Страница 30 из 31
Затем я вернулся в обычное время, и весь мир растворился в расплывчатом красном пятне…
21
Я не был уверен, что смогу вернуться из зоны искривленного времени. Позднее я часто жалел, что не остался в вечности под покрывалом тишины.
Я вернулся к тошноте, боли, хаосу мыслей и видений, в которых время от времени проскальзывали события и образы, не узнаваемые мной. Иногда я думал, что я снова ребенок, пойманный в ловушку, борющийся за каждый глоток воздуха, должно быть, я вспоминал о тех временах, когда меня приучали к обычному марсианскому воздуху после пребывания в родильной клинике. В то же время я был уверен, что мне не удалось спасти жизнь ребенка; что мои неуклюжие пальцы не справились с подключением воздушного баллона или что я потерял сознание прежде, чем смог открыть клапан. Если это так, то я не хотел возвращаться к своему бесчестью.
Внезапно все кончилось. Я был слаб, но цел и лежал в тускло освещенной комнате, окруженный букетами песчаных цветов в закрытых вазах, около каждой из них лежала маленькая белая карточка. Первой вещью, которую я увидел, очнувшись от лихорадочного сна, была одна из них. На ней была надпись: «Рэю с искренним восхищением! Иета».
Я повернул голову и увидел земную девушку, пухлую, в одежде медсестры, она улыбнулась и спросила, как я себя чувствую. Потом она осмотрела приборы, подключенные к моим запястьям и вискам тонкими проводами, и сказала, что теперь я очень скоро поправлюсь.
Позднее девушка сообщила мне, что ребенок жив, но не сказала ничего из того, что я хотел узнать. Я лежал беспомощный, пока снова не заснул.
Первым посетителем, которого пустили ко мне, первым лицом, от которого я мог получить информацию, был Лугас — он сильно изменился. Из его облика исчезли черты центаврианской жестокости, теперь он был одет небрежно и позволил своим волосам быть длиннее, чем положено центаврианским офицерам. Тем не менее Лугас чувствовал себя неловко, так как то, что поддерживало его в напряжении, исчезло.
Я донимал его вопросами, и он уклончиво отвечал.
— О да, все случилось так, как ты планировал. Дживес? Они выслали его, как покушавшегося на убийство, и промедведианские настроения стали заметно ослабевать по всей Старой Системе, а не только на Марсе. Найзем и его подруга? О, по-видимому, промедведианская организация, в которой они работали, стремительно обанкротилась. Вероятно, они получили отставку, и я не знаю, что стало с ними. Они не сделали ничего противозаконного, конечно, так что… Хоуск? Бог с ним! Они сказали мне, что Иета не сможет прийти сюда, пока ты не поправишься. Я думаю, она очень хочет этого. Сейчас у нее жаркий спор с дядей о пути развития несчастного ребенка. И знаешь, мне кажется, что она права. Иета высказала ему свое мнение о завоевании общественных симпатий посредством выставления его в роли рассерженного прадеда…
Но ты спрашивал о Хоуске. Она захотела вернуться в Пегас и выяснить о нем. Ее шеф, доктор Снелл, кажется, имеет трудный характер. По-видимому, марсианская часть персонала заставила доктора вернуть Хоуска его коллегам и позволить им уйти. Таким образом, сейчас назревает межзвездный дипломатический кризис. Но, я думаю, это скоро пройдет. Иета, кстати, взяла с собой ребенка, заявив, что будет лучше смотреть за ним, чем Тодер, и, конечно же, она была права. Один из законов родильных клиник говорит…
Старый Храм? Да, конечно, персонал клиники очень рассердился из-за того, что Хоуск насмехался над марсианами. Я никогда не мог вообразить, как много значит Храм для тебя и твоих сородичей. Очевидно, Храм — святыня для марсиан, поэтому они не могли оскорбить его приземленными исследованиями. Это своего рода прекрасная сказка, не так ли? Подобно, как, черт побери, его звали, Санта Клаусу и его северному оленю! Я почти проникся вашими чувствами, в эти дни…
Ты не понимаешь? Рэй, извини! Я думал, ты уже понял. Я обосновался в Старой Системе окончательно. Я не могу снова вернуться к своей работе, а это было моей жизнью. Медведиане не хотят допускать меня к себе, так как отлично знают, что я не был их агентом, даже если центавриане так думали. Я персона «нон грата» на любой человеческой планете, кроме Старой Системы, так же как и ты, между прочим.
