Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 8



* * *

Светка, веселая, разбитная бабешка, этакая неунываха пришла утром на работу, в «Голос профсоюзов». Распахнула двери кабинета, посмотрела пьяными глазами, икнула, и уже хотела пройти внутрь кабинета, где работала в довольно-таки тесном пространстве вместе с Валеркой и еще одной наборщицей за компьютерами. Как, вдруг, Валерка вскочил со своего места и кинулся из-за компьютера куда-то мимо Светки, на улицу.

– Ты куда это в разгар рабочего дня? – остановила его Светка.

– Да вот мышка сдохла, – протянул ей коробку Валерка.

Светка панически боялась на свете только двух вещей: отсутствия денег на бутылку и мышей. Второго она боялась больше, потому что первое ей всегда, хотя с трудом удавалось преодолеть.

Светка завизжала, шарахнулась, обширным задом снесла «мазуху» со стола.

– Да ты чего, Светка? – удивился Валерка.

– Убери это от меня! – визжала Светка, дрожа от отвращения и не сводя округлившихся глаз с коробки, которую держал Валерка.

Подоспевшая помощь в виде редактора разрешила все. Редактор раскрыл коробку, в коробке оказалась компьютерная мышка, ею и потрясли перед носом перепуганной Светки. Кстати, Светка благодаря такому обстоятельству жизни абсолютно протрезвела, что, явилось поводом задуматься тому же Валерке, а что, если он, сам не зная того, выработал своеобразный способ протрезвиловки страхом, а?

* * *

Сашка, друг Валерки, пьяный, приперся ночью к нему в общагу. Жена выгнала, идти больше было некуда. Двери оказались заперты, вахтерша видела десятые сны. Сашка потолкался, потолкался, встал под окнами и заорал во всю мощь своих легких:

«Валерка, б… такая! Открывай!»

И орал, пока не разбудил всю общагу. Люди высовывались из окон, возмущались, глядели на Сашку с нескрываемым омерзением. Рубашка у него была распахнута, потому что Сашка имел несчастье привыкнуть к куртке на кнопках и рубашки на пуговицах не воспринимал, а рвал их в надежде, что они непременно расстегнутся, всегда кто-нибудь или он сам вечно пришивал ему пуговицы и вечно искал эти самые пуговицы где угодно и когда угодно. Ботинки свои он имел привычку снимать и в гостях, и на работе, и где попало, терял их, и ходил в продранных носках по городу, сверкая грязными пятками. Очки у него были разбиты, одного стекла не было вовсе, а второе покрылось замысловатыми узорами трещин. В нечесаных волосах запутался сор и почему-то перья, как будто он только что вылез из курятника…

Итак, Сашка орал:

«Валерка, б… такая!»



Потому что по большому счету Валерку он совершенно не уважал, относился к нему более чем презрительно. Но желание добраться до горизонтального положения, непременно выспаться в постели или хоть на матрасе и необходимость опохмелиться, привели его к общаге Валерки, где все это имелось, конечно, он нисколько в этом не сомневался. Наконец, он добился своего, Валерка проснулся и был куда как рад видеть Сашку. Раскатистое: «О-о-о!!!» раздалось из его окна, перебудив остальных спящих в общежитии, людей. И радостное: «Саня!» добило тех, кто попытался в силу своей глупости проигнорировать выходки двух пьянчуг.

* * *

Сашка, однажды, поселился у Валерки в комнате. Был он человеком веселым, и терпеть не мог зануд. Ну, а Валерка, между нами говоря, был именно занудой. Он мог свести с ума кого угодно и сводил-таки, старые друзья убегали от него без оглядки, а новые исчезали также быстро, как и старые, едва только поняв, что за человек этот Терпелов.

По вечерам, напившись пьяным, Валерка очень страдал. Он пил каждый день и любил себя пожалеть. В такие минуты он рассказывал случайным собутыльникам, что обе жены его бросили, врал про чужих детей, говоря, что это его дети и старался не вспоминать про родных. Одним словом, путался в собственных показаниях и, в конце концов, так запутывался, что замолкал, вытягивался на кровати, складывал руки на манер покойника и трагически поглядев с минуту в потолок, наконец, засыпал.

