Страна желанная

По давнему обыкновению на этот даровой каток сбегались ребята из всех окрестных деревень. Прикрутив верёвками к валенкам деревянные коньки-самоделки, ребята носились по застывшему озеру из конца в конец, перекликаясь суматошными, ломкими голосами, далеко разносившимися в морозном воздухе.

Позже, после снегопадов, картина на озере резко менялась. Вместо коньков некоторые ребята притаскивали с собой санки, и крутой озёрный берег превращался в гору для катанья. Лёд сохранялся лишь на длинном, до половины озера раскате да на плешинах под берегом. Укатав как следует склон горы, ребята поливали его водой. Воду таскали в берестяных туесах, черпая её из лунки, пробитой во льду в двадцати шагах от горы. Те, у кого не было санок, приносили с собой ледянки. Ледянка изготовлялась из доски, на одной стороне которой, многократно поливаемой водой, наращивалась толстая ледяная корка. Умело сделанная ледянка несла по озёрной глади метров двести, а то и больше.

Находились смельчаки, которые катались на ледянках стоя, держась за особо приделанную палку. Глебка поспорил как-то с коноводом зареченских ребят, что съедет с горы на коньках, и заложил на спор свою ледянку, которую делал три дня.

Прослышав о споре, все ребята, какие только были на озере, собрались у горы и загалдели, гадая вслух, съедет или не съедет Глебка. В конце концов все сошлись на том, что съехать с такой горы на коньках невозможно и что Глебка зря бахвалится. Один только Степанок держал Глебкину сторону и ради дружбы поставил на спор свой единственный конёк.

Спустя несколько минут этот конёк перестал быть собственностью Степанка, так как Глебка опрокинулся и, перекувырнувшись два раза через голову, съехал вниз на собственных штанах. При этом он больно ушиб руку и набил на лбу большую многоцветную шишку. Поднявшись на ноги, Глебка долго стоял на месте, обескураженный неудачей и оглушённый падением. Ребята громко смеялись и справлялись, целы ли Глебкины штаны. Зареченский спорщик тут же потребовал выспоренную ледянку. Глебка молча отдал ледянку, потом так же молча повернулся и снова полез на гору…

Часто вместе с другими ребятами Глебка играл в партизаны. Боевые действия развёртывались почти всегда на лесной опушке, и для большой свободы маневрирования играющие становились на лыжи. У всех были обычные деревенские лыжи-самоделки, и только один Глебка владел настоящими охотничьими лыжами. Он гордился этими отцовскими лыжами, выкрашенными сверху в красный цвет и подбитыми серебристой нерпой. Они не проваливались на целине и благодаря обивке не скользили назад на подъёмах. Эти преимущества Глебкиных лыж сказывались тогда, когда увлечённые игрой ребята оставляли исчерченную лыжными следами опушку и углублялись в лес. Там на пухлой целине Глебка быстро настигал на своих лыжах любого из «врагов».

Он уверенно шёл впереди своего отряда по заваленному снегами бору, ища следы укрывшегося противника. Поиски заводили иногда в тёмную лесную глухомань. В лесу стояла насторожённая тишина, и за каждым древесным стволом чудилось неведомое и таинственное. Случалось, что разгорячённому игрой Глебке начинало вдруг казаться, будто он преследует всамделишних врагов, затаившихся в воронихинском лесу.

…А может не врагов, а друзей суждено ему встретить в лесной чащобе, друзей дорогих и желанных? Ведь говорили же все кругом о красных партизанах. Правда, вблизи Приозерской они не показывались, но соседняя Порецкая волость была целиком под их властью. Они часто заходили в прифронтовые деревни, появлялись иногда и в глубоких тылах врага. Они вырастали, словно из-под земли, на дорогах, по которым двигались интервенты, громили их обозы, разбрасывали среди населения, среди вражеских солдат листовки и внезапно исчезали, словно лесные духи.

