У Кубань-реки

– Нет. Он совсем-совсем мертвый, только кости остались!

Весть о страшной находке быстро разнеслась среди работавших в лесу. Вскоре у обрыва с нависшим дерном собрались почти все одноклассники. Не было только Ивана Алексеевича и нескольких девочек. За ними побежали.

Ребята стояли полукольцом внизу и молча наблюдали, как Санька перочинным ножом осторожно обрезал пласт дерна, который, разломившись на куски, скатился вниз. Увидев то, что было скрыто под нависшим дерном, девчонки вскрикнули и попятились назад. Из сизого песчаного грунта выступала половина человеческого черепа, а немного сзади и ниже виднелись желтые дужки ребер. Ниже ребер – большой камень-голыш. Позади них виднелся небольшой, величиною с мужской кулак, слепок неопределенной формы. Санька стал колупать его ножичком. Очистив находку от глины, он показал ребятам бляху от немецкого солдатского пояса.

Подошел Иван Алексеевич и, остановившись позади остальных, стал молча осматривать обрыв.

– Смотрите, – сказал Санька, рассматривая бляху. – Это немецкая.

Значит, это был фашист. Он, наверное, сидел в окопе, к нему сзади подкрались партизаны и стукнули его вот этой каменюкой. Это точно! Смотрите: у него на затылке вмятина на черепе.

Раздвинув плотное кольцо ребят, Иван Алексеевич подошел к Саньке, осмотрел бляху, затем треугольной формы вмятину…

– По-моему, удар был нанесен прикладом винтовки или автомата, – тихо сказал он. – А камень… Камень совсем для другого.

Учитель взял у Саньки ножичек и стал осторожно копать землю под камнем. Как удивились ребята, когда именно из-под камня Иван Алексеевич достал металлические пуговицы от немецкого мундира и г-образный кусок ржавчины – остаток пистолета системы «ТТ».

– Почему они оказались под камнем? – недоуменно спросил Санька.

– На это вопрос не трудно ответить, – сказал учитель, заворачивая пистолет в носовой платок, – если экспертизе удастся прочесть номер оружия, тогда мы, может быть, узнаем и его владельца. А пока можно только предположить, что человек этот был одет в немецкий мундир, что в нагрудном кармане у него был советский пистолет. Кто-то сзади ударил его тяжелым предметом по голове, положил ему за пазуху вот этот камень и бросил в воду. Река постепенно покрыла труп песком, глиной… А теперь вот снова вскрыла свое захоронение.

– Но ведь дно протоки гораздо ниже, – усомнился Санька.

– Сейчас ниже, – согласился Иван Алексеевич. – Нет, Саша, труп лежал на дне. Ведь прошло больше тридцати лет после того, когда это могло случиться. За это время река успела значительно углубить свое русло. Ведь тогда еще не было ни Невинномысского канала, ни большого Ставропольского. Воды в Кубани было гораздо больше, и ее протоки не пересыхали и зимой. А сейчас, ребята, давайте устроим у обрыва завал из валежника и засыплем все землей, чтобы сохранилось так, как есть, и попробуем опросить старожилов. Может быть, кто-то знает про эту историю.

Встревоженные и молчаливые продолжали ребята работу. Теперь они старались держаться группами, и что-то странное до этого никогда не испытываемое, страшное и тревожное окутало каждого. Они впервые так близко соприкоснулись с героическим прошлым, впервые поняли его трагизм и жестокость.

РАССКАЗ ФРОНТОВИКА

К вечеру в Волчий гай приехал старший лесничий Казачьего лесничества. Это был пожилой грузный человек, одетый в темную форму с изображением дубовых листьев в петлицах и на околыше фуражки. Приехал он на паре упитанных лошадей, запряженных в настоящую конармейскую тачанку. Старая, видавшая виды тачанка была покрыта зеленой краской, а сзади на спинке ярко выделялась большая красная звезда. На козлах лихо восседал такой же пожилой сухощавый мужчина с рыжими ершистыми усами. Одет кучер был в старый армейский китель и диагоналевые галифе, заправленные в легкие хромовые сапоги. На затылке у него чудом держалась шапка-кубанка с малиновым верхом и белыми шелковыми галунами.

– Привет юным труженикам! – бодро поздоровался лесничий. – Ну как тут у вас дела?