Сашка живя у него, с трудом переносил шизофренические занудства Терпелова. Не один раз он уже задумывался над трудным вопросом, куда бы переселиться от психа, но никак не мог решиться на что-нибудь, и все жил, и все терпел этого Терпелова.

Наконец, в один день, когда Валерка уснул на койке, Сашка встал, воткнул Терпелову в сложенные руки свечку, зажег ее, взял потрепанный молитвослов, который валялся посреди книг безо всякого дела, нашел молитвы по отпевании и принялся громко гундосить. Спустя какое-то время Валерка открыл глаза, увидел горящую у себя в руках свечку, услышал отпевальные молитвы, которые бесстрастно произносил над «упокоившимся рабом божьим» Валерием его друг Сашка и обомлел. Целую минуту он считал, что умер на самом деле и только когда горячий воск капнул ему на руку, подскочил, бросив потухшую на лету свечу в Сашку, кинулся бежать прочь. Юмора он не понимал и вернувшись через несколько минут обратно в комнату, сухо потребовал у Сашки собрать вещи и покинуть его жилище, что последний и сделал безо всякого сожаления, считая, что лучше уж жить дома, с женой и детьми, чем с чокнутым занудой… О своем отпевании Валерка никому и ничего не рассказывал, боясь, как огня насмешек, ну, а Сашка, конечно же не удержался и поведал об этой истории своим сослуживцам, что, впрочем, не помешало их общению за бутылкой и даже подобию дружбы в дальнейшем…

* * *

У Валерки бывали в друзьях даже такие, которые бросили пить… Да, да, вы не поверите, бросили!

И вот один такой добрый и жалостливый человек Николай Михайлович, старый, как жизнь, много перенесший, в том числе и инфаркт, старался всегда остаться на всякие сабантуи, дни рождения и прочее. В редакции тогда сдвигались столы, доставались откуда-то потертые скатерти, а то и просто настилали газеты, резали простенькие салатики, покупали в магазине водовки и банки соленых огурцов, колбасы и хлеба, садились и праздновали. Но Николай Михайлович не пил водку, он пил только чай. Из компании кутил не уходил, а смеялся дробным смехом над поведением пьяниц и бывал пьян только от вида компаньонов, что-то шумливо гудящих на своем пьяном языке, размахивающих руками и вообще похожих на рассердившихся за что-то шмелей. Но приходя домой от компаний, он непременно просил свою супружницу проверить, а не пьян ли он? Делал Николай Михайлович это по одной простой причине, он жалел жену, в свое время она сильно переживала за него и голосила над ним пьяным, как над покойником. И потому, чтобы успокоить ее, он дышал на нее запахом чая и соленых огурцов, до которых был большой охотник.

Валерка, вдохновленный опытом жизни этого человека тоже бросал пить и не один раз, но тут же переставал спать. Трезвым он не спал вообще. Ему было от этого муторно и тошно, он понимал тогда, что сильно болен, что у него не в порядке мозг и отчаянно боялся попасть в дурдом. А прознав, однажды, что скорая психиатрическая к пьяным, нынче не ездит, сразу же перестал вести трезвый образ жизни, а довольно резво перешел опять к веселому и бесшабашному пьянству.

* * *

Изредка у Валерки просыпалась совесть и он, будто невзначай вспоминал, что бросил троих детей без содержания, оставил двух жен безо всякой помощи со своей стороны, а сколько он споил народа и отправил на тот свет, не перечесть! И тогда он собирался в церковь. Валерка заходил в храм, который был поблизости от его общаги, Крестобогородский.

Один раз там его заметил знаменитый отец Николай Старк и немедленно выгнал его, нет, не из-за внешнего вида, а скорее из-за внутреннего. Увидел священник, что Валерка не кающийся грешник, а пришел он в храм так, на всякий случай, как он сам говорил: «Отметиться пред Богом»…

В Федоровской церкви, куда как-то тоже занесло Валерку, его ослепил крест, который держал в руках священник отец Игорь Мальцев и благословлял, по обычаю, весь приход церкви. Валерка только еще не завизжал и выбежал на улицу, тяжело отдуваясь, ему показалось, что все глаза у него выжгло…