Сказание о Громушкиных

Когда в то утро Витек увидел невесту – обомлел. В строгом кремового цвета облегающем костюме, на высоченных каблуках, отчего полные ноги казались стройными, а попа – вовсе не широкой; гладко причесанная на прямой пробор и с узлом темных волос на затылке. На шее только нитка жемчуга. Никаких прибамбасов. Да, Марина выглядела очень элегантно. Шикарно! Но он-то ожидал увидеть белое платье и фату. Смотрел удивленно, и она догадалась, в чем дело:

– Что? Ожидал, буду в платье-тортике с оборками, бантиками да фестонами? Нет, Витюша, это все мне уже не по возрасту. Зачем людей смешить? Не нравлюсь? – и прошлась, как манекенщица на подиуме.

– Да ты что! – пришел в себя Витек. – Картинка! Будешь в загсе самая красивая.

Так и вышло. На Марину смотрели с завистью молоденькие девчонки в тех самых "тортиках" да в фате. Королева. В годах, конечно, но – блеск!

Черные Маринины глаза сияли, высокий чистый лоб открыт и оттого казался высоким. В руках – не веник разлохмаченный, а три красные розы.

Сам Виктор тоже был одет в костюм от Версаче, седые волосы, уже поблескивающие на висках, придавали особый шарм.

Родители, что те, что другие, сияли счастьем. Сбылась их мечта – лучше поздно, чем никогда. Правда, Громушкины еще не совсем опомнились от новости, которую сын преподнес им накануне, – он решил при регистрации взять фамилию жены, Гурвич. Ночью Валентина Павловна даже плакала: как же это, а внуки? Кто продолжит фамилию?

Сама же разревелась, а потом сама же успокаивала мужа:

– Все правильно, Тимоша. Все путем. Умница Марина, что придумала. Они ведь в Израиль едут, а там надо быть евреем, не то станут считать неполноценным. А внуки? Лишь бы родили! Все равно будем любить, как ни назови.

– Чтоб настоящим евреем быть, надо это… обрезание, – возражал Громушкин, – что же Витьке, хозяйство отрежут, что ли?

– Это небольшая операция, – усмехнулась Валентина, – я узнавала. И медицина у них – не у нас. Сделают под наркозом, он и не заметит.

Успокоились. И свадьба прошла отлично – богато, шумно, как положено. Только немножко грустно, потому что уезжают молодые. Правда, еще не сейчас, старые Гурвичи – первым эшелоном, через неделю, а Витя с Мариной месяца через два. Сперва нужно ему паспорт сменить на новый, с фамилией Гурвич, кое-какие дела закончить здесь.

Гостей на свадьбу пришло много. Тут и друзья родителей, старая торговая гвардия: "Да мы ж молодых помним с тех пор, как они – пешком под стол…" Тут же, конечно, и сестра, бывшая Джуди, теперь Юлия Тимофеевна Воскресенская. С мужем пришла и со свекром, старым профессором. В широком платье, чтобы живот не торчал. Профессора за столом посадили на почетное место – близкий родственник, хотя глуховат и одет старомодно. Но все соображает, светлая голова.

Пришли и приятели жениха, все в шикарном прикиде. Но держались тихо. Робко даже, пока не выпили. Зато уж потом разошлись – как заорут "Горько", стекла в окнах дрожат. Зато Маринкины друзья, бывшие диссиденты, те вели себя свободно, но спокойно, с достоинством – говорили негромко, смеялись, вспоминали старые времена. Многие из ребят вышли в большие люди, один даже в Думе заседает. Другой, художник, правда, сказал Витьку, скривившись: "Этот под любую власть теперь прогнется. Поднялся на прежних заслугах – что в свое время в ГБ таскали, а, главное, потом много орал насчет партийных привилегий КПСС, а теперь влез во власть – не узнать! Я ему как-то: "Не стыдно? Народ голодает, старики нищие, а ты – по Парижам, и зарплата у вас, небось, повыше, чем была у членов Политбюро". Думаешь, покраснел? Объясняет: мол, зарплата зарплатой, а ответственность какая. Тьфу! Свое дело надо делать, а не лезть куда ни попадя".

Сам этот художник и без власти, правда, не бедствует, картины его за границей покупают, это, Витек понимает, – труд и талант. Марина всегда его хвалила. Он и во власть сходить успел, в самой первой Думе побывал. А после второго раза и баллотироваться отказался: "Не хочу руки пачкать".

