Сказание о Громушкиных

А Витек смеется:

– До сих пор судьба берегла, будем надеяться, и дальше повезет. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Он чуть не каждый день катался теперь на дачу, а оттуда – куда заранее наметит. Как-то вдруг сестра пристала прямо с ножом к горлу:

– Вить, а Вить! Как бы так сделать, чтобы попасть в тридцать третий год?

– В 1933-й? Зачем тебе?

– Да не понимаешь ты! Не в тысяча девятьсот, а в тридцать третий. От Рождества Христова.

– Зачем?! Чего я там забыл?

– Ты – ничего. А мне надо. Хочу посмотреть, как все там было. Вот родители в Бога не верят и нас так воспитали. Мама, правда, последнее время стала в церковь ходить… Но ведь, если мы там окажемся, мы же все увидим – и Христа, если он был, и Иуду, и Понтия Пилата… Узнаем, как все – на самом деле! На Голгофу взойдем…

– Очнись, Громушкина, то бишь Воскресенская! Охренела? С брюхом ей – на Голгофу! А главное, как же это мы попадем с нашей дачи в Иерусалим? Забыла, что Машина в пространстве не перемещается, только во времени. И возвращается туда, откуда отправилась…

– Нет, ты погоди! – сестра не отстает. – Это важнейшее дело! Поедете в Израиль, возьмите ее с собой, и уж там…

– Где твоя крыша? Совсем уехала? – Как это мы такую бандуру через границу попрем? Кто ее пропустит? И вообще, причем здесь ты? Ей рожать через две недели, а она – Христос.

Еле отбился, пристала хуже банного листа. Открытие ей, видишь ли, сделать надо. Даже разревелась:

– Пусть туда нельзя, в Иерусалим! А здесь сколько всего можно узнать с такой Машиной! Если на то пошло, ты вообще преступление совершаешь, что держишь ее у себя, используешь только ради наживы. Ты обязан отдать ее ученым, это такой переворот в науке! А тебе – Нобелевку.

– Да сдалась мне твоя Нобелевка! Мне бабло нужно, ясно тебе?.. А отец? Да он и слушать не станет. Много у него осталось радостей в его-то возрасте, а ты – отобрать? И чего на тебя нашло? Раньше такого не говорила, одурела, небось, от беременности, башню, видать, снесло…

– Раньше дурой была. И тебя боялась. Отца – тоже… – рыдала Юлька.

Марина, молча слушавшая эту перепалку, вдруг сказала:

– Как говорится, по большому счету, ты, Юля, права. Но ведь каждый по своему счету живет, у каждого свои ценности. Так что пусть уж Витя использует Машину, как ему лучше. И для Тимофея Алексеевича это – любимая игрушка. Придет лето, что он будет делать? Витя дело говорит: у отца теперь одна радость – рыбалка в чистом озере, грибы да природа. А дальше… там видно будет.

И Юля замолчала. Подумала – Витька все равно уезжает, отец уже старик, семьдесят два года скоро. А она – наследница… Стыдно так думать, но ведь правда же!

Через две недели Юлька родила сына. Назвали Алексеем, Алешей. В честь прадеда Громушкина. "Только бы не пошел по торговой части! – подумала. – Хорошо бы – в другого деда, ученого, в Мишкиного папу".

Витек подарил сестре за племянника кольцо с бриллиантом. Лучше бы денег дал на поездку – Миша хотел в Крым на раскопки. Но дареному коню, как известно… Деньги для Миши потихоньку сунула Юльке Марина.

В марте молодые улетали в Тель-Авив. Старый Громушкин вдруг совсем расклеился, в аэропорту даже слезу пустил: когда теперь увидимся? Оттуда, говорят, первый год выезжать нельзя. Витек утешал – соскучитесь, приедете сами. Вызов организовать – раз плюнуть! Мать не плакала. Еще месяц назад вдруг попросила Виктора купить ей компьютер с модемом, книгу для "чайников", теперь осваивала электронную почту. И так здорово у нее это пошло, муж диву давался – вот ведь называл ее в молодости счетами и арифмометром, так и осталась умной да вострой. Так что переписываться с сыном можно будет хоть каждый день. У него в Иерусалиме, в новой квартире, что Гурвичи сняли, уже стоял компьютер последней модели. Квартира – в пригороде Маале-Адумим, рядом с Гурвичами. Те звонили, говорят – вид с балкона изумительный, горы, а сейчас вообще красота, весна – все зеленое, цветет. Теракты? А где их нет? Арабов, правда, везде полно, как собак нерезаных… Противно, а куда от них денешься?

