Адъютант его превосходительства

И снова – настороженная тишина, полная невысказанного собеседниками недоумения. Только мерный и неутомимый звук шагов Лациса.

– Вариант второй. Динамит хотели забросить на Безаковскую. Но кто-то или что-то помешало. И тогда Щукин послал Осадчего выяснить, что случи­лось… – И снова Лацис тут же сам себе досадливо ответил: – Тоже ерун­да! Не вписываются другие адреса!.. И вообще все это не из той оперы… Дай характеристику этих адресов, – после некоторого раздумья тихо попро­сил он.

Фролов взял в руки список и неторопливо стал рассказывать:

– На Жилянской Осадчий интересовался Гриценко. Это бывший управляющий банком. Умер год назад. Сейчас в его особняке детский приют… На Про­резной вертелся возле восьмого дома. Кем интересовался – неизвестно. Спугнул милиционер… Ну и о Безаковской вы знаете.

– А четвертый адрес? – сощурив глаза, напомнил Лацис.

– На Александровской? Бродит по улице, тоже кого-то ищет.

Тяжелая и душная ночь постепенно почернела, утяжелилась. И вот уже Фролов перестал видеть лицо Лациса. Только силуэт его время от времени проецировался на окно и снова растворялся в голубой темени комнаты.

– Может, свет зажечь? – спросил Фролов.

– Не нужно. Так лучше думается…

Он долго ходил по темному кабинету. Молчал. Вдруг резко остановился и застыл, глядя в одну точку. Затем подошел к выключателю, повернул его – кабинет залил электрический свет. Вынул из книжного шкафа тоненькую кни­жицу, стал ее нервно листать. Несколько раз удовлетворенно хмыкнул, за­тем сказал Фролову:

– А хочешь, я скажу тебе, к кому шел Осадчий на Прорезную?.. К госпо­дину Тихомирову! Бывшему владельцу скаковых конюшен при городском иппод­роме.

– Та-ак? – даже опешил ко всему привыкший в общении с Лацисом Фролов.

– На Александровской, вероятнее всего, будет интересоваться известным кондитером Герцогом.

Пораженный Фролов подошел к Лацису, протянул руку к книге.

– Что это такое?

– Это?.. – улыбаясь, переспросил Лацис. – Всего лишь телефонный спра­вочник. Я тебе говорил – я Щукина хорошо знаю. Столкнулся с ним в январе пятнадцатого года. Он тогда был прикомандирован к жандармскому корпусу, для активизации его работы. А я, понятно, нелегально жил под Москвой, в районе Петровско-Разумовского, и у меня на квартире размещалась наша подпольная типография…

Лацис открыл небольшой палисандровый ларец с папиросами. Сколько Фро­лов помнит Мартина Яновича, у него на столе всегда стоит этот нарядный ларец, хотя курит он редко, на улице – никогда, только в кабинете и только тогда, когда решает какую-либо сложную задачу и мысли напряжены до предела. Вот и сейчас, анализируя создавшуюся ситуацию, Лацис закурил и, отойдя к окну, оперся на подоконник, продолжил:

– Провокатор Поскребухин помог Щукину узнать, что кто-то из крупных московских купцов систематически передает на содержание типографии зна­чительные суммы денег. Помню, как охранка засуетилась – и все без толку. Кто этот купец, выяснить никак не удавалось. И тогда Щукин выписал из справочника «Вся Москва» адреса очень богатых торговцев и почтой послал им по экземпляру листовки – они у него, конечно, были. Как ты догадыва­ешься, все листовки через околоточных и приставов вернулись обратно. Кроме одной. Кроме той, что была послана купцу первой гильдии Чичкину. Это и был тот самый купец, который давал деньги на нашу типографию… Для нас это был, сам понимаешь, горький урок.

– Все это очень смахивает на дело Ленгорна, – уточнил для самого себя Фролов.

– Да, господин полковник попросту повторился! Вот и я подумал: а не повторяется ли он снова? По крайней мере, с телефонным справочником я, похоже, угадал. – Лацис подошел к Фролову: – Это вот самый последний справочник. Смотри! На Александровской телефон был только у господина Герцога, на Жилянской – у Гриценко, а на Прорезной – у Тихомирова… Бо­юсь, что это капкан, в который мы уже влезали. – Лацис досадливо бросил на стол справочник, так и не долистав его.

– Вы имеете в виду арест доктора Полякова? – глухо спросил Фролов, неловко ерзая на стуле.

– Да. – Лацис посуровел. – Последнее время мы стали хорошо информиро­ваны о делах в штабе Ковалевского. Это, конечно, не ускользнуло от вни­мания Щукина… Предположим, он в чем-то заподозрил Кольцова… адъютант… имеет доступ к секретным документам… Но подозрение надо проверить. Для этого прибегает к старому и неоднократно испытанному спо­собу: подсовывает Кольцову сообщение о подготовке диверсии. С адресом, взятым из справочника. Если Кольцов не тот, за кого себя выдает, этот якобы диверсант будет арестован.

– Что мы и сделали, – удрученно подтвердил Фролов. – Но как в этот вариант вписываются остальные адреса?

– Щукин может подозревать не одного Кольцова. И тогда каждому, кого он подозревает, подложит по сообщению, меняя лишь адреса… Остается проверить, по какому адресу, произведен арест.

– Похоже, вы правы. – Фролов взволнованно прошелся по комнате. – Но в таком случае мы подписали Кольцову смертный приговор. Об аресте на Беза­ковской Осадчий узнает… и тогда… Может, арестовать Осадчего?

– Что ты! Наоборот! – Лацис оживился, его голубые глаза озорно заб­лестели. – Наоборот, доктора Полякова надо немедленно освободить и изви­ниться перед ним. А вот, скажем, на Прорезной пусть Мирон узнает, что господин Тихомиров арестован чекистами… Понимаешь?

– П-понимаю, – сначала не очень уверенно ответил Фролов, затем тоже озорно заулыбался. – Понимаю!..

На следующий день Мирон продолжил свои обходы по адресам. Побывал на Бассейной – там было все спокойно. Господина Карташева, правда, он не застал, но словоохотливая прислуга сказала, что хозяин час назад пошел по делам и будет к обеду.

На Безаковской ему открыл сам доктор Поляков. В квартиру не впустил, сказав, что больше не практикует.

С Безаковской Мирон снова отправился» на Прорезную, нашел знакомый дом. Украдкой осмотревшись, он хотел уже войти во двор, как навстречу ему вышла дородная дворничиха в фартуке.

Это было как раз то, что нужно Мирону. Он спросил:

– Не скажете, вроде где-то здесь квартира Тихомирова?