Страница 72 из 98
В начале XX в. и в правительственных кругах, и в общественном мнении России было распространено стойкое убеждение, что главным соперником на международной арене и потенциальным врагом является Англия. Такое положение сохранялось до начала Первой мировой войны, несмотря на заключение еще в 1907 г. англо-русского соглашения о разграничении сфер влияния в Персии. Патриотический подъем, объединивший почти все слои российского и британского обществ, совместная борьба с общим врагом в 1914 г. сблизили население двух стран. Ненадолго были отодвинуты на задний план противоречия и различия между двумя государствами. Образ недавнего противника трансформировался в образ союзника, что стало заметной частью общественно-политической и культурной жизни. Причем, чем тяжелее становилось положение России, военная и экономическая ситуация, тем больше «общественную, культурную и бытовую жизнь пронизывали идеи союзничества и общей борьбы до победы, которые всеми мерами поддерживали правительства обоих государств. Своего пика распространение этих идей в российском обществе достигло в 1915–1916 гг., после того, как Англия признала притязания царского правительства на Константинополь и черноморские проливы».[556] В свою очередь, на Западе волну симпатий к союзнице всколыхнул успех Брусиловского прорыва. По сообщению членов думской делегации, посетивших Лондон и Париж, «Англию захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже «Слово о полку Игореве» переведено на английский». «Дейли телеграф» писала: «Понемногу мы начинаем понимать русскую душу… Непоколебимая лояльность, за которую мы так благодарны. Все, что неясно грезилось мечтателям-идеалистам, — выносливость, добродушие, благочестие славян — так выделяется из общего ада страданий и несчастья».[557]
Вместе с тем, война объективно «не только способствовала складыванию союзнических отношений, но и одновременно порождала кризис доверия между двумя странами, который возник и усиленно подогревался в обществе с началом боевых действий».[558] Для этого имелись вполне объективные основания. «…По мере усталости от войны в российском общественном мнении все ярче вырисовывается тенденция к обличению корыстных союзников, стремившихся за счет России достигнуть своих целей… К концу 1916 — началу 1917 гг. подобные взгляды получили широкое распространение, особенно среди нижних чинов и младших офицеров, причем как всегда наиболее негативные оценки относились к роли Великобритании, готовой «воевать до последнего русского солдата», для чего англичане «втайне сговорились с начальством, подкупив его на английские деньги»».[559] А союзники удивлялись и негодовали: «Почему это у русских слабеют прозападные симпатии?» И Ллойд Джордж возмущенно писал: «Они всегда воображают, что мы стараемся извлечь барыш из отношений с ними»,[560] как будто это не соответствовало действительности.
К Франции в российском обществе отношение было несколько лучше, нежели к Англии,[561] хотя она отнюдь не была более надежным и благодарным за помощь союзником. Симпатию к этой стране вызывал тот факт, что на ее территории также велись боевые действия, от «германских зверств» страдало ее гражданское население, тогда как Англия «отсиживалась за проливом». Конечно, французы осознавали объективную роль России в противостоянии Германии. Так, президент Франции Раймон Пуанкаре записал в своем дневнике в 1915 г.: «Самба … подчеркивал эффективность русской помощи и категорично заявил: «Скажите без боязни, что, не будь России, нас бы захлестнула волна неприятельского нашествия. Имейте это в виду каждый раз, когда натолкнетесь на то или другое последствие внутреннего режима этой великой страны»».[562]
