Страница 96 из 117
Тут и последовал ответный «бакшиш». Один из солдат развязал свой рюкзак, с которым не расставался все это время. Оказалось, что многоопытный майор Крапивец предвидел это и собрал в подарок несколько банок с говяжьей тушенкой, с рисовой кашей, с рыбными консервами, со сгущенным молоком, с консервированным маслом и сыром, несколько пачек с сахаром и чаем. Пока шурави молча выкладывал все эти дары на ковер, афганцы прямо застыли, не шевелясь. Две булки хлеба последними появились на свет из, казалось, бездонного мешка солдата.
— Это вам от всех шурави, — произнес улыбающийся разведчик, довольный произведенным эффектом. Мохруй перевела.
Старик афганец буквально «повалился в ноги». Его долго пытались поднять. Наконец, всунули ему хлеб, он тут же поднялся, продолжая кланяться и прижимая хлеб к груди. Молодой афганец крепко пожимал всем руки, непрерывно повторяя: «Ташакор, дохтур, ташакор, спасибо!» Для них это было настоящее богатство. Теперь они не пропадут с голода. Будет чем накормить молодую маму, а она сможет накормить молоком сынишку.
Пора было возвращаться. Все поднялись, поблагодарили за угощенье, помахали на прощанье и тронулись в обратный путь. От проводов старика-афганца отказались, разведчики уверяли, что хорошо запомнили дорогу. Невский передал свою курицу разведчику, который больше всех подсмеивался над ним — пусть теперь сам несет и мучается. Александр несколько раз оглянулся. У разбитого дувала по-прежнему стоял старик афганец, прижимая к груди две булки хлеба. Кажется, по щекам его текли слезы.
Глава 4
Вечером того же дня после ужина собрались у Автоперевязочной. Остаток дня прошел в обычном приеме больных, фельдшер Антон провел все перевязки без проблем. Теперь ему на помощь подключили Сергея Пампушного. Невский не хотел расставаться с ценным работником ни на минуту. Он торжественно обещал парню, что по прибытии в Бригаду упросит командира Медроты перевезти Сергея в свой штат. Это явно понравилось сержанту, он не скрывал своей радости.
Приходил майор Крапивец. Иван Сергеевич от души благодарил всех медиков за прекрасно выполненную работу при родах. Он уверял, что теперь, уж точно, это племя перейдет на сторону правительства. А, значит, (он засмеялся) «можно крутить дырочки для орденов!».
Кино опять показывали на непонятном языке, поэтому все и решили посидеть рядышком, «почесать языком».
— Сергей, ты обещал рассказать о себе. Как ты оказался в Афгане, что делал до армии? Мы все тебя внимательно слушаем. — Невский поудобнее уселся на ступеньках Автоперевязочной, свесив ноги.
— Я сам вызвался пойти в армию, потому что очень мечтаю стать врачом. Хирургом, как мой любимый доктор Пирогов Николай Иванович.
— Я что-то не улавливаю логики. Если хочешь стать доктором, то зачем рваться в армию? Ты ведь мог поступить в медицинский институт, сразу после медицинского училища, я так понял, что ты его окончил.
— У меня не было паспорта, а в институт без паспорта не берут, я узнавал. Теперь я надеюсь, что после увольнения из армии получу, наконец, этот злополучный паспорт.
— Но почему ты не получил паспорт, как все нормальные люди в шестнадцать лет?! Разве это проблема в нашей стране? — Невский уже начал терять терпение.
— Для меня это была проблема всей моей жизни. А паспорт я не мог получить, потому что не имел «Свидельства о рождении». Я как бы не родился в нашей стране. Меня не существовало в учете населения многомиллионного государства. Я не мог даже жениться на любимой девушке, ведь и для этого нужен паспорт. Она вышла за другого парня, у которого, как раз имелся, этот чертов документ!
— Я уже ничего не понимаю, Сергей, ради Бога, объясни нам все толком! Кажется, остальные тоже «не врубаются» в твою проблему. Почему на тебя не выписали это «Свидельство о рождении»?! — Невский даже встал, прошелся по салону автомобиля, потом снова уселся.
— Для этого мне придется рассказать всю свою жизнь.
— Вот, и давай, рассказывай!
— Хорошо, слушайте. Только это долгая история.
— А мы никуда и не спешим, — Люба закурила вторую сигарету.