Патлатый Леха не приехал, прислал телеграмму – не вырваться, прилечу к вам в Израиль. Живет в Штатах, печатается, переводят его на разные языки. Да еще к тому же выпускает сборники современной русской поэзии. И спонсоры нашлись, короче, в порядке мужик. Женился, говорили, на американке, купили под Вашингтоном шикарный дом. Ну… а у кого новая жизнь не заладилась, так и маются по своим котельным. Те на свадьбу и не пришли, и Марина очень расстроилась: "Стесняются, дураки, что фраков не нажили. Я для них специальную вечеринку устрою. Согласен, Витя?"

А Витя со всем согласен, что молодая жена ни предложи. Смотрит влюбленными глазами. Первая брачная ночь у них уже две недели назад была, и он сто раз сказал себе, что повезло ему, дураку, не женился на молоденькой, которая или уж блядь блядью, или в постели ничего не умеет. А Маринка… Да что говорить!

Вечеринку для ребят, кто при новых порядках в люди не вышел, устроили в квартире Виктора. Выпили, повспоминали. Попели под гитару Окуджаву, Галича, Высоцкого. Поругали, как в старые времена, власть. Витек слегка заскучал, подавил зевок. Хотелось поскорей остаться вдвоем с Мариной. А та – как рыба в воде, везде своя… И Витек опять подумал, до чего ж ему повезло с женой.

VII

Улетели старшие Гурвичи, обещали к приезду молодых снять для них квартиру, все подготовить, разведать, где лучше зятю букинистический магазин открыть. Барахла особого с собой не тащили – деньги есть, а как перевести их в Израиль – это уж старый Гурвич знает и умеет. Вот и книжек Витиных вывезли много, чтобы молодым потом легче было. Хотя и у отца-Громушкина на таможне тоже связи, но Гурвич в этом отношении – ас.

Молодые не спеша собирались. Витек поменял паспорт, стал Виктором Тимофеевичем Гурвичем… Юлька говорит – смешно, да кто там на Западе смотрит на отчество?

У Витька с женой состоялся серьезный разговор – он открыл ей свой секрет про Машину, что стоит в гараже. Мать посоветовала: от жены тайн быть не должно, а то как уедешь сюда этими своими делами заниматься, мало ли – задержался, а она подумает – девку завел. И вообще, жене врать не положено. Мы с отцом – никогда…

Марина слушала, не шелохнувшись, как завороженная.

– Ну, – говорит, – обалдеть! Прямо научная фантастика, братья Стругацкие! Даже не верится… Только я давно чувствовала, есть у тебя какая-то тайна. Необыкновенная. Не спрашивала, считала: сочтешь нужным, сам скажешь. Ты же в мои дела не лез, вот и я… Только, если теперь ты отправишься… туда, в глубину веков, буду волноваться – а вдруг что не сработает и застрянешь где-нибудь среди дикарей. Вот как, например, ты можешь быть уверен, что пока отлучаешься по своим делам, а Машину оставляешь в лесу, ее не утащат местные. Или сломают. Что тогда?

Об этом Витек и сам не раз думал. Сперва все семейство считало, что поляна, куда их приносит Машина, – уж в такой глуши, что там, как говорят, не ступала нога человека. Но потом старший Громушкин столкнулся с мужиком, которому потребовалась "чугунка", потом Витек обнаружил деревню с церковью, которую посетил. А еще – село, куда ходили на базар Валентина Павловна с дочкой. Старший Громушкин тогда и врезал в дверь такой замок, который и сегодняшним-то ворам не открыть, а что взять с диких крестьян? И все же… Стали, уходя, маскировать Машину, забрасывать ветками, еловыми лапами. А еще позже Витек однажды захватил с собой лопату и обкопал Машину по периметру, отчего она слегка осела, стала казаться ниже. Очень-то зарывать нельзя – дверь не откроешь. Казалось бы, что могли, сделали. А все же, отправляясь надолго в Петербург за книгами, Виктор на обратном пути всегда волновался, выходя на свою поляну. А вдруг да нет Машины? Что тогда?

Бог уберег. Обходилось.

Все это он изложил жене, смягчив краски – мол, никому не под силу утащить такую штуку, тут подъемный кран нужен… ну и так далее. Марина покачала головой, но ничего больше не сказала.