Черная Мария

Он порылся в кармане в поисках еще одной сигаретки. Крупный молодой мужчина, широкоплечий, с открытым лицом, Дон вовсе не был похож на банкира. В своей клетчатой фланелевой рубашке, потертых джинсах и тяжелых рабочих башмаках он больше всего напоминал фермерского сына. Но такая теперь была мода. Из-за нескончаемого спада и бесчисленного разорения ферм в этих краях популярность банковского дела тоже упала на несколько, делений по шкале.

Поднявшийся ветерок донес с полей запах удобрений. Несмотря на довольно теплую ночь, Дон поежился. Наверное, он еще не совсем оправился от недавней простуды. И тут он услышал отдаленный шум двигателя — с запада приближался автомобиль.

— Даст Бог, это она и есть — последняя добрая душа во всем округе, — пробормотал Дон себе под нос.

Закурив еще одну сигарету, он подумал о своей маленькой Синди. Этот день рождения был для нее так важен! Она вступала в возраст пятого класса, возраст косметики, мальчиков, подработок нянькой по вечерам. Дон так хотел оказаться с ней в этот день! Синди была его единственной дочерью, его принцессой. И огорчать ее Дону было хуже всего на свете.

Ребенок стал дорог ему вдвойне после того, как два года назад Синди чуть не утонула. Она купалась в пруду Бемини, и нога ее застряла под корягой. Слава Богу, Дон оказался рядом и успел ее вытащить. Она только глотнула пару галлонов стоячей воды, а так ничего у нее не пострадало, кроме самолюбия. И все равно Дон никак не мог избавиться от кошмара. Даже теперь он не реже раза в месяц просыпался в холодном поту, с воплем вырываясь с заросшего дна пруда.

Фары приближались. Дон потушил окурок и, подойдя к самому краю обочины, приготовился голосовать.

Приближавшиеся фары почему-то показались Дону несколько странными. Ярко-желтые, близко поставленные, они были уже почти в миле от него. С их приближением все труднее было для Дона определить, с какой скоростью двигался автомобиль. Поначалу ему показалось, что машина мчалась невероятно быстро. Может быть, глаза его подвели, но когда фары виднелись уже в полумиле, ему показалось, что автомобиль едва ползет.

Дону стало как-то не по себе. Отчего-то он начинал нервничать. Волосы на затылке зашевелились. Желудок подскочил к горлу, изнутри накатил безотчетный страх.

Фары приближались.

— Эй, пого...

И тут Дон услышал какой-то звук, примешивавшийся к шуму автомобиля. К рокоту цилиндров и вою шин. Тоненький, булькающий, смутно знакомый звук. Автомобиль подъехал ближе, и Дон учуял болотную вонь, ощутил скользкую текстуру воздуха, холод и сумрак глубины, услышал захлебывающийся крик дочери...

— Синди?!

Старый лимузин проплыл мимо него медленно, как проявляется отпечаток на фотокарточке. Дон зашатался, голова у него пошла кругом. Внезапная слабость потянула вниз, на гравий обочины, но он еще не успел упасть, когда взгляд его остановился на окне водителя обугленного лимузина. Там сидела его дочь, окруженная зеленым ореолом болотной воды.

На него смотрел распухший трупик.

— Нет! Господи, нет!

Дон сорвал с себя шапку и вцепился руками в волосы. Он стоял лицом к лицу со своим кошмаром.

Когда лимузин проехал, призрак Синди неожиданно показал Дону багровый распухший язык.

Крик Дона утонул в реве мотора «роллса», устремлявшегося за более крупной дичью.

— Значит, вы считаете, что случайно во все это вляпались?

— В общем, можно сказать именно так.

— И вы не можете остановиться, словно кто-то наложил на вас такое проклятие?

— Я знаю, что это звучит нелепо...

— Разве я так сказал?

— Нет, но...

— Разве я хоть раз произнес слово «нелепо»?

— Нет, но...

— Разве я сказал, что ваше положение хоть в малейшей степени можно назвать нелепым?

Софи не удержалась от улыбки. Она переключила разговор на динамик, чтобы и Лукас, и Анхел могли слышать энергичную скороговорку раввина. Звук его голоса вернул ее к беззаботным дням студенческих кофеен на Бейкер-стрит. Но тепло воспоминаний не могло пробиться сквозь ужас и боль, не отпускавшие ее в настоящем. Софи загасила окурок и перестала улыбаться.

