Близко-далеко

Старик продолжал молчать. В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как за окном журчит фонтан.

Наконец Селим Хабиб поднял голову и начал:

– Много-много лет назад жил в Тавризе великий ученый Ат-Тибризия. Он составил большой словарь арабского языка. В то же самое время в Сирии, около Алеппо, жил знаменитый слепец – поэт и философ Абу-аль-Аля… Ат-Тибризия хотел, чтоб Абу-аль-Аля ознакомился с этим словарем и отправился из Тавриза в Сирию. Свой словарь Ат-Тибризия взвалил на спину. Словарь был громаден и тяжел. Слабое тело Ат-Тибризии гнулось и ныло под таким грузом. Спина его обильно покрывалась потом. Однако велика была любовь Ат-Табризии к науке, и он доставил словарь к Абу-аль-Алю, хотя книга к тому времени выглядела так, будто ее вытащили из воды…

Селим умолк. Арабские гости смотрели старику в рот, боясь проронить слово и не зная, к чему он ведет. Наконец Селим Хабиб сказал:

– Дети мои, вы должны любить свободу так, как Ат-Тибризия любил науку.

Студент поднялся и, низко поклонившись Селиму, спросил:

– Могу я, учитель, процитировать слова твоего великого друга Амина Рейхани?

Старик утвердительно склонил голову. Юноша вытянулся во весь рост и, горделиво подняв голову, начал:

Это – революция, и день ее хмур и ужасен. Флаги, как анемоны, волнуются, поднимают далекого, Призывают светом близкого. А барабаны вторят эху дивной песни, А трубы взывают ко всем, имеющим души, дающим ответ. А искры из глаз народа разносят пожар. И пламя вопрошает: «Нет ли пищи еще?» А меч шлет ответ, и ужас набрасывает седину. Горе в тот день тиранам! Горе им от всех возмутившихся, угнетенных, ищущих права, упорных рабов! Горе превознесшимся в мире! Это последний час для тиранов! То революция, и сыны ее босоноги. Юноши ее стали непокорными мужами. Мужи ее могучи и горды, Женщины превратились в тигриц. Ораторы ее и проповедники красноречивы, Вожди и героини мятежны. Горе в тот день тиранам!

Студент читал очень хорошо – с большим чувством, не раз протягивая руку к висевшему на стене портрету поэта.

Селим сидел молча, и опять трудно было понять по его лицу, как относится он к вдохновенным словам Рейхани.

Когда студент кончил, журналист спросил:

– Что же ты скажешь нам, учитель?

Селим медленно погладил бороду, прищурился и ответил:

– Время работает на нас, друзья мои. Время делает свое дело… Только не следует арабам ссориться между собою. Перед лицом общего врага все арабы должны держаться вместе. Аллах видит правду и покарает неверных! А вы не сидите сложа руки и открывайте глаза правоверным, учите их…

– Но что же ты скажешь мне, мудрый? Как быть с бессовестным Саид-пашой, что делать его арендаторам? – с отчаянием воскликнул учитель Факых.

– Я поговорю с неразумным Саид-пашой, – проговорил старик. – А крестьянам деревни повтори мои слова: сейчас, перед лицом общего врага, арабам не надо ссориться.

Однако по хмурому лицу сельского учителя было заметно, что слова эти вряд ли приняло его сердце…

Глава четвертая

СОВЕТСКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ В ИЕРУСАЛИМЕ

Машина пришла в Иерусалим под вечер. Шофер завез своих пассажиров в одну из гостиниц, и Петров сразу же отправился в штаб английских войск. Ни у Макгрегора, ни у Квелча в Иерусалиме не было знакомых, и Петрову впервые приходилось действовать в строго официальном порядке.

Его принял капитан с квадратным лицом, на котором резко выступал орлиный нос. Два серых колючих глаза смотрели исподлобья.

Когда капитан ознакомился с документами Петрова, он посмотрел на часы и подчеркнуто сухо сказал:

– Сегодня уже поздно. Приходите завтра утром.

Петров попытался было доказать, что поездку очень нежелательно откладывать, и вежливо попросил принять все необходимые меры.

Капитан еще раз взглянул на часы и еще суше ответил:

– Сегодня вечером гарнизон дает в отеле «Царь Давид» бал для представителей местного общества. Поэтому мы кончаем раньше обыкновенного. Итак, до завтра!

И он встал.

Петров был раздосадован, но решил с первого шага не обострять отношений.

