Страница 42 из 133
- Ерофей Кузьмич!
- Не знаю, как и спас меня господь, - не слушая Лозневого, продолжал Ерофей Кузьмич и, будто вспомнив, что пережил недавно, прикрыл глаза и горько покачал бородой. - Кинулся на меня, как зверь какой. Думал, так и растерзает на месте. А за тобой тем же моментом хотел послать да вон - на березы. Вот как вышло!
Лозневой стоял пошатываясь: у него дергались скулы и бородка, а глаза помутнели, как у пьяного. Изредка он, морщась, шептал беззвучно:
- Ерофей Кузьмич!
- Ну, не хнычь! - прикрикнул на него хозяин. - Меня господь спас, а я - тебя. Из петли, можно сказать, вынул. Застоял. Не знаю, будешь, ли помнить мое добро? За что, думаю, погибать человеку? Нет, говорю, он не такой, он против большевиков и власти ихней.
В глазах Лозневого засверкали слезы.
- Да, да! Это так, - прошептал он, ошалело смотря на хозяина.
- А из армии ихней, говорю, сам сбежал.
- Да, да, правильно...
- Зачем, говорю, зря губить человека?
- Ерофей Кузьмич! - со стоном крикнул Лозневой, словно только теперь поняв, что он спасен, и хотел было броситься перед хозяином на колени.
- Стой ты! - остановил его Ерофей Кузьмич. - Слушай наперво до конца, а не будешь свиньей, после отблагодаришь, когда следует. Мне не эти поклоны нужны. - Он даже взял Лозневого за рукав армяка. - Он так сказал: "Заслужит - прощу, а нет - в петлю!"
- Чем же? Как?
- В эти... Как их?.. В полицаи иди! - строго приказал Ерофей Кузьмич. - Мне же помогать будешь. Должность ничего, подходящая. Он ведь тогда так и не понял, что я тебя за немого выдавал, так что ты и не бойся с ним говорить. Да я сам поведу тебя. Что скажет, скорей соглашайся, твое такое теперь дело.
- Не хотел я этого, - упавшим голосом прошептал Лозневой. - Мне одно нужно - выжить до конца войны.
- Мало ли чего ты, к примеру, не хотел! - возразил Ерофей Кузьмич. А судьба тебе указывает. Нет, не такое теперь, видать, время, чтобы укрыться от него. Так вот, переоденешься получше, пойдем скоро.
Перед вечером Лозневой вместе с Ерофеем Кузьмичом побывал у Квейса. Вернулся он из комендатуры с полным комплектом немецкого обмундирования; особо ему выдали белый лоскут - сделать повязку на рукаве. В приоткрытую дверь горницы Ерофей Кузьмич некоторое время с интересом наблюдал за Лозневым. Сначала он стоял перед зеркалом, распялив у себя на груди немецкую куртку серого змеиного цвета, а потом, свалившись на сундук, где лежала вся его новая одежда, долго судорожно встряхивал плечами...
...Утром Ерофей Кузьмич не поднялся с постели.
Алевтина Васильевна долго выжидала, хлопоча у печи, потом спросила недружелюбно, как и вообще говорила со стариком в последние дни:
- Ты что вылеживаешь-то? Начальство, да?
- Не видишь - что? - ответил Ерофей Кузьмич со стоном. - Запаривай отрубей, что ли! Разломило всего. О господи, света белого не вижу. Ох, от непогоды, этой проклятой должно...
Пришлось Лозневому и Чернявкину одним раскладывать объявленный немцами налог на дворы. С этого дня два полицая, в сопровождении немцев, с утра до вечера начали бродить по деревне. Они обшаривали все амбары и кладовки, дочиста выгребали у колхозников зерно, отбирали скот, птицу, овощи, припасенные на зиму. На дворах с утра до вечера не стихали ругань, крики и бабий вой...
А над всем миром двигалась непогода.
Все плакало и плакало небо.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
За рекой Вазузой, в темном еловом урочище, капитан Озеров устроил большой привал. Тот день был тихий и солнечный. Где-то далеко на востоке, куда прокатилась война, тяжело ухали фугасы, а в урочище держалось стойкое осеннее безмолвие. Весело трудились белки: обшаривали хвою, грызли шишки, готовили к зиме дупла. Непоседливые синицы неумолчно перекликались в подлеске. Березки неторопливо раскладывали вокруг себя желтенькие листья-карты, будто гадали о своей судьбе.