Кто знает — не таятся ли они вон за этой седой елью, обнявшей мохнатыми лапами заснежённую кучу валежника, точно желая укрыть кого-то.

И в самом деле, когда Глебка подошёл ближе, сугроб вдруг ожил. Большой ком снега упал вниз и рассыпался серебряной пылью. Валежник ломко хрустнул, тёмные еловые лапы вздрогнули и тихонько качнулись. Вместе с ними вздрогнул и Глебка. Он остановился, как вкопанный, но тут же с губ его сорвалось досадливое:

— Эх, косой чёрт!

Выскочивший из-под валежника беляк уже чесал по целине, и вслед ему нёсся резкий свист ребят. Беляк исчез за стволами, исчез и увязавшийся за ним Буян. Его громкий лай постепенно затихал вдали. В лесу снова наступила тишина. С тёмного неба падали синие сумерки. Пора было кончать игру. Лениво перекликаясь, усталые ребята возвращались в Ворониху. У избы Квашниных Глебка прощался со Степанком. Степанок звал к себе. Выходила на крыльцо Ульяна и тоже звала зайти в избу. Глебка заходил. Но едва наступала темнота, он становился на лыжи и убегал к себе в сторожку.

Напрасно уговаривал Степанок остаться на ночь, напрасно овдовевшая, осунувшаяся Ульяна, жалея оставшегося без надзора лесничонка, звала его перейти жить в свою избу. Глебка хмуро отнекивался и неизменно возвращался к себе домой. Отец сказал: «Жди». Он непоколебимо верил в то, что отец сдержит своё обещание и рано или поздно вернётся, несмотря на разделявшую их линию фронта, несмотря ни на что. Глебке казалось, что, если он уйдёт надолго из дому, как раз в это время отец и может придти.

Когда особенно тягостным становилось это долгое ожидание, Глебка выходил поздним вечером на дорогу, ведущую в Заречье, и долго смотрел на раскатанные санными полозьями и блестевшие при звёздах колеи. Он смотрел туда, где памятным осенним утром исчезла за поворотом телега с укрытыми под рогожей винтовками. Ему казалось, что он слышит грохот её колёс и видит машущего ему рукой отца. Он с тоской вглядывался в мутную ночную темень и вслушивался в насторожённую лесную тишину. Всё было неподвижно и безмолвно. Только изредка потрескивал на морозе заиндевелый ствол сосны.

Глебка возвращался в сторожку и уныло слонялся из угла в угол. К нему подходил Буян и, ластясь, крутился у ног. Заходил дед Назар и приносил чего-нибудь поесть: горбушку мякинного хлеба или добытую на охоте дичину.

С дедом было веселей и легче. Он знал великое множество старин, собранных им в годы своих скитаний. Больше всего, однако, любил дед былины о русских богатырях. Богатыри совершали удивительные подвиги. Могучие и великодушные, они разгоняли разбойников, освобождали честных людей из плена, стояли богатырскими заставами на рубежах земли русской — стерегли и обороняли её от печенегов и татар, от половцев и других наезжих недругов, бились за землю свою, за города её и сёла.

Когда дело доходило до богатырских сшибок, голос деда Назара крепчал. Дед молодел. Потускневшие глаза снова начинали сверкать. Он притоптывал ногой. Скрипели выщербленные половицы. Вздрагивал хилый огонёк стоявшего на столе сальника. По стенам и потолку, ломаясь на углах, метались огромные тени. Глебка следил за их причудливой игрой, и ему казалось, что это богатыри дерутся с печенегами.

А ночью ему снились длинные и беспокойные сны. В Ворониху врывались американцы и англичане и навстречу им от околицы летели богатыри. Впереди всех тяжело скакал на огромном коне чернобородый Илья Муромец. Он наскакивал на стоящего посредине дороги лейтенанта Скваба и обрушивал на его голову свою палицу «весом в девяносто пуд». Долговязый англичанин подбрасывал вверх свою перчатку из свиной кожи и нырял под брюхо богатырского коня.