Котел

Джим, широко распахнув ворота ангара, чтобы дать доступ свету и свежему воздуху, наблюдал за ним издалека. После долгой холодной зимы было приятно чувствовать, как весенний ветерок обдувает спину, а ласковые солнечные лучи ласкают кожу. Единственно, что не нравилось американцу в Польше – это погода, большей частью сырая и холодная. Он привык к жаре и сухому воздуху штата Невада, где прослужил на военно-воздушной базе Неллие недалеко от Лас-Вегаса несколько лет...

Над аэродромом взвыла сирена. Реакция сержанта и Гиртича была мгновенной. Капитан крикнул что-то по-польски одному из своих техников. Тот нажал кнопку. С ревом, подобно пробудившемуся вулкану, массивные стальные двери задвинулись, перекрыв солнечный свет. Переход от света к полутьме был внезапен. Лязг от столкновения двух тяжелых бронированных плит заглушил грохот первого взрыва.

Фрезер и Гиртич, оба разом, кинулись к аварийному выходу для личного состава. Находиться взаперти в убежище, не зная, что происходит снаружи, было невмоготу.

Клубы дыма уже заволокли ту часть базы, где располагался пункт управления полетом. Как только они отодвинули люк, прозвучал низкий нарастающий звук. Новый взрыв и горячий вихрь чуть не сбил их с ног.

Огненные облака полыхали над аэродромом. В воздухе носились обломки. Их крутил невидимый смерч. Глухие удары следовали один за другим, словно великан вбивал гигантские гвозди в живую плоть.

Черный призрак мелькнул в воздухе и взорвался. Его почти догнал точно такой же и довершил дело. О, Иисус! Они используют двойной заряд. Они бьют наверняка! Они разрушили соседний ангар и находящийся рядом штаб.

Джим бросился туда. Гиртич следовал за ним.

Двухракетный заряд взорвался в четверти мили от них, но они видели красные и оранжевые языки пламени, пляшущие в дымном облаке. Управляемая ракета пронеслась чуть ли не над их головами. "Это французы или немцы", – определил сержант. Русские ударили бы с другой стороны.

Ракета, слегка изменив направление, обрушилась на далекий, приподнятый над землей на какой-то ничтожный сантиметр бетонный квадрат. "Хранилище авиабомб", – с тоской подумал Джим, и в подтверждение его мысли словно фейерверк взлетел в небо. Защелкали одиночные взрывы, слившиеся вдруг в один могучий взрыв, разворотивший земную поверхность. В отличие от ангаров, склады не имели надежной броневой защиты. Тысячи раскаленных осколков, пробивая алюминиевые крыши и стены, летали по коридорам и комнатам штабных помещений.

Джим предугадывал дальнейшие события. На вооружении армии Соединенных Штатов были автоматические бомбометы, способные сотнями выбрасывать округлые снаряды размером с детский мяч и весом в несколько фунтов. Эти шары пробивали слабую броню и, разрываясь, скашивали, как траву, все живое, укрывшееся за ней. Конечно, пилоты ЕвроКона обладали подобным оружием.

Приблизившись к горящим зданиям, задыхаясь на бегу он проклинал себя в душе за то, что слишком много знает о смертоносных вооружениях, и поэтому может предвидеть участь десятков парней, запертых там внутри. И проклинал врагов, проклинал их ракеты и бомбометы!

Они приблизились на сотню метров к очагу пожара. Путь им преградил нестерпимый жар. Густой дым, прижатый ветром к земле, душил и заставлял слезиться глаза. Пожарные в противогазах и блестящих асбестовых костюмах могли проникнуть туда, но куда они подевались? Да и спасать, вероятно, было некого. Сержант выискивал взглядом оставшихся в живых. Никто не выбегал из здания, не звал на помощь. Он увидел только мертвые тела, распластавшиеся на зеленой траве. Некоторые в польской форме, но многие, даже большинство, в голубой форме американских Военно-Воздушных Сил.

Горе в душе сержанта сменилось приступом ярости. Он и его товарищи часто дискутировали на тему, как ЕвроКон отнесется к польскому вмешательству в ситуацию в Венгрии, но все они отметали прочь как безумную мысль о том, что Франция и Германия атакуют базу в Польше, даже не предъявив предварительно ультиматум.

