Страница 25 из 27
Калле. За короткое время им удалось нагнать друг на друга такого страху, что дело доходило до анекдотов. Рассказывали, например: приезжает к ним туда один иностранец и является к своему партнеру по торговым делам. Сидят они в конторе, и вдруг этот иностранец спрашивает: "Ну как вам живется при новом режиме?" Партнер бледнеет, бормочет что-то невразумительное, хватается за шляпу и тащит иностранца на улицу. Иностранец думает, что на улице он услышит ответ на свой вопрос. Не тут-то было. Хозяин конторы боязливо озирается и увлекает гостя за собой в какойто ресторанчик. Здесь он садится с ним в уголок, подальше от других посетителей. Им подают коньяк, и, когда официант удаляется, иностранец вторично задает свой вопрос. Однако немец недоверчиво косится на лампу, которая стоит у них на столике - у лампы необычайно массивный бронзовый цоколь. Они расплачиваются, и немец приглашает гостя к себе домой, в свою холостяцкую квартиру. Он ведет его прямо в ванную, открывает кран и, когда вода с громким шумом начинает литься в ванну, придвигается к гостю чуть ли не вплотную и еле слышно произносит: "Мы довольны".
Циффель. Без мощного полицейского аппарата и неусыпной бдительности не превратишь в высшую расу ни один народ. Он непременно начнет снова вырождаться. К счастью, государство в данном случае имеет возможность оказать некоторое давление. Государству вовсе не обязательно думать, как набить своим гражданам брюхо, иногда вполне достаточно набить им морду. Завоевание мирового господства начинается с чувства самопожертвования. Мировое господство держится на самопожертвовании, нет самопожертвования нет мирового господства. Единственные существа, не ведающие чувства самопожертвования, - это танки, пикирующие бомбардировщики и вообще машины. Только они способны отказаться терпеть голод и жажду. В таких случаях они не внемлют доводам разума. Вышло горючее - и их не сдвинешь с места никакой пропагандой. И никакие клятвенные заверения насчет обетованных морей бензина в будущем не заставят их воевать, если не дать им бензина насущного. Сколько бы кругом ни кричали, что отечество погибнет, если они не продержатся еще немного, - для них это глас вопиющего в пустыне. Что проку напоминать им о славном прошлом? Они не питают веры в фюрера и не ощущают страха перед его полицией. Если они забастуют, с ними не справятся никакие эсэсовцы, а бастовать они начинают, как только иссякнет горючее. Когда нет бензина, с какой радости возьмется у них сила? Сила через радость у них невозможна. Они то и дело требуют смазки, и весь народ должен сидеть без масла только потому, что масло нужно им. Если же о них заботятся недостаточно, они не проявляют раздражения, но не проявляют и понимания серьезности момента - они простонапросто начинают ржаветь. Во всей стране не найдется человека, которому было бы так легко сохранить свое достоинство, как им.
Калле. История Германии сложилась неудачно, и в результате у немцев выработался беспримерный по стойкости рефлекс послушания. Немцы послушны, даже когда из них хотят сделать высшую расу. Рявкните на них по-фельдфебельски: "Приседания начали!" или "Направо равняйсь!" или "Покорять мир - шагом арш!" - услышав команду, они постараются ее выполнить. Разумеется, пришлось хорошенько вдолбить им в голову, что такое немец, а что - не немец. Тут прежде всего помог лозунг "кровь и почва". Только немец имеет право проливать кровь за фюрера и только немец, корнями вросший в родную почву, имеет право выдирать из нее других немцев. Заключенный концлагеря и его истезатель - люди родные по крови, а так как они к тому же вросли корнями в одну и ту же почву, то, в сущности, между ними и разницы нет. Я всегда относился к узам крови так же, как и к любым другим стесняющим меня узам. Я не люблю, когда меня стреноживают. Верно, отца по собственному желанию не выберешь, но как раз поэтому он и не стесняется дать тебе ремня. Надо думать, он не чавкал бы так за обедом, если б знал, что ты можешь выбрать себе отца получше.
Циффель. Но люди, естественно, косятся на тех, кто разрывает самые священные человеческие узы.
Калле. Разве это я их разрываю? Семейные узы разорвали капиталисты. Узы, связывающие меня с родиной, расторг этот Какевотамм. Я эгоист ничуть не больше, чем все остальные, но, что касается мирового господства, - нет уж, в это дело меня не втравишь. Тут я тверд как скала. Что поделаешь - нет у меня чувства безграничного самопожертвования.
После этого они еще немного поговорили об истреблении клопов, а затем
попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.
17
Перевод А. Березиной.
Циффель заявляет о своем неприятии всех добродетелей
Пришла осень с холодом и дождями. Прекрасная Франция пала. Народы зарывались в землю. Циффель сидел в вокзальном ресторане в X. и отрывал хлебный талон
от хлебной карточки.
Циффель. Калле, Калле, что же нам-то теперь делать, простым смертным? От каждого требуют, чтобы он стал сверхчеловеком. Куда же деваться нам? Великое время переживает не один народ и не два, оно неотвратимо наступает для всех народов, и никуда им от него не деться. Иные были бы и не прочь, чтобы великая эпоха их миновала, пусть величие достается другим. Шалишь, ничего не выйдет, пусть выбросят это из головы. Число героических деяний на всем континенте возрастает с каждым днем, подвиги простого человека становятся все легендарнее, каждый день провозглашаются все новые добродетели. Чтобы разжиться мешком муки, нужно столько же энергии, сколько раньше хватило бы на обработку земли в целой провинции. Чтобы определить, нужно ли удирать уже сегодня или еще можно будет удрать завтра, требуется столько же интеллектуальных усилий, сколько лет двадцать-тридцать назад хватило бы для создания гениального труда. Нужно обладать бесстрашием гомеровского героя, чтобы выйти на улицу, самоотрешенностью Будды, чтобы они терпели твое существование. Только мобилизовав в себе человеколюбие Франциска Ассизского, можно удержаться от убийства своего ближнего. Мир становится обиталищем титанов, а куда же деваться нам? Одно время казалось, что мир может быть пригодным для проживания местом, и люди перевели дух. Жить стало легче. Ткацкий станок, паровая машина, автомобиль, самолет, хирургия, электричество, радио, пирамидон дали человеку возможность стать ленивее, трусливее, сентиментальнее, похотливее - словом, счастливее. Вся эта механика служила тому, чтобы каждый мог делать все, и была рассчитана на самого обыкновенного среднеарифметического человека. К чему же привел этот многообещающий прогресс? Опять со всех сторон сыплются на человека самые немыслимые требования и призывы. Нам нужен такой мир, в котором можно прожить с минимумом интеллекта, мужества, патриотизма, чувства долга и справедливости и т. п., а что мы имеем? Вот что я вам скажу: мне надоело быть добродетельным- потому что ничего не клеится; полным самоотречения потому что нигде ничего нет; трудолюбивым как пчела - потому что экономика дезорганизована; храбрым - потому что мой государственный строй заставляет меня воевать. Калле, друг, мне надоели все добродетели, и я не желаю становиться героем.