Страница 5 из 27
— Стеклянный собор, — пояснил пилот.
— Церковь? — решил уточнить Лэнгдон.
— Отнюдь. Вот как раз церкви у нас нет. Единственная религия здесь — это физика. Так что можете сколько угодно поминать имя Божье всуе, но если вы обидите какой-нибудь кварк[7] или мезон[8] — тогда вам уж точно несдобровать.
Лэнгдон в полном смятении заерзал на пассажирском сиденье, когда автомобиль, завершив, как ему показалось, вираж на двух колесах, остановился перед стеклянным зданием. Кварки и мезоны? Никакого пограничного контроля? Самолет, развивающий скорость 15 М? Да кто же они такие, черт побери, эти ребята? Полированная гранитная плита, установленная у входа, дала ему ответ на этот вопрос.
Conseil Europeen pour la Recherche Nucleaire
— Ядерных исследований? — на всякий случай переспросил Лэнгдон, абсолютно уверенный в правильности своего перевода названия с французского.
Водитель не ответил: склонившись чуть ли не до пола, он увлеченно крутил ручки автомагнитолы.
— Вот мы и приехали, — покряхтывая, распрямил он спину. — Здесь вас должен встречать директор.
Лэнгдон увидел, как из дверей здания выкатывается инвалидное кресло-коляска. Сидящему в ней человеку на вид можно было дать лет шестьдесят. Костлявый, ни единого волоска на поблескивающем черепе, вызывающе выпяченный подбородок. Человек был одет в белый халат, а на подножке кресла неподвижно покоились ноги в сверкающих лаком вечерних туфлях. Даже на расстоянии его глаза казались совершенно безжизненными — точь-в-точь два тускло-серых камешка.
— Это он? — спросил Лэнгдон.
Пилот вскинул голову.
— Ох, чтоб тебя… — Он с мрачной ухмылкой обернулся к Лэнгдону. — Легок на помине!
Не имея никакого представления о том, что его ждет, Лэнгдон нерешительно вылез из автомобиля.
Приблизившись, человек в кресле-коляске протянул ему холодную влажную ладонь.
— Мистер Лэнгдон? Мы с вами говорили по телефону. Я — Максимилиан Колер.
Глава 7
Генерального директора ЦЕРНа Максимилиана Колера за глаза называли кайзером. Титул этот ему присвоили больше из благоговейного ужаса, который он внушал, нежели из почтения к владыке, правившему своей вотчиной с трона на колесиках. Хотя мало кто в центре знал его лично, там рассказывали множество ужасных историй о том, как он стал калекой. Некоторые недолюбливали его за черствость и язвительность, однако не признавать его безграничную преданность чистой науке не мог никто.
Пробыв в компании Колера всего несколько минут, Лэнгдон успел ощутить, что директор — человек, застегнутый на все пуговицы и никого близко к себе не подпускающий. Чтобы успеть за инвалидным креслом с электромотором, быстро катившимся к главному входу, ему приходилось то и дело переходить на трусцу. Такого кресла Лэнгдон еще никогда в жизни не видел — оно было буквально напичкано электронными устройствами, включая многоканальный телефон, пейджинговую систему, компьютер и даже миниатюрную съемную видеокамеру. Этакий мобильный командный пункт кайзера Колера.
Вслед за креслом Лэнгдон через автоматически открывающиеся двери вошел в просторный вестибюль центра.
Стеклянный собор, хмыкнул про себя американец, поднимая глаза к потолку и увидев вместо него небо.
Над его головой голубовато отсвечивала стеклянная крыша, сквозь которую послеполуденное солнце щедро лило свои лучи, разбрасывая по облицованным белой плиткой стенам и мраморному полу геометрически правильные узоры и придавая интерьеру вестибюля вид пышного великолепия. Воздух здесь был настолько чист, что у Лэнгдона с непривычки даже защекотало в носу. Гулкое эхо разносило звук шагов редких ученых, с озабоченным видом направлявшихся через вестибюль по своим делам.
— Сюда, пожалуйста, мистер Лэнгдон.
