Адъютант его превосходительства

Но одно плохо: как достать пистолет? Да чтобы был небольшой и меткий, чтобы взял в руку, взвел курок – и раз! Где добыть такой? У Павла Андре­евича? Но тогда его могут наказать за небрежное хранение оружия. А этого Юра не мог допустить даже ради самого необходимого случая.

И тут Юру осенило, он даже удивился: как это ему раньше в голову не пришло? Обернувшись к Павлу Андреевичу, он спросил:

– Вот Владимир Зенонович называет меня все время то лейб-гвардией, то юнкером… Скажите, Павел Андреевич, если это он не понарошке, я – воен­ный?

– Наверное, – согласился с ним Кольцов.

– Нет, вы скажите мне точно! – с неожиданной недетской решимостью настаивал Юра.

– Ну раз ты носишь форму и состоишь на воинском довольствии, значит, военный, – то ли всерьез, то ли добродушно посмеиваясь, ответил Кольцов.

– Так почему же мне не дают оружия? – решительно продолжал Юра. – Мне ведь положено оружие? Ведь так? Для самообороны… Ну и вообще…

– Видишь ли, Юра, ты мал еще для оружия, – уже поучительно сказал Кольцов. – К тому же с оружием нужно уметь обращаться…

– Но мне очень, очень нужно! – вспыхнул Юра и тут же замолчал, поду­мал и поправился: – Очень хочется иметь оружие… как у папы…

Кольцов внимательно посмотрел на Юру и, почувствовав, что мальчик серьезно загорелся этой мыслью, решил ему помочь.

– Давай сделаем так, – сдался Павел Андреевич. – Я научу тебя владеть оружием. А потом ты покажешь свое умение Владимиру Зеноновичу. Уверен, что он будет рад. И быть может, отдаст тебе отцовский пистолет.

– Уговор, Павел Андреевич! – обрадовался Юра и благодарно прижался плечом к Кольцову.

…В просторном дворе, отгороженном высоким забором от улицы, стояло довольно внушительное здание, в котором размещалась канцелярия градона­чальника и городская комендатура. Во дворе было шумно и людно. Солдаты в скатках, с притороченными котелками, с винтовками в руках сгрудились вокруг белобрысого, безбрового и оттого на вид добродушносмешливого сол­датика – балалаечника.

Видавшая виды балалайка звенела весело и громко. Она подпрыгивала, вскидывалась вверх и снова обессиленно падала в руки солдатика, выделы­вая немыслимые коленца. А молодой балалаечник, по возрасту почти подрос­ток, был с виду непроницаемо бесстрастен, словно каменное изваяние. И казалось, что руки живут помимо него, а он только изредка, слегка скосив глаза, наблюдает за их замысловатой работой.

Машина прокатила мимо деревянного гриба часового – оттуда, волоча за ствол винтовку, выскочил пожилой солдат, вытаращенными глазами уставился на «фиат» и уже вослед машине недоуменно отдал честь. Автомобиль остано­вился возле приземистого особняка.

Кольцов, не дожидаясь, когда шофер, откроет ему дверцу, вышел из ма­шины. Балалайка в руках у балалаечника замерла и упала вниз, солдаты вы­тянулись, приветствуя офицера.

Кольцов с небрежным адъютантским артистизмом приложил пальцы к ко­зырьку и прошел в помещение градоначальства.

А молодой солдат-балалаечник опять присел на крыльцо, поднял руку, расслабил пальцы и на мгновение застыл. Потом снова лихо ударил по стру­нам.

Юра с неподдельным восторгом уставился на виртуоза, который и сам, прикрыв глаза, вслушивался в чарующее волшебство своей музыки. Кто-то весело и азартно приговаривал:

– Балалаечка играет – мое сердце замирает…

В кабинете градоначальника Кольцов в это время, строго поглядывая на полковника Щетинина, говорил:

– Для встречи наших верных союзников пригласите из местного общества наиболее именитых… Ну и город, само собой, надо привести в порядок.

Вытирая большим фуляровым платком лоб и щеки, одышливо развалясь в кресле, Щетинин записывал распоряжения Кольцова на листке бумаги и сует­ливо отвечал:

– Сам! Сам, господин капитан, собственным неусыпным оком прослежу за дворниками и домовладельцами. С мылом, с мылом заставлю этих каналий мыть тротуары. Пусть его превосходительство не беспокоится.

– На днях Владимир Зенонович изволил быть в театре и выразил удо­вольствие, что в городе гастролирует оперная труппа… Англичане и фран­цузы, между прочим, большие любители оперы…

Усердно слушавший Щетинин заулыбался.

– Будет исполнено! Прикажу им играть исключительно английские и фран­цузские оперы…

Кольцов несколько озадаченно посмотрел на градоначальника, затем, снисходительно улыбаясь, сказал:

– Ну не обязательно английские и французские. Пусть игра – ют то, что у них есть. Не плохо им послушать и русскую оперу, например «Евгения Онегина»…

…А пальцы солдата с непостижимой быстротой касались струн балалай­ки, бежали по грифу, словно стараясь догнать друг друга, но, так и не догнав, замирали…

Увлеченные игрой солдаты не заметили, как к кругу подо – шел поручик. По лицу его скользнула злая, оскорбленная гримаса, лицо вытянулось, Он нервно передернул плечом и ударом ноги в новеньких щегольских сапогах выбил из рук музыканта балалайку.

– Почему не даете дорогу офицеру? Распустились, скоты! – мальчишечьим фальцетом вскричал поручик.

Солдаты отхлынули от крыльца, приниженные и растерянные, не в силах понять беспричинной злости поручика.

Около поручика остались стоять только солдат-музыкант и Юра. Солдат понуро смотрел на разбитую балалайку, лежавшую у ног Юры.

Поручик брезгливо посмотрел на балалайку, перевел взгляд на солдата и опять закричал:

– Как стоишь?!

И тут шагнул вперед Юра. Он вскинул голову и возмущенно крикнул:

– Вы гадкий человек! Вы не смеете так поступать!..

– Что?.. Что ты сказал?! – разъяренный офицер резко обернулся к Юре.

– Поручик, подойдите сюда!

На крыльце стоял Кольцов.

– Слушаю вас, господин капитан! – тотчас подошел поручик и козырнул.

Не отвечая на его приветствие, Кольцов процедил сквозь зубы:

– Воюете? – Он кивнул головой в сторону солдата, – бережно поднимав­шего изломанную балалайку. – Не стыдно вам?

– Нет, представьте себе! Не стыдно! – вдруг задергался поручик, и в глазах его вспыхнула истеричная тоска. – Не стыдно, господин капитан! Такие вот мужички-музыкантики грабили наши имения!..