Весь день в это большое урочище, как и рассчитывал капитан Озеров, стекались люди из полка: пробирались на восток. Наблюдатели, выставленные во многих местах по реке, встречали их и вели на привал. Раньше всех здесь появились почти в полном составе роты с правого фланга рубежа, неторопливый, флегматичный капитан Журавский дольше всех вел бой и лучше других сохранил личный состав своего батальона. Затем начали выходить мелкие группы с далекого левого фланга; они принесли весть, что комбат Болотин погиб, а вместо него командование Первым батальоном взял на себя комиссар полка. Наконец в строгом порядке прибыла основная часть Первого батальона; ее привел сам Яхно. К вечеру в лесном лагере Озерова, всем на удивление и радость, собралось больше половины стрелков полка.
У всех подняла дух встреча Озерова с Яхно.
Как у большинства людей, побывавших в первом бою, у Яхно что-то неуловимо изменилось в лице: или добавились морщинки, или глаза, повидавшие смерть, теряли свой прежний цвет. Но выглядел он, как обычно, моложавым и бодрым. В зеленоватом солдатском ватнике, на который он сменил перед боем шинель, Яхно казался еще подбористей и легче в ходьбе. Там, где он проходил, солдаты охотно вскакивали со своих мест и отдавали ему честь, а затем сбивались в кучки, толковали:
- Вот и комиссар пришел!
- А с ним, ребята, как-то легче душеньке!
- Может, и на поправку пойдут наши дела?
Встретив Озерова, Яхно быстро схватил его за обе руки, сжал их, как мог, в своих руках и долго тряс, и на моложавом, светлом лице комиссара все это время играла улыбка. Заметив, что голова Озерова повязана бинтом, он быстро спросил:
- Легко?
- Так, царапнуло...
- Я знал, что мы встретимся! - заговорил Яхно, все еще не выпуская рук Озерова и вспоминая, как они прощались перед боем и капитан почему-то долго не бросал сорванный им какой-то осенний цветок. - Я верил в это! А ты?
- И я верил, - смущенно ответил Озеров, заметив, что к их разговору прислушиваются столпившиеся вокруг солдаты.
- Итак, поздравляю, капитан! - Яхно еще раз встряхнул руку Озерова. От всей души поздравляю! - Он тоже заметил, что вокруг стоят солдаты, и, выпустив наконец руки Озерова, заговорил громче, чем нужно было говорить для одного капитана: - Как бы то ни было, а полк выполнил свою задачу. Правда, нам это стоило дорого. Но первая удача, даже небольшая, всегда дорога! Теперь мы знаем, что можем задерживать немцев. А раз мы знаем это, мы остановим их!
Обойдя весь лагерь, поговорив на ходу с солдатами, Яхно и Озеров вышли на пустую поляну, сплошь покрытую узорчатым позолоченным листом папоротника. Они забрели до колен в золотую заводь и остановились.
- Я очень, очень рад, что вы пришли, товарищ комиссар, - сказал Озеров. - А Волошин... знаете?
- Да, знаю, - опустив голову, ответил Яхно.
Они грустно помолчали, затем Яхно сказал:
- Полком должен командовать ты - и никто больше!
- Но вы - комиссар. Значит, двое?
- Хорошо. Юридически двое, - согласился Яхно, - но фактически - один ты! У тебя есть на это право. А я буду помогать тебе. Видишь ли, я не из тех людей, которые гонятся за властью. - Он помолчал. - Я убежден, что в любой воинской части должен быть один командир. Полновластный и умный!
Озеров улыбнулся, глаза его вспыхнули чистой летней синевой. Он сказал:
- Ум хорошо, а два - лучше. Особенно в тяжелое время.
Яхно приподнял козырек фуражки - на лоб высыпались светлые завитки волос. Он взглянул на Озерова, спросил:
- Надо обсудить, что делать?
- Да.
Они пошли дальше, оставляя за собой широкий след, и листья папоротника затрепетали почти по всей поляне.
- Сейчас переходил Вазузу, - заговорил вдруг Яхно совсем другим тоном, - и знаешь, какие там камешки? Смотришь - в глазах пестрит! Я набрал их полный карман! - Он вытащил из кармана горсть разноцветных камней. - Видишь? Просто чудо! Это я для сына. Вот выйдем к своим, я их пошлю домой. Он у меня любит собирать такие камешки.