Воришка

Поздней осенью деньги у них кончились совсем, и Мак-Ковнею пришлось стать продавцом в обувном отделе большого магазина. Неделю спустя вместе с первой зарплатой он получил и уведомление об увольнении с работы.

Обо всем этом он поведал за ужином Элеоноре столь непринужденно, словно это была милая шутка, сопроводив свой рассказ парой анекдотов, чтобы уж наверняка вызвать у нее улыбку.

Но она выслушала его со всей серьезностью.

— Значит, ты всю неделю торговал ботинками.

— Да.

— Почему ты не сказал мне, что нам срочно нужны деньги?

— Не волнуйся, как-нибудь выкрутимся. Я могу легко устроиться куда-нибудь еще.

— Кем же?

— Тем, кем я был всю свою жизнь.

Она наклонилась над столом и коснулась его руки.

— Но ты ведь не хотел больше быть устроителем похорон.

— Это ничего не значит.

— Подобная работа ведь всегда претила тебе.

— Говорю тебе, это ничего не значит.

После этих слов она решительно поднялась со своего места.

— Что ты задумала, Элеонора?

— Я напишу письмо, — вздохнула она.

— Элеонора, давай не будем делать поспешных шагов.

— Мы были так счастливы. Но это не может длиться вечно. Это было бы уж слишком.

До него не сразу дошел смысл сказанных ею слов.

— Ты хочешь сказать кому-то, что осталась жива?

— Нет. Я не могу раскрывать эту тайну, по крайней мере, пока. Хочу только дать им понять, что я не лежу в могиле и они, следовательно, не могут распоряжаться моими деньгами.

— Но почему?

— Если со мной что-нибудь случится, ты, как супруг; должен иметь право на свою часть наследства.

— С тобой ничего не должно случиться. Об этом мы будем заботиться вместе, не правда ли?

— Разумеется, Мак-Ковней.

— Мы с тобой не будем больше думать о смерти.

— Я пошлю письмо Михаму, — сказала она.

— Вот так появилось это послание. — В голосе Мак-Ковнея появились усталые нотки. — Оно было написано ради меня. Остальное, Михам, вы знаете.

— Не до конца, — заметил я.

— Что вы хотите узнать еще?

— Окончание.

— Окончание. — Мак-Ковней снова заерзал на сидении и вздохнул. — Я не хочу думать об этом.

За следующим светофором я, по указанию Мак-Ковнея, повернул направо. На обочине улицы ровными рядами росли липы.

Через три улицы к югу показался маленький, увитый зеленью и хорошо побеленный домик. С его кровельного лотка на землю падали капельки воды.

Я заглушил мотор и вышел из машины. Мысль о том, что вскоре я снова смогу увидеть миссис Китинг, наполняла меня огромной радостью. Пока я открывал дверцу автомобиля, Мак-Ковней продолжал сидеть, не шелохнувшись и уставившись прямо перед собой.

— Выходите, Мак-Ковней.

— Что? Ах, да, сейчас.

Он ступил на тротуар столь неуверенно, что чуть было не упал. Я взял его за руку.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего.

— Мы поднялись по ступенькам крыльца.

— Свет не горит, — заметил Мак-Ковней. — Элеонора, наверное, пошла в магазин. Или вышла к соседям. У нас прекрасные соседи.

Входная дверь оказалась незапертой. Мы вошли, и Мак-Ковней зажег свет.

В кресле-качалке возле камина сидела женщина, которую я знал как миссис Китинг. Ее голова склонилась вперед, как будто бы она была глубоко погружена в собственные мысли. Ее вязанье валялось на полу. Как я успел заметить, то была связанная наполовину перчатка яркого цвета. Подарок Мак-Ковнею.

Не говоря ни слова, Мак-Ковней наклонился, поднял перчатку и положил ее на стол. Затем он нежно прикоснулся ко лбу своей жены. И когда рука его дернулась назад, мне стало ясно, что ее кожа была столь же холодной, как угли в камине.

— Надо вызвать врача, — сказал я.

— Он уже не понадобится.

— Она мертва?

У него не было сил, чтобы ответить. Рыдая, он сел возле жены.

— Элеонора, дорогая, проснись! У нас гости.

— На все воля божья, Мак-Ковней...