"Они все ошиблись!" – с горечью подумал Джим. Управляемые ракеты были точно нацелены и не пощадили американский персонал. Выбирая в качестве мишени штабные строения, вражеские пилоты знали, что там полным-полно американцев. "С этой минуты, – решил сержант, – Америка вступила в войну!"

Сам не сознавая, что делает, он пробирался потихоньку вперед и вскоре оказался среди мертвецов. Он узнал Майка Каммингса, еще одного он тоже, кажется, распознал. Остальные были разорваны на куски или обгорели до неузнаваемости.

Он слышал, как позади него Гиртич давится польскими проклятиями. Его глаза наполнились слезами – от дыма, от печали. ЕвроКон прошелся разрушительным вихрем по всей базе. Пожары повсюду возникали уже самопроизвольно. Загорелось топливо, и пламя уже лизало бронированные стены уцелевших ангаров.

Сержант только сейчас осознал, как дьявольски точно враг рассчитал свой удар и его последствия. Зачем тратить ракеты на одиночные самолеты, когда можно вывести из строя систему управления полетами, сжечь все топливо и весь боезапас! Уничтожить мозговой центр базы – американских военных советников. 11-ый истребительный полк теперь уже не представлял опасности для ЕвроКона.

БЕЛЫЙ ДОМ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Известие о ракетном нападении ЕвроКона на польскую авиацию разбудило столицу на рассвете. Репортеры, поспешившие к Белому дому, увидели сквозь задвинутые шторы свет во всех кабинетах и в восточном и в западном крыле. Горел свет и в окнах Пентагона и государственного департамента. В пять утра черные лимузины с мрачно настроенными пассажирами проскользнули к изящным колоннам здания Белого дома. Совет национальной обороны экстренно собирался вновь.

Несмотря на напряженную атмосферу, царившую в зале заседаний, Росс Хантингтон, как ни странно, чувствовал некоторое облегчение. Его тело и мозг существовали как бы раздельно. Намеченная консультация с врачом теперь будет отложена на неопределенный срок или не состоится совсем. Бурное развитие событий – разве это не отличный предлог для того, чтобы хоть на время забыть о своем здоровье.

Он придвинул кресло поближе к столу, уселся поудобнее и весь обратился в слух. Председатель Объединенного комитета начальников штабов докладывал обстановку.

– Как стало известно, ракетный удар был нанесен по трем объектам сразу. Два аэродрома в Польше и один в Чехии подверглись нападению. Атаку осуществляли самолеты, поднявшиеся в воздух с баз в Германии. Разрушения огромны, ущерб велик. Самое плохое то, что убито или тяжело ранено по меньшей мере двадцать пять американских специалистов. Эта цифра растет с каждым вновь полученным сообщением.

Лицо генерала Галлоуэя, обычно излучающее добродушие, теперь пылало гневом.

– Мистер президент! Они поставили перед собой цель уничтожить как можно больше людей Особенно граждан США.

– Вы уверены?

– Да, сэр. Если бы ЕвроКон намеревался разрушить только аэродромы и технику, налет совершился бы ночью, когда ограниченный персонал несет дежурство. С военной точки зрения это было бы целесообразней. Меньше риска, что кто-то опознает ракеты.

Харрис Терман решил вмешаться.

– Это выглядит как серьезное предупреждение ЕвроКона Польше и Чехии. А через них – нам.

– Какое, к черту, предупреждение! Это объявление войны! – Галлоуэй вспыхнул. – Вы сочли два десятка, если не больше, оторванных голов и изувеченных тел фишками в дипломатическом покере!

– Напоминаю вам, генерал, что это нападение последовало после, именно после польско-чешской интервенции в Венгрии.

– Джентельмены! – Все взгляды устремились на президента. Он сидел в одиночестве у дальнего края длинного стола. От него веяло холодом. – Мне абсолютно безразлично, что послужило поводом для нападения. Наша политика в отношении Венгрии такова – наши союзники имеют полное право помочь венгерскому народу в отражении франко-германской агрессии. А мы, в свою очередь, имеем право оказывать им материальное и военное содействие. Ясно? – резко закончил президент.