Страница 113 из 144
Но Щукин жестом остановил его:
– Зачем вы пытаетесь вести эту недостойную игру? Я могу расценить это или как неуважение к противнику – ко мне то есть… или…
– Или… – машинально повторил Волин.
– Или как элементарную трусость. А я хотел бы восхищаться вами, Волин. Как солдат солдату скажу, мне импонирует ваше великолепное самообладание. И вызвал я вас вовсе не для того, чтобы допрашивать. У меня есть к вам одно предложение. Но прежде чем согласиться на него или отвергнуть, хорошенько подумайте… взвесьте все…
Волин поднял на Щукина страдальчески-усталые глаза и преданно воззрился на него.
– Но скажите же наконец, в чем меня обвиняют?
Щукин укоризненно посмотрел на Волина и еще раз удивился его выдержке.
– Только в одном… да-да, только в одном: вы работали хорошо, но – не ювелирно… Я затребовал из казанского жандармского управления ваше досье… Вы ведь работали в Казани?
– Недолго. С января по октябрь семнадцатого года.
– Вот ответ: «Ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года при усмирении студенческих волнений…»
– Простите… – не сразу понял Волин, а затем его лицо расплылось в блаженной улыбке, он облегченно опустил голову на руки и начал тихо смеяться, затем расхохотался неестественно, радостно-истерично.
– Господи… господи… Так вот в чем дело!.. Так точно, господин полковник, ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года… точнее, одиннадцатого июня… при усмирении студенческих волнений… так точно… – самозабвенно продолжал ротмистр, прямо на глазах превращаясь в прежнего, самоуверенного Волина. – Это был… это был мой брат, господин полковник. Брат мой – Леонид. А я в ту пору еще и ротмистром не был… Поручиком… Господи!.. Вы запросите Казань… это брата моего убили. Брата! – И он снова опустил голову на руки и, раскачиваясь, продолжал смеяться.
– Оставим это, Волин!
– Как то есть?.. – Волин поднял голову и капризно переспросил: – Как то есть оставим? Как можно?.. – Волину показалось, Что полковнику Щукину нужно его обязательно обвинить.
– Выясним, – холодно пообещал Щукин.
– Да-да… Но поверьте… – Волин опять приложил руки к груди. – Поверьте, Николай Григорьевич…
– Скажите, Волин, а чем объяснить такую вашу необыкновенную любовь к красным? – с внезапной ехидцей спросил Щукин, и лицо у него при этом стало лукавым и компанейским.
– Что-о?.. Я их ненавижу… всех вместе… и каждого в отдельности! И неоднократно это доказывал на деле, ваше высокоблагородие!.. – уже не оправдывался, гневался Волин.
– И вероятно, только ненависть руководила вами, когда вы после побега от Ангела отпустили двух красных командиров? – задал вопрос Щукин.
– Ах, вот вы о чем!.. Но… господин полковник… Мы все оказались в особых условиях… Наконец, элементарное благородство… Право, вас ввели в заблуждение… Вот и полковник Львов, он тоже меня поддержал… Нет-нет, поверьте, в той ситуации вы поступили бы примерно так же…
– Возможно, – холодно сказал Щукин.
– Я понимаю, ту ситуацию трудно себе представить. Но честное слово…
– Волин снова приложил руки к груди, уменьшаясь прямо на плазах полковника Щукина.
– Так вернемся к моему предложению! – оборвал Волина Щукин. И тот захлебнулся на полуслове, замер в ожидании. – Небольшая сделка! Вы кончите эту проигранную вами игру и откровенно ответите на все мои вопросы. Я же в свою очередь обещаю не применять к вам никаких крайних мер. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Ну же! Вы все еще продолжаете мне не верить?! – воскликнул Волин.
– У меня есть для этого основания. Их много. А самое веское – я о нем уже могу сказать! – ваше последнее донесение красным о динамите, взрывах, о Прорезной, восемь, и господине Тихомирове. Припоминаете? Так вот, вас провели, Волин. Как мальчишку.
– Какое донесение? Какой господин Тихомиров?.. – с отчаянием вопрошал Волин и озирался вокруг, словно искал свидетелей своей невиновности.
– Словом, кончайте эту недостойную разведчика игру, Волин.
Я не стану вам врать – вас ждет смерть. Но я бы на вашем месте предпочел смерти под пыткой смерть, достойную солдата… Выбирайте! – Щукин резко поднял голову, вызвал конвойных: – Уведите арестованного!
Немедля два конвоира послушно стали по бокам Волина.
– Это недоразумение… Ошибка… Ошибка… – бормотал Волин. – Поверьте, это роковое совпадение… Нет-нет, вы обязательно запросите Казань. Это брат мой… Леонид… – И он смолк и несколько мгновений стоял так, словно прислушиваясь к тишине, затем сказал: – Вы знаете, я вспомнил… Они же его тогда перевязывали… Бож-же, как я это упустил. Конечно же, это навет. Это поручик Дудицкий сказал вам о двух красных. Да, теперь начинаю кое-что понимать! Это он работает на красных, и ему необходимо…
Щукин кивнул головой – и конвоиры двинулись, подталкивая Волина. Сзади него встал штабс-капитан Гордеев.
– Ваше высокоблагородие! – уже у двери обернулся Волин. – Я вас прошу, не разрешайте ему меня пытать. Он зверь, покалечит меня. Когда выяснится, что все это клевета, я уже не могу вам быть полезен.
– Клевета, но господин Тихомиров арестован Киевской Чека, – сказал ему Щукин. – Клевета, но Осипов убит, клевета, да, наши оперативные сводки регулярно получает враг…
– Бред… кошмарный бред… Какой Тихомиров? Какое я имею отношение к убийству Осипова?..
Волин опустил голову, сник: наконец он понял, что никто здесь, в этом здании, не поверит в его невиновность, что он обречен в результате какой-то страшной, непоправимой ошибки.
– Мне вас жаль, господин полковник. Вы жестоко расправляетесь с преданными людьми. С кем же вы останетесь? – сказал он совсем угасшим, безнадежным голосом.
Щукин не ответил.
Конвоиры подталкивали Волина, а он упирался, все время оборачивался так, что на шее взбугрились жилы, и торопливо кричал:
– Я буду ждать, господин полковник! Как только выяснится, пришлите ко мне. Я верю, справедливость…
Захлопнулась дверь.
Щукин не заметил, как у него в руке дотлела папироса. Он долго стоял так, не шевелясь, у стола все в той же позе. Лишь тонкая струйка дыма от окурка, извиваясь, медленно тянулась вверх.