Еще сказали, что ходят в горы по грибы. Там, дескать, полно маслят, а местные дураки их не берут. Вообще по голосу старого Гурвича ясно было – они довольны. Только у матери Марининой сердце что-то пошаливает – перемена климата. Летом будет тяжело, но – ничего, кондишен есть, и врачи тут – не то, что у нас. Короче, ждут молодоженов – не дождутся. Отец Громушкин, когда услышал о том телефонном разговоре, надулся – вечно… этим везет. И арабы им, видишь ли, не угодили, А сами-то? Его собственному сыну свою фамилию втюхали. Умеют устроиться, это уж так. Тогда смолчал, а стали прощаться, слеза и прошибла. Старость, видать, раньше был крепче.

Витек теперь все вечера проводил у сестры в профессорской квартире – ликвидировал свою литературную и историческую серость. А то натаскал Пушкина с Лермонтовым, а там ведь еще и Гончаров с Тургеневым были, и Некрасов, и Гоголь, которого сестра в свое время ему подсунула, когда впервые собрался в Петербург, а в начале XX столетия – Серебряный век: ранняя Ахматова с Гумилевым, Цветаева, Андрей Белый…

Дурак ты был, Витька, вовремя ни фига не читал, вот теперь голова и пухнет.

Составили с Юлией список, из какого времени что лучше брать. Совершил Витек несколько рейсов, "скупился", как Марина шутит, у нее бабушка была с Украины. В здешнем магазине теперь – полный склад, да с собой взяли, сколько можно вывезти. Остальное переслали другими путями, про которые никому знать не положено.

Отбыли, наконец.

Переписка, как и намечалось, шла по электронной почте. Валентина Павловна писала подробные письма – про внука Алешу, про то, что цены растут, про Витин магазин – заходила, смотрела, народу не то чтобы много, но есть покупатели. Хотя про тамошние дела Витек сам знал, переписывался с дружбаном, на которого все оставил. И письма его Виктору не особо нравились, какие-то неконкретные, уклончивые – мол, живем, работаем. Виктор завелся, велел прислать финансовый отчет, из которого стало ясно, что торговля идет вяло. Дескать, мода на редкие издания проходит, то, се… Врет, небось. И не приедешь, чтобы проверить самому – год еще не прошел. В Израиле дела у Витька шли не так успешно, как он рассчитывал. Поначалу было не до работы – обустраивались в новой квартире, которая, кстати, всем была хороша, но далеко от центра. Однако в Маале-Адумиме жило много русских иммигрантов, а это, Виктор считал, хорошо. Кому же, как не им, интересоваться русскими книжками?.. Но то ли настоящих коллекционеров-библиофилов все же было недостаточно, то ли приезжим денег на жизнь не хватало, не до книг, особенно дорогих. Короче, торговля шла ни шатко, ни валко. А за аренду магазина платить надо прилично. Не беда, денежки водились пока, так что Витя с Мариной объехали всю страну, побывали и на Красном море, и на Мертвом, где старый Гурвич лечил больные ноги, съездили и в Галилею, а уж Иерусалим обошли из конца в конец.

Гурвичи здесь окончательно, как говорил про себя Витек, объевреились. Соблюдают субботу, завели отдельные тарелки, чашки, сковородки, две мойки для мясной и молочной посуды, ходят в синагогу. И страстно клянут арабов, которые им пока ничего плохого не сделали. Мать Марины все больше по врачам, летом настала жара, сердце у нее слабое, еле тянет. Маринка волочит на себе оба хозяйства – и у себя дома, и у родителей. Хорошо, у Вити автомобиль, можно сразу закупить побольше продуктов, и все равно целый день занят, а надо еще и на курсы иврита. Язык трудный, непривычный – ну, что это? – писать справа налево! Придумали, чтобы людям голову окончательно заморочить! Витек побаивался, что ему этих премудростей никогда не освоить. Старые Гурвичи говорят – наплевать, тут можно и с русским прожить, вон сколько своих. Глядя, как бьется дочь, чтобы их обиходить и свой дом держать в порядке, стали поговаривать о хостеле. Это такой дом для стариков, вроде гостиницы, не то, что наши богадельни, куда старики, попав, сразу умирают. Здесь все поставлено на высокий уровень: супружеской паре – отдельная квартира, тут же и медицинское обслуживание, можно, если хочешь, питаться в общей столовой, а хочешь – готовь, кухонька есть… Друзья Гурвичей, которые уже давно в Израиле, живут в одном таком хостеле и очень довольны – контингент, в основном, русскоязычный, общения хватает, вокруг дома – парк,. Правда, за хороший хостель нужно и заплатить хорошо, но у Гурвичей с этим делом – без проблем. Марина, конечно, и слышать не хочет, но годы идут, никто не молодеет… А сидеть на шее у детей здесь не принято. Это старый Гурвич твердо сказал.