Он пружинисто по-молодому спрыгнул с тачанки, подошел к машине, встал на подножку кабины и заглянул в кузов.

– О-о, да вы молодчики! – подхватил он. – Вижу, что зря времени не теряли. Молодцы!

Лесничего звали Иваном Аксеновичем, а кучера Семеном Тихоновичем, так они представились Ивану Алексеевичу, поздоровавшись с ним за руку.

Ребята наперебой стали рассказывать им о страшной находке, надеясь узнать от них разгадку этой тайны войны. Но приехавшим об этом было ничего не известно. Лесничий поселился в Казачьем уже после войны, а кучер во время войны был на фронте. Ему пришлось отступать и наступать по этим местам, но о событиях, разыгравшихся в Волчьем гае, он ничего не знал. Попытка выпросить у них тачанку для музея тоже не увенчалась успехом. Иван Аксенович всю Гражданскую и Великую Отечественную войны провоевал в кавалерии на пулеметных тачанках, и с тех пор он не признавал и не хотел признавать никакой другой вид транспорта. Ребята продолжали осаждать его. Больше всех старался Санька Мокроусов.

– Ну хоть обещайте подарить её нам, когда уйдете на пенсию, – умоляюще попросил он.

– Я уже давно пенсионер, – улыбнулся Иван Аксенович. —Самое многое, что могу обещать вам – подарить, когда перестану работать. Думаю, что тот, кто будет работать на моём месте, не станет возражать. Ведь для неё сейчас ни рессор, ни колес не достанешь, все изготавливаем сами с Тихоновичем.

Мишке повезло. Жёлуди, оказывается нужно было везти в хутор Казачий в лесничество. Лесничий сел с шофером в кабину, чтобы показывать дорогу. На обратном пути машина должна была забрать ребят и отвезти в Прикубанскую. Мишка хотел было попроситься подъехать до хутора на машине, но Тихонович предложил ему ехать с ним на тачанке. Надо ли говорить о том, что Мишка с радостью принял такое предложение. Под завистливые взгляды одноклассников он уселся на козлы рядом с кучером и робко попросил:

– Можно я буду править лошадьми, хоть до того поворота? —Пожалуйста, хоть всю дорогу, – сказал Тихонович, передавая ему вожжи.

Перед отъездом Коля крикнул Мишке:

– Смотри не забудь про это, – указательным пальцем правой руки он сделал несколько движений, будто нажимая на спусковой крючок.

Мишка согласно кивнул головой. Он понял, что Коля просит его не забыть поискать на чердаке в бабушкиной хате старое оружие.

Взбрасывая передними копытами фонтанчики сухих зеленых листьев, лошади быстро катили легкую тачанку по извилистой лесной дороге. Мишка уже знал их клички. Впряженный слева, золотисто-рыжий мерин – Орлик. Справа, темно-гнедой с широкой белой лысиной по всему храпу – Гром. Управлять ими оказалось совсем просто. Нужно было только держать вожжи и все. Там, где дорога раздваивалась, Гром и Орлик настораживали уши и косили одним глазом назад, как бы спрашивая: «Куда?» Стоило лишь слегка потянуть за одну вожжу, как они послушно сворачивали в нужном направлении.

Мишке очень хотелось попросить Тихоновича рассказать о войне, но он не знал, с чего начать.

– Это у вас военные штаны? – спросил он, указывая взглядом на галифе.

– Самые настоящие военные, – улыбнулся Тихонович.

– Вы в них воевали?

– Нет, это меня сын снабжает своими обносками. Он у меня офицер, знает, что я люблю носить военную одежду. А ты к кому едешь?

– К бабушке Дарье.

– К Звездиновой, что ли?

Мишка утвердительно кивнул головой.

– Тебя как зовут? – спросил Тихонович.

– Мишка.

– Значит, ты внук Андрея Звездинова.

– Вы знали моего дедушку?! – удивился Мишка.

– Еще бы не знать. Мы с ним до войны двенадцать лет вместе проработали в колхозной кузнице. Хороший был парень! Так и не знаете, где он погиб?

– Папа говорит, что он считается без вести пропавшим.

– Да-а, много народу пропало за эту войну, – вздохнул Тихонович. – Двадцать миллионов! Представляешь, Миша, Если бы все погибшие взялись за руки и вытянулись в цепочку, то они, пожалуй, смогли бы всю Землю обхватить.