Артур-полководец

Анлодда уставилась на него, открыв от изумления рот. Перевела глаза на Гвинифру, гневно поджала губы.

– Почему именно сейчас, Корс Кант. Не эта ли женщина распалила так твою страсть? Честно говоря, не понимаю, почему бы тебе не затащить ее в лошадиное стойло, вместо того чтобы гоняться за мной, как потерявшийся щенок!

Корс Кант поймал и удержал на себе взгляд ее неуловимых глаз и попытался соблазнительно улыбнуться.

– Анлодда, прекрасная дама, повелительница иглы и…

– Прекрати так называть меня, Корс Кант Эвин! Эти штучки, которыми так славитесь вы, барды, годятся для рабынь и потаскух с кухни, но не для прин.., не для рожденной свободной вышивальщицы из Харлека!

Она опустилась на пол, положила руки на колени. Прядь выбилась из-под тюрбана и упала ей на лицо.

Корс Кант опустил глаза и притворился смущенным.

– Это правда, она разожгла во мне пламя страсти. Но сгораю я только от любви к тебе. Как ты можешь отвергать меня столь жестоко, когда сама принцесса каждый год в полях поклоняется Венере, а каждые два месяца устраивает сатурналии? Неужели ты заставишь меня дожидаться еще два месяца? Неужели даже тогда ты отвергнешь меня, не сжалишься над будущим урожаем?

Анлодда прикусила губу и снова устремила взгляд к принцессе – воплощению плодородия.

– Я.., я не знаю… Корс Кант Эвин. Я понимаю, что вам, мужчинам.., труднее сдерживаться… Я хочу сказать, если уж ты непременно должен… О, я сама не знаю, что я такое говорю!

Она сложила руки на груди, и вид у нее стал донельзя удрученный.

– Наверное.., наверное, мы могли бы попробовать. Наверное, – неуверенно проговорила она. – Но что-то не так, что-то ужасно не так. Я кажусь себе тележкой без колес, которую тащит за собой сорвавшаяся с привязи лошадь!

Она встала и глазами указала барду в сторону восточного дворика. Корс Кант пошел за ней, и сердце его билось так громко, что он почти не слышал музыки. «Наконец-то, наконец-то!» Анлодда шла впереди, ступая тяжело и неровно. Она слегка дрожала, хотя крепко сжала губы и вид имела самый решительный.

Она проскользнула между двумя колоннами и повела юношу к лестнице, которая вела к покоям служанок Гвинифры, где жила и сама Анлодда.

Глава 12

Даже не знаю, как меня угораздило так вляпаться! Я ведь понятия не имела, чем юные дамы занимаются в своих покоях с молодыми людьми! В Харлеке во время религиозных ритуалов мы обнимались, но все было скромно, по-римски, и «Матерь Божья» нам заменяла Митру, а может – Христа, хотя лично я большой разницы не вижу, для аристократов в Харлеке, включая и моего отца, религия была чем-то вроде маринованной сливы: говоришь, что это прелесть как вкусно, а на самом деле съешь эту гадость, и у тебя рот, как у рыбы, открывается и закрывается, и больше уже не хочется.

Ничего похожего на развеселые сатурналии, которые устраивает принцесса, у нас не было и в помине! Я никогда не падала к ногам каждого гостя, как, поговаривают, делает она, хотя я, конечно, не липну к стене, словно муха, и не глазею на то, как она развлекается, – у меня и другие дела имеются – точить топорик, следить за всякими там саксами, за Этим Мальчишкой и за тем, кто является целью моего пребывания здесь, и считать пальцы на руках и ногах, дабы удостовериться, что все они на месте, после того как я провела несколько недель в Камланне.

Мы поднимались по лестнице – я и Этот Мальчишка, и должна признаться, что мои легкие королевские ножки были тяжелы, как копыта Калумфуса, старого боевого коня моего отца, который теперь больше годится для того, чтобы тянуть повозку, а не для того, чтобы бросаться на нем в битву.

Я исподтишка глянула на Этого Мальчишку. Нет, он совсем, совсем недурен, пониже меня ростом, но стройный и ступает уверенно, но ведь все это может измениться, когда мы с ним поженимся и рабыни станут готовить для нас еду по моим лучшим рецептам, и в конце концов мы оба растолстеем фунтов на тридцать. Волосы у него длинные, каштановые, и вьются, словно грива у самого настоящего пони. Я всегда мечтала, чтобы у меня были такие волосы. Его лицо полно тревоги и ожидания. Я была рада отметить, что не одна на этой лестнице волнуюсь и дрожу.

