Страница 53 из 144
– Переправлять деньги через линию фронта нет необходимости, – отчетливо произнес полковник. – Я прошу вас, Владимир Зенонович, подписать это письмо.
Сухо прошелестела бумага, и наступила пауза: вероятно, Ковалевский водружал на нос пенсне.
– Кому оно адресовано? – спросил командующий.
– Одному ювелиру. Он уже передавал крупные суммы денег на нужды Центра. Но ему нужны гарантии, – с усмешкой в голосе сказал Щукин.
– Он что, в Киеве?.. – не то усомнился, не то удивился Ковалевский. Дальнейших слов Кольцов не мог расслышать, так как сзади до него до-
несся радостный голос Микки:
– Павел Андреевич! Павел Андреевич!
Кольцов поспешно отпрянул от кабинетной двери, торопливо – как ни в чем не бывало – прошел в приемную.
Микки был в приемной не один. Рядом с ним стояла очень миловидная стройная девушка лет восемнадцати в широкополой соломенной шляпке; казалось, она только-только вернулась с пляжа.
– Познакомьтесь, Павел Андреевич! – излучая галантность, сказал Микки Кольцову. – Дочь полковника Щукина.
– Таня, – солнечно улыбнулась Кольцову девушка и сделала изящный книксен.
Уверенные жесты, стройная, но не хрупкая фигура, крепкие плечи-все это сразу бросилось в глаза Павлу. Таня решительно не походила на изнеженную барышню, какой, по его мнению, должна была быть дочь полковника Щукина. В лице ее, еще очень юном, но с явно определившимися чертами, проглядывала устойчивая уверенность; темные глаза под густыми черными бровями излучали дружелюбие, и взгляд их был, как у Щукина, нетерпеливый и прямой – в упор… В затянувшейся паузе, пока Кольцов рассматривал девушку дольше, чем позволяли приличия, она не отвела в сторону взгляда, только что-то словно дрогнуло в глубине ее зрачков и померкло, но не сразу.
Наконец Павел отвел глаза и запоздало представился:
– Павел Андреевич… Кольцов. Право, если бы я знал, что у Николая Григорьевича такая дочь, я бы непременно попросился под его начало.
– Уверена, что вы бы прогадали. Здесь у вас всегда люди и, должно быть, интересно. А у папы на окнах решетки и затворническая работа, – открыто, с интересом рассматривая Кольцова смутными глазами, сказала Таня. – Я о вас много слышала, Павел Андреевич. От папы.
Кольцову понравилось, как Таня просто, не жеманно вела разговор. Обыкновенно в ее возрасте стараются казаться умней и значительней, подлаживаются под других. А здесь – простота без вызова, без надумки.
– Я так недавно здесь, что смею надеяться: папа не говорил обо мне плохо, – с мимолетной улыбкой сказал Кольцов.
– Он рассказывал о ваших подвигах. Мне они показались намного интереснее подвигов Козьмы Крючкова.
– Папа все преувеличил, мадемуазель.
– Ну что ж, в таком случае я рада, – тоже с легкой ироничной великодушностью ответила Таня. – У папы склонность преувеличивать все плохое, хорошее – редко.
– Профессиональная склонность, мадемуазель, – на этот раз с открытой приязнью улыбнулся Кольцов.
Ему все больше нравилась Танина манера держаться свободно, непринужденно, говорить без колебаний то, что хотелось сказать, смотреть прямо, не отводя глаз. Предельная раскованность чувствовалась в каждом Танином жесте, в каждом слове, пленительная естественность, свойственная обычно натурам собранным, сильным и цельным.
Бившее в окно солнце обливало Таню, обрисовывая с подчеркнутой четкостью ее Силуэт, а лицо, затененное полями шляпы, казалось немного таинственным, в глубине же глаз что-то переливалось, мерцало.
«Необычная девушка, – подумал Кольцов. – Да, необычная, солнечная…»
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Кольцову казалось, что взгляд Таниных глаз медленно втекает в его глаза. «Что это со мной?»
– встревоженно подумал Павел. А Таня отвела, вернее, заставила себя отвести глаза в сторону Микки и, мило улыбнувшись, спросила:
– Что с вами, Микки? Вы уже графин воды выпили.
– Слишком жарко сегодня – смутился Микки, и рука его, потянувшаяся было за графином с водой, остановилась на полпути.
– Пожалуй, да, – великодушно согласилась Таня и посмотрела в окно. – Вероятно, гроза будет. Смотрите, какие на горизонте тучи. – Прищурившись, она помолчала, потом сказала тихо, мак будто одному Кольцову, стоявшему рядом: – В детстве я жила у тети под Севастополем и любила встречать грозу на берегу моря… Вы когда-нибудь видели море, Павел Андреевич? – Имя Кольцова она произнесла на какой-то особой, задушевной ноте.
– Конечно… – Кольцов чуть было не сказал: «Я вырос на море», но тут же спохватился: – Я бывал в Севастополе…
– Вот как? – озаренно взглянула она на Кольцова. – А я училась там… Это удивительный город…
Таня еще что-то говорила о Севастополе, но Кольцов теперь уже почти не слушал ее. Он ругал себя за то, что забылся и чуть не произнес того, чего наверняка невозможно было бы поправить. Ведь скажи он, что вырос в Севастополе, и это было бы равносильно провалу. Он с ужасом представил, как Таня с беспечной простотой говорит отцу: «А знаешь, папа, Павел Андреевич вырос в Севастополе, может, мы даже встречались!» Представил взгляд Щукина – цепкий, проницательный… Небольшое сопоставление с биографией сына начальника Сызрань-Рязанской железной дороги и…
Чутко уловив внезапную перемену в настроении Кольцова, Таня оборвала свой рассказ, сказала:
– Знаете, я не буду ждать папу! – и, озорно, совсем по-девчоночьи тряхнув головой, с вызовом добавила: – Я и заходила-то к папе только затем, чтобы он показал мне вас. – И Таня стремительно направилась к выходу из приемной.
Кольцов заспешил ей вслед и, опережая движение Таниной руки, распахнул перед нею дверь, пропуская ее вперед.
На лестнице Таня замедлила шаги и, полуобернувшись к Кольцову, лукаво кивнула:
– На днях мы наконец закончим ремонт дома и попытаемся принимать. По пятницам. Буду рада, если вы навестите нас.
– Благодарю! – учтиво склонил голову Павел и, немного помедлив, от души добавил: – С удовольствием!
Уже у самого выхода из здания она еще раз повторила:
– Смотрите же. – И из глаз ее брызнули веселые солнечные зайчики. – Вы дали слово?.. В пятницу!