Страница 6 из 14
Прощания мне не хотелось; затемно, пока она спала, я собрался, двигаясь на цыпочках, взял параплан и вышел на улицу. Сегодня уходил мой самолет, я летел на соревнования. До рейса было еще шесть часов свободного времени, я с рюкзаком шел по сонному городу, курил и мучительно соображал: заметит ли она, проснувшись, ключи от дома, которые я оставил ей на подушке?..
...Через неделю я возвращался с победой. У меня получалось все, я летал так, словно за плечами выросли еще одни крылья, и сам себе удивлялся.
Я постоял немного на лестнице, переводя дух, потом решительно повернул ключ и вошел.
Она стояла в прихожей, словно почувствовав, что я уже за дверью, и смотрела на меня своими серыми глазами - в моей рубашке, с полотенцем на плече:
- А я тут прибралась немножко... Белов, у тебя ужасный беспорядок.
Я бросил крыло там, где стоял, подхватил ее на руки, закружил по комнате, бормоча какие-то слова, напевая какие-то песни, рассказывая тысячу историй сразу; она обхватила мою голову руками и замерла, прижавшись ко мне.
Нет, мы не кружились по комнате - мы взлетали в небо, мы проносились сквозь облака, нам улыбались звезды, для нас останавливались часы, даря нам еще мгновение отчаянного, безумного счастья...
...По утрам она убегала в свое рекламное агентство, поздним вечером мы ужинали, она увлеченно рассказывала, а я просто сидел, подперев щеку рукой, и слушал ее голос. Она жила суматошной жизнью, упорно пробивая себе дорогу, ей почему-то было очень важно добиться всего самой. Я пытался принять на себя хоть часть ее забот, подставить плечо, но встречал такое упорное сопротивление, что оставалось только руками развести. Эмансипация так эмансипация; в конце концов, не это главное.
Я много летал, дела шли неплохо. К нам заезжал Никита, он всегда привозил Татьяне (на другое обращение она просто не отзывалась) цветы или шоколад. Реже заходили ее подруги, с интересом меня разглядывали и шептались о своем на кухне. Иногда и мы отправлялись куда-нибудь - в гости, в кафе или просто бродили по городу.
За все время она единственный раз спросила, хочу ли я, чтобы она научилась летать. Я знал, что, единожды поднявшись в небо, остаешься в нем навсегда; мне думалось, что сумасшедший в доме должен быть один, я сказал ей об этом. Мы посмеялись и больше не говорили на эту тему...
- Привет. - Я пожал протянутые руки. Близнецы уселись напротив, задвигали тарелками. Я с интересом посматривал: выбор блюд у них был абсолютно разный. Ввалился Сыч, сразу стало шумно. Он усаживался долго, смешил хозяйку заведения, потом добрался до меня.
- Ну, Саня... - Он подмигнул. - Рад, что ты вернулся. Давай-ка сломаем эту погоду, чтоб нам завтра улетелось километров на триста!
- С тобой не полечу: уболтаешь по дороге.
- Ради такого случая обещаю молчать полчаса...
За окном распрямилась еловая лапа, стряхнув тяжелый налипший снег. Я откинулся на спинку скамьи и прикрыл глаза, слушая болтовню Толика и звон тарелок на кухне. Отчего-то самые философские мысли приходят в тот самый момент, когда нужна пустая голова...
День третий
- Нет, ты послушай! - Толику не терпелось поделиться очередной теорией. - Это все очень похоже...
Я подремывал, сидя в подвеске. Старт уже объявили открытым, но лететь пока было некуда. По ущельям стелилась дымка. Солнце только-только начало пригревать, глаза слепило от снега.
- Ты слушаешь или нет? - Неугомонный Сыч толкнул меня в плечо, усаживаясь рядом.
- Ну чего тебе? - Я устроился поудобнее, достал сигареты.
- То есть как чего? Я тебе рассказываю о том, что испытывает человек, когда ждет. Вот ты что испытываешь?
- Ничего. Просто жду.
- Так не бывает. - Он горел желанием высказаться. - Все ожидание делится на несколько этапов...
Слева знакомо зашуршала ткань - стартовал разведчик погоды*. По его полету участники соревнований определяют погодные условия. Ярко-красное крыло на фоне снегов и чистого горного неба... Пилотская братия с шутками-прибаутками перемещалась по старту, перетаскивая рюкзаки с парапланами. Вроде бы от первого летного дня никто ничего не ждет, пилоты примеряются к ландшафту и условиям - но возбуждение чувствуется все равно...