Но тебе везет. По крайней мере, ты вернулся домой на свою планету. Ты представляешь, я не ступал на Землю тридцать два года! И все же я считаю, это не большая жертва, если мы сможем воспитать этого ребенка и его детей, пренебрегая такими ярлыками, как центавриане, медведиане, земляне или марсиане…
Извини, я не хотел тебя обидеть, но я искренне думаю, ты поймешь правильно!
Я понял, конечно. И все-таки, ясно представляя свое новое положение, в душе я не мог с ним согласиться. Да, были корабли земного сектора, такие же хорошие, как и центаврианские, и медведианские, — я мог работать на земных линиях и все еще летать в космос. Но планетами, на которые мне разрешена посадка, были только Земля и Марс. В других мирах мне будет отказано в посадке. Какая польза от такой жизни? Итак, моя карьера закончена.
В таком случае, что дальше? Однообразное притупляющее существование, подобное жизни моего отца? Мои глаза блуждали по маленьким карточкам на букетах цветов: может, что-нибудь подскажет выход. Очень много людей знало, что я сделал, в той версии, которая была распространена, конечно. О некоторых из них я никогда не слышал, от других я никогда не ждал неприятностей. Гэс Квизон, например.
И мой отец. Я должен увидеться с ним. Я больше не думаю, что Тодер был моим единственным отцом. После всего случившегося он понял, что не всегда может правильно понять суть обстоятельств. Все человечество признает это.
Когда Тодер пришел навестить меня, я принял его не очень радушно. Он почувствовал мою обиду и в молчании сидел у кровати, словно удивленный оказанным ему приемом.
Я позволил ему удивляться сколько угодно. Наконец он решился заговорить первым:
— Рэй, ты недоволен мной? По словам Лугаса, ты еще не осознал, что из-за этих дел ни ты, ни он, ни любой другой из его экипажа не сможет…
— Нет, это не так. Или, вернее, это не главное, — я провел усталой рукой по своим глазам. — Я много думал здесь и согласился с Иетой в том, что люди обращаются с живым человеческим ребенком, как с игрушкой.
Он, поколебавшись, сказал:
— Но если бы ты подумал еще немного, Рэй!.. Ты обижаешься на то, что ты марсианин?
— Черт возьми, нет. И думаю, я имею достаточно оснований гордиться тем, что я есть!
— Тем не менее ты уже был марсианином задолго до того, как появился на свет. Формы марсианского общества были запланированы. То, чем ты гордишься, — честь, традиции, образ поведения — не были случайными, а явились результатом претворения в жизнь грандиозного плана развития.
— Может быть, формирование марсианина как личности — лучший результат вашего плана, а остальные? — я сделал гримасу. — Медведиане? Я думаю, они в целом хорошие люди, но Дживес — медведианин, и он оказался способным закрыть кран кислородного баллона ребенка, и знание того, что центавриане страстно желали его заполучить, не является оправданием. Земляне? Питер и Лилит — земляне, и они были готовы похитить ребенка и увезти его отсюда. Центавриане дурно пахнут давно. Да и… сами марсиане, которые готовы позволить своим внучкам…
— Рэй! — Тодер в гневе наклонился вперед. — Ты обвиняешь меня в моей марсианской приверженности к секретности, хотя я мог рассчитывать на общественные симпатии и натолкнуться на твое решение этой проблемы. Я признаю твое обвинение. И приведу в свою очередь обвинения против тебя. Не вел ли ты, случайно, беспечную, безнравственную жизнь на медведианских планетах? Не пользовался ли ты расположением множества девушек, называя их грубыми именами? Силена — взрослая женщина с телом ребенка, сознательно посвященная в план, результаты которого она никогда не увидит. Если бы я не верил в план и знал, каким образом все повернется, ты думаешь, я позволил бы ей участвовать в этом?