Действительно, в Первую мировую войну Россия дважды спасала Францию от полного разгрома ценой потери гвардии и лучших кадровых военных. Однако французы очень быстро, еще в ходе самой войны, забыли об этом. Изо всего, в том числе трудностей России, вызванных ее же помощью западным союзникам, они стремились извлечь «барыш». Союзники России думали прежде всего о будущих «плодах победы», о том, как выгоднее разделить их, разорив при этом Германию, что проявилось и на экономической конференции в Париже (под председательством французского министра торговли Клемантеля), созванной по просьбе России, испытывавшей острые финансовые трудности. Но надежды России на союзников не оправдались: хотя ее делегации удалось договориться об очередном займе в 5 млрд. франков, ей сразу же попытались навязать льготные тарифы для французской и британской промышленности. Несмотря на то, что Россия несла огромные убытки от своего «сухого закона», французы также потребовали, чтобы Россия за дефицитную одолженную валюту покупала дорогое вино во Франции! А невыгодное русским стремление разорить Германию — основного довоенного торгового партнера России, вылилось в откровенное обсуждение раздела послевоенного российского рынка между Англией и Францией. Союзники, в том числе Франция, искали малейший повод для того, чтобы не дать России укрепиться и воспользоваться будущими итогами войны, благоприятными для Антанты. Французский посол в России М.Палеолог писал в своем дневнике: «Если Россия не выдержит роли союзника до конца…она тогда поставит себя в невозможность участвовать в плодах нашей победы; тогда она разделит судьбу Центральных Держав».[563]
Французы еще в ходе войны пытались извлечь максимальную выгоду из поставок России вооружения и боеприпасов, в которых она столь остро нуждалась. Кровью пришлось русским оплачивать французские интересы не только на восточном фронте, но и на территории самой Франции. Так, в конце 1915 г. французское правительство предложило направить во Францию 400 тыс. русских солдат для пополнения личным составом своих войск, в обмен на вооружение и боеприпасы. Вопреки отрицательному отношению к этому предложению русского военного командования, оно было принято царским правительством. В 1916 г. оборонять страну-союзника был брошен Русский экспедиционный корпус — фактически из-за требований выплатить долги, образовавшиеся вследствие закупок Россией вооружений во Франции для ведения, кстати, войны с общим противником.
В Русский экспедиционный корпус за все время его существования входили четыре пехотные и одна артиллерийская бригада общей численностью свыше 44 тыс. человек, направленные Россией для совместных действий с союзниками на Западном и Салоникском фронтах. Первая партия русских войск — две особые пехотные бригады численностью свыше 10 тыс. человек каждая — прибыла на Западный фронт (во Францию) в апреле и июне 1916 г. Включенные в состав 4-й французской армии, они заняли позицию у г. Мурмелон Ле-Гран — на одном из наиболее опасных участков фронта и до конца 1916 г. вели упорные оборонительные бои, в ходе которых потеряли более 1/3 своего состава. В августе-октябре прибыли еще две пехотные бригады. Осенью 1916 г. две русских бригады были переброшены из Франции в Грецию (в район Салоник), где приняли участие в боевых операциях. Весной 1917 г. по приказу Временного правительства туда же были переброшены артиллерийская бригада и саперный батальон. В апреле 1917 г. 20 тыс. русских солдат участвовали в так называемой «бойне Нивеля» на Реймсе, в которой потеряли более 5 тыс. человек.[564]
Части Русского экспедиционного корпуса были единственными, которые непосредственно соприкоснулись с французами в ходе боевых действий, и могли выстраивать «образ союзника», исходя из личного опыта взаимодействия и общения. Опыт этот был весьма разносторонним и неоднозначным.
556
Рудая Е.В. Союзники-враги: Россия я Великобритания глазами друг друга в 1907–1917 годах // Россия и Европа в XIX–XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. Сб. научн. трудов. М., 1996. С. 175–179.
557
Цит. по: Шамбаров В. За Веру, Царя и Отечество. М., 2003. С. 517.
558
Рудая Е.В. Указ. соч. С. 180.
559
Голубев А.В. Указ. соч. С. 277.
560
Цит. по: Шамбаров В. Указ. соч. С. 518–519.
561
Голубев А.В. Указ. соч… С. 276.
562
Пуанкаре Р. На службе Франции 1914–1915. М., Мн., 2002. С. 481.
563
См.: Шамбаров В. Указ. соч… С. 518–519.
564
Военная энциклопедия. В 8-ми т. Т. 7. М., 2003. С. 312; Т. 5. М., 2001. С. 463–464.