- ...на несколько этапов. Не важно, ждешь ты погоду, поезда или женщину.
- Да? - Мне стало интересно.
- А как же! - Сыч, воодушевленный моим вниманием, уселся напротив и принялся излагать:
- Допустим, ты назначил свидание. И пришел заранее. Пока не подошло время, ты утешаешь себя тем, что женщина никогда не приходит раньше. Так?
- Толик, оставь человека в покое. Не видишь - пилот медитирует. Проходившие ребята смеялись. - Ты сам-то лететь собираешься или как? Белый-то давно готов, даже сигарета на месте. - Они поздоровались, протопали мимо нас и принялись расстилать крылья.
- Отстаньте. - Сыч махнул рукой. - Вам уже ничто не поможет. А хорошим пилотам я читаю курс "Психология ожидания".
- Ну-ну, читай...
- На чем нас перебили? Ага. Когда назначенное время подходит, ты утешаешь себя тем, что женщина, как и погода, никогда не приходит вовремя у них опоздание считается хорошим тоном. Дальше, когда все мыслимые сроки уже прошли, ты начинаешь придумывать причины, по которым она задержалась. Неважно какие. Еще дальше наступает момент полного отупения и безысходности, ты понимаешь, что шансов больше нет, и ждешь просто так. Это самый опасный момент - если она появится сейчас, ты можешь сорваться и наговорить ей глупостей. Но женщина этот момент очень тонко чувствует. - он наставительно поднял вверх палец. - И появляется только тогда, когда ты перешел из состояния безысходности в состояние полной покорности судьбе.
В лицо подул ветерок - или мне показалось?
- Теперь ты податлив, тебя можно брать голыми руками, и ее волшебное появление заставляет тебя глупо улыбаться. Ты уже не помнишь, сколько времени ты провел в ожидании, ты готов простить все и покорен, как католик в исповедальне. Только очень немногие могут в этот момент собраться с силами и сказать... Ты куда?
Я встал, поправил подвеску и похлопал по карманам в поисках перчаток. На склон дул легкий ветерок, что-то внутри меня беспокойно отзывалось. Я собирался лететь, я хотел лететь, впервые после перерыва - и теперь прислушивался к себе, машинально проверяя снаряжение.
- Сказать что? - переспросил я Сыча, натягивая перчатки.
- Сказать... А, вот. - Он поднялся на ноги и заторопился. - Немногие в этот момент могут сказать: "Знаешь, я пришел сообщить тебе, что сегодня не могу с тобой увидеться". Это высший пилотаж! Главное - не пережать, потому что женщина, уже уверенная в окончательной победе, будет в страшном гневе. Теперь нужно не дать ей уйти...
- Поздно. - Я взял в руки свободные концы.
- Что поздно?
- Она уже ушла.
Толик отступил в сторону, почесав затылок. Я окликнул выпускающего, запросил разрешение и повернулся к Сычу:
- На финише доскажешь, ладно?
- Ладно. - Он пожал плечами. - Думаешь, пора?
- Давно пора.
Я прикрыл глаза, дождался команды выпускающего: "Пошел!" - и шагнул вперед. Шагнул, ложась грудью на ветер, выводя крыло в полетное положение. Стропы ожили и напряглись в руках, купол за спиной встрепенулся, поднимаясь с притоптанного снега на склоне, и пошел вверх, сначала неохотно, потом все быстрее и быстрее. Спустя томительно долгую секунду крыло полностью расправилось над головой, лаская слух знакомым шелестом, похожим на звук поднимаемых парусов. Переливаясь под горным солнцем, оно упруго выгнуло спину, почувствовав в набегающем ветре долгожданную опору, и я сделал еще один шаг вниз по склону - туда, где в ущелье звенела по камням речка, где скалы грели на солнышке бока, изрезанные вековыми морщинами, туда, откуда подул ветер, пахнущий снегом, камнем и чем-то еще, неуловимым и зовущим, чем пахнет ветер только в горах. Ощущая движение крыла, я подчинился, слегка смещаясь влево, и крыло благодарно отозвалось - следующий шаг я сделал, почти не касаясь земли, ветер уже держал на своих плечах нас обоих.