Страница 50 из 122
«Ваша дача?» — первой освоилась Лиза и пошла подыскивать себе кресло.
«Дача? — он как всегда повторил последнее слово. — Нет».
Мы с Лизой переглянулись. Это «нет» он произнес таким тоном, словно нам не по чину знать, во-первых, дача ли это, и, во-вторых, если дача, то чья. Он положил Комбыгхатора на диван и предложил сесть мне.
Вскоре на лестнице послышались шаги, и в комнату спустилась женщина в длинном домашнем халате. Она щурилась на свету, потирала мятую щеку, сказала «привет», протянула руку сначала мне, потом Лизе.
«Извините, что в таком виде. Укладывала детей, да вот сама. Заснула». — Она подавила зевок, села на диван по другую сторону Комбыгхатору и тоже принялась его гладить. Потом посмотрела на меня. — «Муж сейчас встанет. Знаете, прилег отдохнуть. Он работает по ночам», — И пальчиками прикрыла зевоту. Я не видела, чтобы она поздоровалась с мужчиной.
За большим деревенским столом мы уже одолели по порции мягкого влажного домашнего творога, политого сметаной и черничным вареньем, и уже пили чай, когда к нам спустился хозяин. Он успел только поздороваться и взяться за спинку стула. Больше он ничего не успел. Дог, который время от времени скреб дверь снаружи, отскреб ее, наконец, и радостно влетел в дом. Мне стало страшно. Я не верила, что живущие в этом доме дети могут оставаться живыми.
Потом мы попрощались с хозяйкой и пошли в пирамиду. Хозяин был никакой не ветеринар, как я думала вначале. Он был скульптор. И в пирамиде у него была скульптурная мастерская.
Будь я мужчина, я бы лучше разобралась, что это за пирамида. А так мне запомнилось только то, что она вращалась. Пирамида стояла на четырех тележках, которые ездили по круглому рельсу. И еще. Одна из ее сторон раскрывалась на две половинки, зеркальные изнутри. И вот этой своей распахнутой стороной пирамида постоянно следила то за Солнцем, то за Землей. Сейчас, естественно, за Землей, и всё пространство внутри было залито ровным холодным светом. Свет стекал по наклонным стенам, проникал в самые отдаленные уголки и нигде не давал теней. Это было несколько непривычно. Так светло и так непривычно.
В мастерской находилось много разных скульптур. Все они разделялись на две категории — узнаваемые и разные. Разные представляли собою, действительно, разных людей и животных, а узнаваемые стояли под покрывалом.
Я сказала «под покрывалами», но это были не настоящие покрывала. Это были глина, гипс, камень, бронза, а одна скульптура была вырублена из дерева, но все они изображали статуи, накрытые покрывалами. Правда, каждое глиняное, гипсовое или деревянное покрывало лежало и свисало как-то по-своему. Скульптуры были все небольшие, но во всех узнавалась та, которая была установлена на площади. Нижний край покрывала свисал так, что за него хотелось потянуть. Тогда я всё поняла и сказала об этом скульптуру. Скульптор кивнул. Сколько бы лет ни прошло лет, люди не перестанут тянуть за край этого бронзового покрывала. Наверное, уже скоро он заблестит металлом, отполированным тысячами и тысячами рук.
Скульптор улыбался. Он казался мне очень знакомым, но я знала, что этого не должно быть. Он был как бог, которого нельзя было узнавать. Между тем, он выкатил на середину своей мастерской какой-то винтовой столик, подкрутил на нужную высоту и велел поставить собаку. Мужчина поднял на стол Комбыгхатора, а нам с Лизой велел поддерживать его с обеих сторон. Так я, наконец, поняла, зачем мы с Лизой нужны.
Скульптор достал из угла бесформенный моток грубой проволоки и начал делать из нее собачий костяк, ноги, хвост и голову. Он гнул эту проволоку и так и так, но у него не сразу все получалось, и он заставлял нас переставлять Комбыгхатора тоже и так и так. Наконец, он что-то нашел и начал набрасывать на костяк глину, которую черпал рукой прямо из глиномешалки.
Под конец работы мы с Лизой устали так, что не хочу даже говорить. А ведь нам было всё же легче. Мы могли хотя бы переступать с ноги на ногу. Так что даже не хочу думать, настолько тяжело приходилось собаке. Когда мы отпустили ее, пес попросту остался стоять. Он задеревенел. И это, вероятно, его обмануло. Обнаружив, что может стоять, он попробовал сделать шаг. Мы не удержали его. Комбыгхатор соскользнул со стола и ударился мордой о пол. Изо рта показалась кровь. На нас накричали. Не буквально, разумеется, накричали, но назвали двумя безрукими.
Обратной дороги я совершенно не помню. Он высадил нас у крыльца общежития, и, кажется, мы даже не попрощались. Лиза уснула на кровати прямо в пальто и не сняв сапоги, а я не могла избавиться от ощущения, что он тоже не спит и ждет…
Логических объяснений этому нет никаких и нравственных выводов тоже. Достаточно и того, что я тут наговорила.
Ректору
Селеноградского исторического университета
Сонцезатменскому Гало Нимбовичу