Непристойный негатив

Глава 7

Вернувшись домой, я первым делом позвонил Лессинджеру, но на том конце провода трубку никто не снял. Так что, возможно, его все ещё допрашивали полицейские, или он просто вышел куда-то, или же его уже и вовсе не было в живых. Не смотря на то, что он был моим клиентом, мне, признаться, было решительно наплевать, какой именно из этих ответов соответствовал действительности. Я побрел на кухню и нашел в холодильнике бифштекс. Не прошло и пятнадцати минут, как мой по-королевски роскошный сандвич с салатом был уже готов. Секс-многоборцы должны быстро восстанавливать силы и всегда быть в хорошей форме. Но уверенности в том, доведется ли мне выступить на следующей секс-олимпиаде, у меня не было. Возможно, я просто куплю себе билетик на зрительские трибуны и понаблюдаю за происходящим со стороны, через полупрозрачное зеркало.

Покончив с едой, я отправился обратно в гостиную и налил себе выпить. Будь я полицейским, то разобрался бы со всем в два счета. Просто проверил бы всех лиц, имеющих отношение к делу, на предмет наличия у них алиби вчера ночью, между двумя и тремя часами, а затем действовал бы методом исключения. Но я не был полицейским. Я был всего-навсего обыкновенным человеком, которому навязали нежелательного клиента, и у которого ещё есть давняя знакомая, которую он должен во что бы то ни стало вызволить из беды. И тут мне стало по-настоящему стыдно: оказывается, за последние четыре-пять часов я так ни разу и не вспомнил о ней. И тогда я позвонил в лечебницу.

— Она великолепно себя чувствует, — официальным тоном заверил меня доктор Слейтер.

— Не ври! — сказал я.

— Час назад она очнулась после укола, который я сделал ей ещё у тебя дома, — продолжал он, — и нам пришлось надеть на неё смирительную рубашку. Знаешь, Рик, по-моему, она на тебя сердится.

— Это вполне понятно, — сказал я. — Я могу с ней увидеться?

— Только не сегодня, — ответил он. — Это было бы равнозначно тому, как если бы матадор заявился после корриды в гости к матушке заколотого им быка. Может быть, завтра как-нибудь…

— С ней все будет в порядке?

Он грустно вздохнул.

— Откуда, черт возьми, мне знать? Как раз сейчас мы пытаемся уговорить её хоть немного поесть. Если же она будет продолжать упрямиться, то мне придется снова ввести ей снотворное. Я могу её протрезвить, хорошо кормить, чтобы на её щеках снова заиграл здоровый румянец, мускулы снова обрели силу, кожа разгладилась и с неё исчезли морщины, и все было бы просто замечательно. Зато потом она выйдет из лечебницы и отправится прямиком в ближайший бар, чтобы начать все сначала.

— Да, — сказал я, а что еще, черт возьми, тут можно сказать? — Слушай, док, а Айрис Меривейл, случайно, не приходилось ли бывать в твоей клинике?

— Все они рано или поздно попадают к нам, — ответил он. — В среде знаменитостей наша лечебница пользуется очень хорошей репутацией. А по популярности мы даже можем сравниться с тобой, Рик.

— Она пришла добровольно?

Он помедлил с ответом.

— Ты спрашиваешь из любопытства?

— Нет, мне важно это знать, — сказал я ему.

— Значит, это доверительный разговор, — ещё более осторожно заметил он.

— Да, — ответил я. — Мне нужно просто узнать это. Вот и все.

— Некий Сэнфорд, — сказал он. — Очень богатый.

— Как давно это было?

— Месяца два назад, — ответил Слейтер. — Она пробыла у нас три недели. Мы же были практически бессильны ей чем-либо помочь. Было перепробовано все. Она долгое время сидела на барбитуратах, и была уже настолько слаба, что у неё не было никакх шансов пережить «ломку».

— И что дальше?

— Я сказал об этом Сэнфорду. Он был крайне недоволен, но все-таки прислушался к моим словам. Затем он решил, что нет никакой необходимости и дальше содержать её в лечебнице. Думал, что, возможно, перемена обстановки пойдет ей на пользу. Разубеждать его в этом было бессмысленно, и он забрал её отсюда.

— И она умерла.