На следующее утро он явился в штаб к девяти часам утра. Капитана с квадратным лицом еще не было. «Опохмеляется», – с неприязнью подумал Степан и сел. Прошло минут сорок, но Петрова никто не вызывал. Он напомнил о себе, и минут через пять его ввели в кабинет капитана.

– Ну-с, – начал капитан, и его квадратное лицо сразу покраснело, – вы хотите ехать в Каир. Мы можем предоставить вам и сопровождающим вас лицам такую возможность. Как раз через две недели в Каир пойдет колонна грузовиков отдела снабжения. Она и захватит вас с собой…

– Как! – воскликнул Петров, не веря своим ушам. – Вы хотите задержать нас в Иерусалиме на полмесяца и затем отправить на грузовиках с какими-то мешками? Вынужден напомнить вам, что мы – лица дипломатического звания.

– Я и сам очень огорчен, – с лицемерным сожалением отвечал капитан. – Но другой возможности у нас не имеется.

– А я все же настаиваю на том, чтобы нам была дана легковая машина! – резко возразил Петров. – И не позже, чем завтра!

– Но я решительно не в состоянии исполнить вашего желания, – холодно заявил капитан и тут же взялся за лежавшую на столе папку, как бы давая этим понять, что вопрос исчерпан.

– В таком случае, – заявил Петров, – я должен •видеть начальника штаба.

– Начальник штаба сейчас в отъезде. Имеется его заместитель полковник Стирлинг.

– Хорошо, я хочу видеть полковника Стирлинга.

– Полковник Стирлинг не может вас сегодня принять. Приходите завтра.

– Но ведь вы даже не докладывали полковнику Стерлингу о моем желании его видеть! Откуда же вы знаете, что он не может меня сегодня принять? Прошу вас сейчас же доложить полковнику, что мне нужно говорить с ним по очень спешному делу.

– Это бесполезно… – И капитан беспомощно развел руками. – Полковник Стирлинг вас сегодня все равно не примет.

Петров почувствовал, что в груди его поднимается волна бешенства, того звериного бешенства, которое способно затмевать разум и толкать на самые необдуманные поступки. Эту черту характера Степан унаследовал от своего отца и в прошлом не раз страдал от ее проявлений. Невероятным усилием воли Степан сдержал себя. Однако лицо его приняло столь зловещее выражение, что капитан поспешил разъяснить:

– Полковник Стирлинг сегодня уехал на инспекцию в окрестности Иерусалима. Он вернется в город только поздно вечером. Он примет вас завтра в одиннадцать утра.

Когда Петров ушел, капитан с удовлетворением потер руки и, ухмыльнувшись, подумал: «Полковник Стирлинг тебе покажет!»

Капитан имел все основания так думать, ибо знал, как относился Стирлинг к Советскому Союзу. Если говорить прямо, полковник ненавидел Советский Союз. Почему? Тут была сложная гамма оснований и чувств.

Стирлинг происходил из богатой промышленной семьи Средней Англии. Его социальное положение, его воспитание, привычки, взгляды, знакомства – все предрасполагало к консерватизму и, следовательно, вызывал чувство неприязни к Советской стране. Но были и иные, особые причины, которые доводили эту неприязнь до точки кипения. Отец Стирлинга в царские времена вложил большой капитал в южнорусскую металлургию и потерял его в результате Октябрьской революции. Дядя полковника Стирлинга в 1918 году воевал против большевиков в Архангельске и вернулся оттуда с перебитой рукой и горькими воспоминаниями. После этого в доме Стирлинга слово «Россия» стало пугалом.

Стирлинг с молодых лет впитал эти чувства и настроения. А когда он подрос и сделался преуспевающим дельцом, появились новые основания для обострения его вражды к Советскому государству. Это были годы, когда мир стоял под знаком массовой борьбы пролетариата, восстаний колониальных народов, всеобщего беспокойства и тревоги буржуазии за свое будущее… «Мир испортился, – говорил себе полковник Стирлинг, – в него внесен беспорядок. Всегда были богатые и бедные. Всегда богатые правили, а бедные на них работали. Всегда богатые ели на золоте, а бедные довольствовались глиняным черепком. И все чувствовали себя счастливыми. А теперь? Все перевернулось и перепуталось. Богатых объявляют ворами, рабочие хотят управлять государством, а кухарки желают кушать на золотых блюдах. Жизнь стала просто невозможной! Кто виноват в этом беспорядке? „Проклятая страна“! Откуда идет смута? Из „проклятой страны“! Где вырабатывается яд, который отравляет умы и души масс? В „проклятой стране“!»