— Ну, для меня это звучит нелепо, хотя это именно у меня брюхо поджарено.

Голос Мило вернулся:

— Без разницы, как это звучит. Вы видели ужасы, и погибали люди. Вот из чего и будем исходить.

— И какой ты делаешь вывод, Мило? — затаив дыхание, спросила Софи.

— Вполне возможно, что это самый настоящий дьяволизм.

— Дьяволизм?

— Простонародное название черной магии. Честно говоря, в наше время никто не знает, как ее теперь называть. Очень многие религии включают в себя элементы черной магии — сантерия, ифа, вуду, викканизм. Как правило, это вполне порядочные люди пытаются друг другу помочь. Но дьяволисты — это совсем другое. Просто чан ядовитых отбросов.

Софи жадно затянулась. Сидевший рядом Лукас внимательно слушал, не выпуская руль из забинтованных рук. Ночь была безлунной, только зеленоватое мерцание приборной доски да светившиеся кнопки сотового телефона слабо освещали их бледные лица.

— Допустим, ты прав, — сказала Софи, — и это дьяволизм или как там его ни назови. Что нам тогда с ним делать?

После короткой паузы раввин задумчиво произнес:

— Интересный вопрос.

Софи закусила губу.

— Спасибо за комплимент, я сама его придумала.

— Самой большой проблемой для вас является сама борьба, — медленно проговорил голос. — Она теперь в ваших головах. Семя посеяно.

— Что вы хотите этим сказать? — вмешался в разговор Лукас. — Нам вся эта чертовщина только мерещится, что ли?

— Можно сказать и так. Дьяволисты без участия разума жертвы не могут и комара прихлопнуть. Может быть, вы в самом начале случайно влезли куда не надо, сунули ножку в бяку, но сейчас против вас работают ваши мозги.

Ошарашенный Лукас потряс головой.

— Слушай, мужик, ты чего? Ты мне хочешь сказать, что все эти волдыри существуют только у меня в воображении?

— Нет, Лукас, слушайте внимательнее! Я не говорю, что это психосоматические явления. Я говорю, что ваши мозги служат сейчас кабелем для заклинаний, черной магии и прочей мерзости.

— Что значит «кабелем»? — спросила Софи.

— Мозг — проводник. Медиум. Каким-то образом вся отрицательная магия, особенно вот такие противочеловеческие заклинания, как это, — все вынашиваются в мозгу. Они там растут.

— Так каков же ответ, Мило?

— Вы должны биться на единственно важном поле боя. Это — мозг. Растите там то, что не даст вырасти злу!

Задумавшись на несколько секунд, Лукас сказал:

— Извините, рабби, я никого не хочу обидеть... но ведь это все как-то не бар-мицва[10], если вы понимаете, что я имею в виду... то есть откуда вы все это знаете?

— Я же раввин, а не неуч.

— А раввинов этому учат?

Ответ прозвучал так, будто говоривший тщательно взвешивает слова:

— Лукас, очень многие люди не понимают, что в иудаизме масса мистических уровней. Еврейский фольклор полон привидений и демонов. Это есть в Каббале, в древних книгах. В раввинистической литературе упоминания о чернокнижии есть на каждом шагу...

— Я вовсе не хотел... — попытался перебить его Лукас.

— Известно ли вам, что в колдовстве часто используется так называемая Соломонова Печать?

— Соломонова Печать?

— Ну да, Звезда Давида. В колдовстве она используется, чтобы прогнать злых духов и отвратить несчастье.

Лукас мотнул головой:

— Эх, мне бы сейчас одну такую!

— Посмотрите, что происходило в Европе в четырнадцатом веке, — продолжал голос, явно оседлав любимого конька. — Во времена черной смерти евреев обвиняли в том, что они разносят эту смертельную заразу для истребления христиан. Сотни тысяч евреев были перебиты. За то, что они поддерживали в гетто такую чистоту, их обвиняли в колдовстве и сжигали у столбов. Да, мистер Хайд, много было неожиданных точек пересечения иудаизма и колдовства...

10

Еврейский обряд совершеннолетия.