Голос Колера звучал механически, словно прошел обработку в компьютере. Дикция точная и жесткая, под стать резким чертам его лица. Колер закашлялся, вытер губы белоснежным платком и бросил на Лэнгдона пронзительный взгляд своих мертвенно-серых глаз. — Вас не затруднит поторопиться?
Кресло рванулось по мраморному полу. Лэнгдон поспешил за ним мимо бесчисленных коридоров, в каждом из которых кипела бурная деятельность. При их появлении ученые с изумлением и бесцеремонным любопытством разглядывали Лэнгдона, стараясь угадать, кто он такой, чтобы заслужить честь находиться в обществе их директора.
— К своему стыду, должен признаться, что никогда не слышал о вашем центре, — предпринял Лэнгдон попытку завязать беседу.
— Ничего удивительного, — с нескрываемой холодностью ответил Колер. — Большинство американцев отказываются признавать мировое лидерство Европы в научных исследованиях и считают ее большой лавкой… Весьма странное суждение, если вспомнить национальную принадлежность таких личностей, как Эйнштейн, Галилей и Ньютон.
Лэнгдон растерялся, не зная, как ему реагировать. Он вытащил из кармана пиджака факс.
— А этот человек на фотографии, не могли бы вы…
— Не здесь, пожалуйста! — гневным взмахом руки остановил его Колер. — Дайте-ка это мне.
Лэнгдон безропотно протянул ему факс и молча пошел рядом с креслом-коляской.
Колер свернул влево, и они оказались в широком коридоре, стены которого были увешаны почетными грамотами и дипломами. Среди них сразу бросалась в глаза бронзовая доска необычайно больших размеров. Лэнгдон замедлил шаг и прочитал выгравированную на металле надпись:
ПРЕМИЯ АРС ЭЛЕКТРОНИКИ «За инновации в сфере культуры в эру цифровой техники» присуждена Тиму Бернерсу-Ли и Европейскому центру ядерных исследований за изобретение Всемирной паутины
«Черт побери, — подумал Лэнгдон, — а ведь этот парень меня не обманывал». Сам он был убежден, что Паутину изобрели американцы. С другой стороны, его познания в данной области ограничивались нечастыми интернет-сеансами за видавшим виды «Макинтошем», когда он заходил на сайт собственной книги либо осматривал экспозиции Лувра или музея Прадо.
— Всемирная паутина родилась здесь как локальная сеть… — Колер вновь закашлялся и приложил к губам платок. — Она давала возможность ученым из разных отделов обмениваться друг с другом результатами своей повседневной работы. Ну а весь мир, как водится, воспринимает Интернет как очередное величайшее изобретение Соединенных Штатов.
— Так почему же вы не восстановите справедливость? — поинтересовался Лэнгдон.
— Стоит ли беспокоиться из-за пустячного заблуждения по столь мелкому поводу? — равнодушно пожал плечами Колер. — ЦЕРН — это куда больше, нежели какая-то глобальная компьютерная сеть. Наши ученые чуть ли не каждый день творят здесь настоящие чудеса.
— Чудеса? — Лэнгдон с сомнением взглянул на Колера. Слово «чудо» определенно не входило в словарный запас ученых Гарварда. Чудеса они оставляли ребятам с факультета богословия.
— Вижу, вы настроены весьма скептически, — заметил Колер. — Я полагал, что вы занимаетесь религиозной символикой. И вы не верите в чудеса?
— У меня пока нет сложившегося мнения по поводу чудес, — ответил Лэнгдон. — Особенно по поводу тех, что происходят в научных лабораториях.
— Возможно, я употребил не совсем подходящее слово. Просто старался говорить на понятном вам языке.
— Ах вот как! — Лэнгдон вдруг почувствовал себя уязвленным. — Боюсь разочаровать вас, сэр, однако я исследую религиозную символику, так что я, к вашему сведению, ученый, а не священник.
— Разумеется. Как же я не подумал! — Колер резко притормозил, взгляд его несколько смягчился. — Действительно, ведь чтобы изучать симптомы рака, совсем не обязательно самому им болеть.
Лэнгдону в своей научной практике еще не доводилось сталкиваться с подобным тезисом. Колер одобрительно кивнул.
7
Гипотетическая элементарная частица.
8
Нестабильная элементарная частица.