Гузла

Вот, прими от меня алькоран[120] в золоченом футляре красной кожи[121]. Тот, кто по нему гадает, всегда бывает богат и любим женщинами.

Пусть тот, кто владеет этой книгой, откроет ее на шестьдесят шестой странице, он будет повелевать всеми духами вод и земли».

Тут упал он в желтую реку, и поплыло его тело по воде, оставляя кровавый след.

Подбежал Василь Каимис, схватил за узду коня и поднял руку, чтобы убить жену.

«Оставь мне жизнь, Василь, я за это тебе подарю драгоценный талисман. Кто владеет им, бывает богат и любим женщинами.

Пусть тот, кто владеет этой книгой, откроет ее на шестьдесят шестой странице[122], и он будет повелевать всеми духами вод и земли».

И простил Василь неверную жену и взял от нее эту книгу, которую всякий добрый христианин должен был бы с омерзением бросить в огонь.

Настала ночь, поднялся сильный ветер, и желтая река вышла из берегов. Выбросили волны на берег тело Кара-Али.

Открыл Василь нечестивую книгу на странице шестьдесят шестой. И вдруг задрожала земля и разверзлась с ужасным грохотом.

Из-под земли вышел окровавленный призрак: то был Кара-Али. «Василь! Ты отрекся от своего бога и теперь ты мой».

Схватил он несчастного Василя, прокусил ему шейную жилу и оставил его лишь тогда, когда высосал из него всю кровь.

Эту песню сложил Никола Коссевич, а узнал он эту повесть от бабки несчастной Юмели.

Побратимы[123]

Иво Любович, родом из Трогира, пришел однажды к горе Воргораз. Чирил Збор принял его в своем доме и угощал целую неделю.

А потом Чирил Збор пришел в Трогир и поселился в доме у Любовича, и целую неделю они пили вино и водку из одного кубка.

Когда собрался Чирил Збор возвращаться на родину, Иво Любович взял его за рукав и сказал: «Пойдем к священнику и побратаемся».

И пошли они вместе к священнику, и тот прочитал молитвы. Вместе они причастились и поклялись быть братьями до самой смерти.

Однажды Иво сидел, скрестив ноги[124], перед своим домом и курил трубку. Подходит к нему юноша и здоровается; издалека шел он, ноги у него в пыли.

Прислал меня, Иво Любович, брат твой Чирил Збор. Есть в горах неверный пес, что желает ему зла. Просит он, чтобы ты ему помог одолеть проклятого басурмана».

Взял Иво Любович из дома ружье, положил в мешок четверть ягненка и, притворив за собой дверь[125], направился и горы Воргораза.

И когда побратимы стреляли, пули попадали прямо в сердца врагов. И ни один человек, даже самый сильный и ловкий, не решался с ними сразиться.

И набрали они много добычи — коз и козлят, и драгоценное оружие, и богатые ткани, и деньги. Захватили они также красавицу турчанку.

Поделили они коз и козлят, и оружие, и ткани: половину взял Любович, другую — Чирил Збор. Только женщину не смогли они поделить.

Оба они хотели отвезти ее в свою землю, потому что обоим она полюбилась, и в первый раз в жизни возникла меж ними ссора.

Но Иво Любович промолвил: «Напились мы с тобою водки и сами не знаем, что делаем. Вот проспимся — завтра утром спокойней потолкуем об этом деле...» Улеглись они на одну циновку и проспали до самого утра.

Первым проснулся Чирил Збор; принялся он расталкивать Любовича. «Ну, теперь ты, верно, протрезвился. Отдаешь мне эту женщину?» Не ответил Иво Любович, сел он, и слезы покатились из его черных глаз.

Тогда и Чирил сел, и смотрел он то на турчанку, то на своего друга, а порой смотрел на ханджар, что был у него за поясом.

А дружинники, которые воевали вместе с ними, говорили промеж себя: «Что-то теперь будет? Разорвут ли побратимы дружбу, в которой они поклялись перед богом?»