Глаз его я не видела, но знала, что они цвета лесного ореха и что они наполняются светом, когда на них падают лучи солнца или отсветы факелов, и тогда они рассыпаются мириадами цветов, как свет, когда проходит через запотевшее стекло. Ну, пусть не мириадами, но хотя бы сотнями, для которых есть названия.

Что же происходит? Неужели я испортила все дело, ради которого попала сюда, дурацкой влюбленностью? Я казалась себе героиней греческой песни, которая отказалась исполнить свой долг из-за любви к юноше, и конечно же, я вспомнила о том, что всегда происходит, когда любовь ставится выше долга, – несчастье, разрушение, ярость богов, а потом – прямехонько в ад, к Иуде, Сизифу и остальным!

В легких сандалиях, скроенных на римский лад, я чувствовала под ногами грубые неровности ступеней, и когда мы наконец добрались до верха, у меня кружилась голова. Мне пришлось ухватиться за руку Этого. Мальчишку. Вид у меня, наверное, был, как у перебравшей старой карги, а ведь я ни капли не выпила, даже самого маленького рога!

Нежные руки барда поддержали меня. А ведь я запросто могла бы переломать ему все ребра, сжав его медвежьей хваткой. Он повел меня к покоям Гвинифры.

Но сдалась я только потому, что не могла бы раскрыть Этому Мальчишке причину, по которой на самом деле оказалась в Каэр Камлание. Скажи я ему об этом – у него бы кровь застыла в жилах. А себе я пожелала всяческих напастей – чумы, оспы и прочих бед. Пусть они бы меня покарали за то, что нет у меня души истинного воина, и я не могла открыть Этому Мальчишке правды.

Слова у меня застряли в горле, словно кусок сухого черствого хлеба, который не можешь ни проглотить, ни выплюнуть.

– Корс Кант, – начала я. Он ждал, склонив голову набок, как птица, а мое сердце подпрыгивало, как Геоффанон на наковальне. – Корс Кант Эвин, – попробовала я еще раз, но теперь у меня в висках кровь стучала подобно всем горшкам и кастрюлям в камланнской кухне.

– Да? – прошептал он, без сомнения, испугавшись, что я сейчас ему скажу, будто у меня назначена важная встреча.

– Нет, ничего, – промолвила я. – Просто мысль мелькнула, словно мышка пробежала по комнате, и исчезла под дверью, а ты ее едва успела заметить.

– Ты.., уверена, что тебе этого хочется? – спросил он, и могу поклясться, что в его голосе прозвучала надежда на то, что я сейчас скажу: «Нет, не уверена». А я и вправду не была уверена.

Но можно ли винить девушку за гордость? Пусть я была не уверена, пусть в животе у меня гудел пчелиный рой и сердце ушло в пятки, но на такой вопрос мог быть только один ответ: «Конечно, я уверена. Корс Кант Эвин! Не принимаешь ли ты меня за одну из мерзких придворных, которым стоит только ручкой махнуть, и ты уже поплелся за ними? Знаю я их! Одной ручкой отталкивают и другой подманивают!» – ну или что-нибудь в таком же духе. Точно не вспомню, что я ему сказала.

«Ну а Этот Мальчишка уверен в том, что хочет разделить ложе с той, что намерена совершить покушение?» – спросила себя моя совесть. Я не знала ответа, я ничего не знала. И я ничего не сказала, как солдат.

Правду говорили в старых сказках. Как я могла поднять мой клинок, как могла совершить задуманное убийство, когда тот, кого я должна была убить, был, можно сказать, отцом Корсу – Этому Мальчишке, которого – это я уже тогда понимала – я могла бы когда-нибудь по-настоящему полюбить! Как же холодный, безжалостный долг мог устоять перед горячей кровью любви?

Но я не просто какая-нибудь девчонка на побегушках! Я знала, кто я такая, кто мой отец, и я знала, каковы законы военного времени.

Я закрыла глаза, и Этот Мальчишка откинул прядь волос с моего лица. С тюрбаном я промахнулась. Этот головной убор годится для принцессы, а не для ее вышивальщицы. Я ощутила в своей руке призрачный кинжал, зная, что, когда пробьет час, я подниму его и нанесу удар, невзирая на то, кто будет моей жертвой – мальчишка или кто-то еще.