Страница 4 из 24
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Небеса этого мира, неверные и капризные, неподвластные никаким сезонным или суточным ритмам, меняющие свой цвет и свою глубину с той же непредсказуемой легкостью, с какой один сон сменяется другим, составляли разительный контраст с его твердью — черным несокрушимым камнем, одинаково устойчивым и под точилом времени, и под клыками стихий.
На этом камне не росли даже голубые мхи и серые лишайники, птицы никогда не посещали это изменчивое небо, а чуткие звери обходили стороной бесплодную и мрачную страну. И тем не менее она была обитаемой.
Здесь отсутствовали города, поселки, рудники, мануфактуры и даже торжища, однако богатства, накопленные в подвалах одиноких, неприступных замков, не имели счета.
Народ, издавна населявший этот суровый край, был смехотворно мал числом, но никому из соседей не приходила в голову шальная мысль покорить или ограбить его.
По цвету своих просторов этот мир назывался Чернодольем, а по имени тех, кто жил здесь, — Страной максаров.
Максары существовали за счет дани, которой еще их пращуры обложили все соседние народы. Прислужники максаров — воины и дворня — за счет подачек хозяев. Те же, кто по разным причинам хозяев терял, грабили и пожирали себе подобных.
В Чернодолье не было гор и лесов, где мог бы скрываться этот отчаянный сброд, однако природных пещер и подземных лабиринтов, образовавшихся еще в те времена когда извергнутая из недр планеты лава, застывая, превращалась в камень, хватало с избытком. Смерть подкарауливала опрометчивого путника в каждой норе, в каждой расщелине.
И тем не менее одинокий человек, уже много дней подряд шагающий через черную, безжизненную пустыню, не выказывал никаких признаков страха или даже осторожности — в светлое время суток шел не таясь, а ночью спокойно спал, с головой завернувшись в старенький плащ, давно утративший свой первоначальный цвет.
Иногда путник разговаривал сам с собой, что с одинаковой вероятностью могло свидетельствовать и о его привычке к одиночеству, и о расстроенном состоянии психики. Покосившись на гранитный валун, мимо которого пролегал его путь, он мог, например, с задумчивым видом молвить: «Ссуды пишутся железом на камне, зато долги пальцем на песке», а вид выбеленного временем черепа, принадлежавшего раньше не то человеку с собачьей челюстью, не то собаке с человеческим лбом, вызывал следующую туманную реплику: «Хорошо тому, до чьих костей ворону не добраться».
Когда впереди замаячила цель его похода — хаотическое нагромождение огромных скал, — путник буркнул себе под нос:
— Зверя узнают по берлоге…
Скоро стало ясно, что исполинский скальный комплекс являет собой не плод деятельности слепых сил природы, а хитро устроенную крепость, запутанный лабиринт, коварную ловушку, способную погубить в своих недрах любую вражескую армию.
Не обнаружив взором ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало вход, путник несколько раз протрубил в рог, звуком которого охотники обычно подзывают собак.
Из какой-то малозаметной щели немедленно вынырнули два весьма странных существа, как бы нарочно созданных для сражений в низких и запутанных подземных норах — могучие горбатые туловища, длинные паучьи конечности, глаза-блюдца, способные видеть даже в абсолютном мраке.
Как и многие другие творения максаров, стражи подземелья не обладали даром речи, однако их самоотверженность, стойкость в бою и преданность хозяевам не имели пределов, за исключением лишь того единственного, который отделяет жизнь от смерти. В моменты опасности они просто-напросто закупоривали лазы своими телами, и извлечь их наружу было куда сложнее, чем вытащить клеща из кабаньей шкуры.
Один из стражей сделал приглашающий жест и, когда гость приблизился к нему вплотную, цепко ухватился за какой-то предмет, скрытый под плащом.
— Пошел прочь, урод! — прикрикнул на него путник. — Не смей касаться меня!
Страж оскалился и зашипел, совсем как разъяренный кот, а его пальцы сразу удлинились, превратившись в устрашающие когти-стилеты.
— Не такого приема я ожидал, — сказал гость с напускной горечью. — Если ты, тварь, еще раз раскроешь пасть или хотя бы косо глянешь на меня, я немедленно отправлюсь обратно. И пусть твой хозяин больше не разыскивает меня.
Он собственноручно извлек из-под плаща и прислонил к подножию скалы свое оружие — видавшую виды многозарядку и боевой топорик, клювообразное лезвие которого пробивало любой доспех и любую самую массивную черепную кость.
Стражи, зловеще блеснув напоследок вурдалачьими глазами, отступили во мрак пещеры, а откуда-то сверху, казалось, с самого неба, раздался голос, для которого лучше всего подходило определение «замогильный»:
— Чем ты опять недоволен, человек?
Путнику пришлось отойти на полсотни шагов назад, чтобы разглядеть стоящую на вершине скалы фигуру, как в кокон, закутанную в черные складчатые крылья.
— Ты плохо воспитываешь свою прислугу, максар, — ответил путник без тени подобострастия. — Нет ничего удивительного в том, что приличные гости избегают посещать тебя.
— Я не очень-то огорчаюсь по этому поводу, — сказало крылатое существо. — В окрестных странах почти нет людей, к которым я испытываю интерес. Кроме тебя, конечно.
— Спасибо на добром слове. Ведь недаром говорят, что скорее ястреб пощадит перепелку, чем максар похвалит кого-нибудь.
— Почему ты решил, что я хвалю тебя, человек? — Выражение лица максара с такого расстояния нельзя было разглядеть, но, похоже, он усмехнулся. — То, что ты мне интересен, еще не означает, что ты мне симпатичен.
— Это уж точно! Честно скажу, я давно собирался признаться тебе во взаимности. Однако заметь, не я начал первым.
— Давай прекратим обмен колкостями… Почему ты не заходишь ко мне в дом?
— Что-то не тянет… Это логово скорее подходит какому-нибудь ядовитому гаду, чем благородному максару.
— Удобств здесь действительно мало, — согласился хозяин. — Зато место неприступное. Я использую его Для разного рода тайных дел. А для увеселения у меня имеется много других дворцов, устроенных на любой вкус.