Долго они сидели, потом встали оба зараз. И схватил Иво Любович рабыню за правую руку, а Чирил Збор — за левую.

Из глаз их струились крупные слезы, словно капли грозового дождя. Выхватили они свои ханджары, и оба зараз вонзили в грудь молодой рабыни.

«Лучше басурманке погибнуть, чем нашей дружбе!» И пожали они друг другу руки, и с тех пор уже никогда но бывало между ними вражды.

Добрую эту песню сложил Степан Чипила, молодой гузлар.

Гаданьи[126]

Между Сералем и Островичем распря: мечи вынуты из ножен, земля уже шесть раз пила кровь храбрецов. Много вдов успели уже осушить слезы, не одна мать еще рыдает.

И в горах и в долине бьются Сераль и Острович, словно два оленя из-за самки. Два племени истекают кровью, а вражда их все не утихает.

Старый вождь, один из знатнейших в Серале, призывает свою дочь: «Подымись к Островичу, Елена, зайди в самое селенье, подсмотри за нашими врагами. Я хочу закончить войну, которая длится уже целых шесть лун».

Надела Елена свою шапочку с серебряным позументом и красный расшитый плащ[127]. Обула она прочные башмаки бычьей кожи[128] и на закате солнца пошла в горы.

Островичские беи собрались у костра. Одни чистят ружья, другие набивают патроны. Гузлар сидит на охапке соломы, помогает им коротать время.

Самый молодой из беев, Гаданьи, устремил свой взор на долину. Видит он, идет кто-то оттуда подглядеть, что у них творится. Вскочил он и схватил свое длинное ружье, украшенное серебром.

«Смотрите, друзья, там враг крадется к нам в ночи! И если бы отсвет костра не блеснул на его шапке[129], он остался бы не замечен нами. Но теперь-то ему несдобровать, — только бы я не промахнулся».

Он нацелился и спустил курок, и отзвук выстрела прокатился в горах. И тотчас же послышался другой, резкий и тонкий звук. И воскликнул старик Бьетко, отец Гаданьи: «Это крикнула женщина!»

«Горе нам, горе! Позор на племени нашем! Он убил женщину, а не мужчину, вооруженного ружьем и ятаганом!» Схватил каждый из них по головешке, чтобы лучше рассмотреть, в чем дело.

Увидели они бездыханное тело прекрасной Елены, и краска бросилась им в лицо. А Гаданьи воскликнул: «Позор мне, я убил женщину! Горе мне, я убил свою милую!»

120

Алькоран — то же, что Коран.

121

Почти все мусульмане носят на себе алькоран в маленьком футляре красной кожи. (Прим. автора.)

122

Число «шестьдесят шесть» считается могущественным при заклинаниях. (Прим. автора.)

123

Слово это объяснено в примечании к балладе Пламя Перрушича. (Прим. автора.)

124

Самая обычная манера сидеть. (Прим. автора.)

125

В этих немногих словах довольно хорошо описано, как морлаки собираются на войну. (Прим. автора.)

126

Говорят, что эту песню очень любят в Черногории; в первый раз я ее слышал в Наренте. (Прим. автора.)

127

В Черногории женщины всегда выполняют роль шпионов. Однако их щадят те, чьи военные силы они разведывают, хотя бы намерения этих женщин им были известны. Причинить малейшую обиду женщине враждебного племени — значит обесчестить себя навеки. (Прим. автора.)

128

По-иллирийски — опанки: подошва сыромятной кожи, прикрепленная к ноге ремешками; ступня ноги прикрыта полосатой вязаной материей. Такую обувь носят женщины и девушки. Как бы богаты они ни были, до замужества им полагается носить опанки. А после свадьбы они, если желают, могут носить другую обувь, называемую пашмаки, то есть сафьяновые туфли, как у турецких женщин. (Прим. автора.)

129

Шапки украшаются золотыми бляхами и блестящим галуном. (Прим. автора.)