– Отчасти о репутации, отчасти о конспирации.

Павел взял Наташу за руки.

– Мне было приятно провести с тобой этот вечер, – сказал он тихо и внушительно. – А кроме того, так нужно.

Наташа вскинула на Павла удивленные глаза.

– Почему же «так нужно»? – Ей стало нестерпимо обидно, что Павел от­говаривается от ее расспросов казенными, малозначимыми словами, а ведь она-то имела право, да-да, имела право – они же вместе выросли – на осо­бое, душевное, доверие Павла.

– Если я буду жить затворником, это может броситься в глаза тому же Щукину, – продолжил Павел. – Его глаза есть почти повсюду в городе… Как живут офицеры? От романа к роману, от флирта до флирта, от кутежа до кутежа… Мне нужно жить как все: участвовать в кутежах, заводить рома­ны… как все!

– В таком случае, заведи настоящий роман! – насмешливо посоветовала она.

Кольцов, уловив в ее голосе обиду, ответил полушутливополугалантно:

– Вот я и пытаюсь, – и тут же подумал, что покривил душою, солгал. А чуть раньше эти слова были бы почти правдой – до встречи с Таней…

Расставаясь, они с Наташей условились встретиться на следующий день, от шести до семи вечера, возле Благовещенского базара.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Генерал Ковалевский был скуп на похвалы. Однако, получив от Щукина карты Киевского укрепрайона, он растрогался, наговорил много хороших слов и долго благодарил полковника. Но под конец разговора все же подлил ложку дегтя – потребовал от Щукина объяснений по поводу вчерашнего про­исшествия в приемной.

Щукин недоуменно и терпеливо выслушал командующего и затем откровенно сознался, что совершенно не посвящен в этот прискорбный инцидент, и поо­бещал во всем разобраться.

От командующего он вернулся в мрачном настроении. Слушая объяснения Осипова, все больше приходил в бешенство. Губы у – него стянулись в уз­кую полоску, брови распрямились в одну непреклонную линию.

– Вы бездарь, Осипов! – резко бросил он в побледневшее лицо капитана. Осипов, вытянувшись, ждал, когда у полковника пройдет вспышка гнева.

У Щукина всегда так: минуты лютого бешенства сменяются ледяной замкну­тостью и неприступностью, а затем; отходчивой добротой. Это хорошо знал Осипов. Знал и то, что противоречить Щукину в такие минуты бессмысленно. Нет, сейчас нужно стоять перед ним с видом высеченного крапивой мальчиш­ки, стоять виновато и молчать. Пусть полковник выговорится, ему станет легче, постепенно он угомонится и станет добрее, чтобы как-то загладить нанесенную другому несправедливую обиду…

Так бывало всегда. А пока Щукин продолжал бесноваться:

– За этот спектакль, разыгранный так дешево, вас следует уволить! Совсем! Без права на обжалование! Кого нашли для этой пьесы? Рублевую панельную шлюху!..

– Мадам Ферапонтова-руководительница танцкласса, – счел удобным время для оправдания Осипов.

– Ну и что из того?.. – начал отходить Щукин, успокоенный покорным, виноватым видом Осипова. – И вообще, как же нам работать, если у вас фантазии не больше, чем у, третьеклассного гимназиста? Как?.. Вы же раз­ведчик, черт дери!..

Щукин в упор смотрел в испуганно-преданные глаза Осипова, все больше и больше убеждаясь, что перед ним человек, готовый на него принять любую муку и, остывая, удовлетворенно подумал: «Строгость – тоже форма воз­действия!»

А Осипов уловил перемену в настроении своего начальника, понял, что настало время оправдываться. Но, конечно, не слишком – слегка:

– Господин полковник! Я ведь хотел с вами посоветоваться, но вы…

– Скажите хоть, что вы хотели таким образом выяснить? – не стал выс­лушивать оправданий Осипова полковник. – Что?

– Видите ли, Николай Григорьевич, у адъютанта командующего, как мне показалось, несколько простоватый вид. И я подумал, что поскольку Сыз­рань все еще в руках красных…