— Она умерла бы в любом случае, — устало ответил Слейтер. — Просто её отъезд с Сэнфордом означал, что свои последние дни она проведет в роскоши и достатке.

— Так где же это случилось?

— В доме у Сэнфорда, — сказал он. — Вдали от суеты, на самом краю каньона, где все всегда царит тишина, и где даже притцы не начинают петь, не испросив предварительно на это разрешения у Сэнфорда.

— Значит, передозировка барбитуратов, — задумчиво произнес я.

— С той зависимостью, что выработалась у нее, ей пришлось бы есть их пригоршнями, чтобы доза оказалась смертельной; так что, скорее всего, она знала, что делает, когда начинала глотать таблетки, — урезонивающе заметил Слейтер. — По моим подсчетам она протянула бы в лучшем случае ещё месяца два, не больше.

— Айрис Меривейл снималась в фильме, но картина так и осталась незаконченной, — сказал я. — Она когда-нибудь говорила об этом?

— Слушай, Рик, а под кого ты копаешь на сей раз? — В его голосе слышалось явное подозрение.

— Картина осталась незаконченной, — повторил я. — Теперь же, когда её больше нет в живых, кое-кто подумывает о том, чтобы довести фильм до ума.

— Без Айрис Меривейл?

— Подыщут другую актрису, наденут на неё парик, и на укороченных средних планах да при удачно выбранном ракурсе она вполне сойдет за Айрис.

— Она говорила о съемках, — ворчливо признался Слейтер. — И винила режиссера, что тот не закончил фильм. Кажется, его звали Феррелл. Она сказала, что все это из-за него. И вообще, казалась очень расстроенной.

— В чем же была его вина?

— Насколько я понял, он был педантом. Конечно, Айрис Меривейл употребила другое, хотя и сходное по смыслу, слово. Он был недоволен всеми и всегда. И именно из-за этого съемки так затянулись и обошлись столь дорого. В результате деньги закончились, а фильм так и остался незавершенным.

— А она, случайно, не говорила, кто финансировал тот проект?

— Что-то не припоминаю.

— Сэнфорд был большой любовью всей её жизни, — подсказал я. — Ну как, это тебе ни о чем не говорит?

— Я уже давно ни в чем не ищу тайного смысла, старина, — вежливо ответил он.

Тогда я попробовал зайти с другой стороны.

— Когда Сэнфорд забрал её из твоей клиники и увез к себе в каньон, то кто там за ней ухаживал? Помимо Сэнфорда, разумеется.

— Его дочь, — ответил Слейтер. — Я очень хорошо её запомнил, хоть и видел лишь один-единственный раз. Блондинка. Такая, что одним взглядом может свести с ума любого мужика.

— А имени её, случайно, не помнишь? — осторожно спросил я.

— Паула, — не задумываясь ответил он. — Я виделся с ней лишь однажды. И только профессиональная этика удержала меня от того, чтобы не сорвать с неё одежду, а потом повалить на пол и оттрахать по полной программе.

— Спасибо, док, — поблагодарил я и положил трубку.

Затем, взяв стакан, я снова вернулся к бару и налил себе ещё выпить. Здесь какая-то ошибка, убеждал я себя. Паула не может быть дочерью Сэнфорда, этого озабоченного извращенца, подглядывающего за ней сквозь зеркало. Это какая-то ошибка, твердил я, и был не в силах убедить сам себя. Так что в конце концов я решил, что существует лишь один способ выяснить это наверняка.

Ночь раскинула над каньоном высокий шатер звездного неба, и его бархатная чернота казалась почти осязаемой. Я постучал в дверь особняка и затем замер в ожидании. Казалось, прошло довольно много времени, прежде, чем дверь открылась, и на пороге появилась хозяйка дома собственной персоной.

На ней было сногшибательное черное вечернее платье: оно держалось на узеньких бретельках, вырез был таким глубоким, что открывал для посторонних взоров заветную ложбинку между роскошных грудей, туго затянутый поясок подчеркивал узкую талию, собирая тонкий материал в мягкие складки, изящно струившиеся вниз, почти до самого пола. Кажущаяся простота этого великолепия была обманчива, и за него, наверное, пришлось выложить уйму денег из расчета один доллар за один квадратный дюйм. В ушах у неё сверкали скромные бриллианты, так что, на мой взгляд, любому становилось ясно, что перед ним самая обыкновенная женщина.