— Думаю, что это даже лучше, что вы пришли именно в этот час, Михам, — вдруг промолвил он твердым, ясным голосом. — Она действительно оказалась выше моих, человеческих, сил.

Он снял пальто и простер руки вверх.

ИСТОРИЯ СО СТАРЫМ СОЛДАТОМ

Майор Вилбрехем нерешительно остановился перед офисом мистера Паркера Пайна. Привело его сюда малюсенькое объявление в утренней газете, но его было вполне достаточно, чтобы заинтриговать: «Счастливы ли вы? Если нет, обращайтесь к мистеру Паркеру Пайну, Ричмонд-стрит, 17». Майор глубоко вздохнул и открыл дверь в офис.

Приятная молодая женщина подняла взгляд от пишущей машинки и выжидательно на него посмотрела.

— Мистер Паркер Пайн? — краснея, выдавил из себя майор.

— Пройдите сюда, пожалуйста.

Майор прошел в кабинет радушного мистера Пайна.

— Доброе утро! — сказал радушный мистер Пайн. — Не хотите ли присесть? Чем могу быть полезен?

— Моя фамилия Вилбрехем, — начал издалека посетитель.

— Конечно, майор? Или полковник? — спросил мистер Пайн.

— Майор.

— О! И, разумеется, недавно вернулись из-за границы. Индия? Восточная Африка?

— Восточная Африка.

— Замечательные места! Уверен в этом! А теперь вы снова дома и это вам не нравится, да? В этом ваше несчастье?

— Именно! Но как вы все это узнали?

Мистер Пайн выразительно всплеснул руками.

— Такая у меня работа — знать все. Видите ли, я отдал тридцать пять лет жизни составлению статистических отчетов в государственных учреждениях. А сейчас ушел в отставку, и мне пришло в голову использовать накопленный опыт. Все предельно просто. Несчастья человеческие могут быть классифицированы и распределены не более чем на пять основных рубрик, не больше, поверьте мне. А если вы знаете причину болезни, можно найти и лекарство от нее, ведь верно? Представьте себя на месте доктора. Он вначале ставит диагноз, затем рекомендует курс лечения. Бывают, конечно, случаи безнадежные, и тогда доктор достаточно искренне говорит — ну, я постараюсь что-нибудь сделать, но... А когда я берусь за дело, выздоровление практически гарантировано. Уверяю вас, майор, что 96% строителей империи — так я их называю — надел штатский костюм после отставки, несчастны. На что, спрашивается, они сменили свою бурную жизнь, полную ответственности и опасностей? На умеренный образ жизни в достаточно однообразном климате. Словом, они чувствуют себя как рыба, выброшенная на берег.

— Все, что вы говорите — сущая правда! — сказал майор. — Это скука. Сплошная скука и бесконечные пересуды о провинциальных мелочах, которые не стоят выеденного яйца. Но что поделаешь? Пенсия у меня невелика, а дом около Кобхэма требует затрат. Охота и рыбалка — слишком дорогие удовольствия для меня. Жены нет. Все родственники — добропорядочные селяне, и в голове у них ничего нет, кроме мыслей об урожае.

— Короче, суть дела в том, что свою жизнь вы находите малоинтересной.

— Чертовски неинтересной!

— Вам, наверное, по душе опасности и приключения?

Старый солдат пожал плечами.

— Да разве они бывают в этой стране, где все покупается и продается?

— Прошу прощения, прошу прощения. Тут вы ошибаетесь, — серьезно сказал мистер Пайн. — В Лондоне выше крыши опасностей и приключений, просто надо знать, где их искать. Вы видите только лицевую сторону английской жизни — ее спокойствие и размеренность. Но если хотите, я покажу вам и обратную.

Майор Вилбрехем в задумчивости посмотрел на него. Было в мистере Пайне что-то подкупающее. Ему хотелось доверять. Крупный, но не толстый мужчина, он был лыс, но очертания головы отличались благородством, из-за больших очков смотрели маленькие блестящие глаза. Он, кажется, излучал флюиды доверия.

— Должен, однако, предостеречь вас дело это небезопасное, — продолжил между тем мистер Пайн.

Глаза старого солдата блеснули.

— Идет! — отрубил он. — Сколько я вам должен?

— Пятьдесят фунтов сейчас же. И если в течение месяца ваша тоска не развеется, я вам их верну до последнего цента.