Все приготовились слушать. Девушки-переводчицы сидели на лавочке для больных, крепко обнявшись, словно готовились услышать страшную историю и заранее уже начали бояться. Водитель Андрей бросил копаться в моторе и присел поближе. Наступила тишина.
Я так торопился родиться, что попытался появиться на свет еще в поезде. Моя мама и отец возвращались из отпуска. Их высадили в незнакомом городе, по «Скорой» перевезли в роддом, где моя мамочка благополучно произвела меня на свет. Отец мой на радостях запил, его приютил санитар больницы. Мужичка этого почему-то мой отец называл не иначе, как «Дядя Паша — три Наташи», не знаю, что это означает. Ну, ладно, не суть важно.
Отец должен был меня зарегистрировать в ЗАГСе. Мама рассказывала, что много раз просила его об этом. Куда там. Батя «не просыхал». Были как раз Первомайские праздники. Так они и уехали спустя неделю домой без этого документа. Отец потом много раз обещал съездить в этот город Красноуфимск. Но так и не вырвался — все дела, работа, гулянки. Честно говоря, пока не было никаких проблем. Мы жили в Свердловской области, в поселке городского типа Буланаш. Это в Артемовском районе, железнодорожная станция называется Егоршино (Невский закивал — знакомые места, он сам там жил, заканчивал школу в соседнем Алапаевске). Поселок большой, около 15 тысяч жителей. Основан был в 1939 году в связи с открытием угольных шахт. Это один из основных центров добычи угля в области.
Название поселку дала легенда о потерявшемся в болотистых лесах коне по кличке Булан. Конь вышел на крики отчаявшегося мальчика, который воскликнул: «Булан наш!». Статус поселка городского типа Буланаш получил еще в 1949 году, добыча угля шла полным ходом с 1943года. Мой отец как раз и работал шахтером на одной из шахт. Работа, конечно, тяжелая, опасная. Чтобы снимать накапливающийся стресс, он часто прикладывался к бутылке. Мама моя работала в бухгалтерии в Управлении шахт. Короче говоря, родителей все знали. Без всяких проблем меня устроили без этого «Свидельства о рождении» в ясли, потом в детсад. Да, забыл сказать, моя бабушка Фелицата (мать моей мамы Веры) работала в поселке заведующей фельдшерско-акушерским пунктом, это в рабочей слободке. Она тоже была известным человеком. Я о ней еще расскажу. В свой срок я пошел в школу. Уже тогда я решил стать врачом, лечить людей, как лечила моя бабушка. Все свободное время я проводил у нее на работе, помогал, как мог. Я знал, что должен был хорошо учиться, потому что врач должен много знать. Да и бабушка мне всегда об этом говорила. Сама она не смогла окончить институт из-за войны.
Учителя в школе меня всегда хвалили за учебу. Родители гордились мной. Я уже заканчивал пятый класс, когда случилась трагедия — погиб на шахте мой отец во время аварии, взорвался газ метан. Их там многих завалило. Я помню, когда отца хоронили, то целые ряды гробов стояли с погибшими. Мама моя сразу слегла, у нее с рождения был порок сердца. Врачи ей даже не разрешали рожать, но она решилась. Она долго болела, иногда поднималась, потом снова вынуждена была ложиться в постель. Я на всю жизнь запомнил этот запах лекарств в наших комнатах. Бабушка переехала к нам в квартиру жить, свой дом продала. И снова весной, когда я заканчивал уже теперь восьмой класс, мама умерла. Остались мы с бабушкой вдвоем на всем белом свете.
Мне было пятнадцать, надо было решать, что делать дальше. Устроили «семейный совет». Было решено, что дальше я поступлю в медицинское училище в районном центре, быстрее получу специальность, поработаю немного. А потом можно будет и в медицинский институт поступать, всегда охотнее берут после практической работы. К тому времени мы надеялись решить проблему с моим документом. Бабушка даже съездила летом в тот город. Но, оказалось, что в роддоме был три года назад пожар и все учетные документы сгорели. А с ними сгорела и моя надежда на получения «Свидетельства о рождении». Эх, кабы раньше нам побеспокоиться. Но бабушка не унывала. Она договорилась в училище, там у нее нашлась хорошая подруга в учебной части, экзамены я все сдал на отлично, были у меня хорошие оценки за восемь классов. Меня приняли в это учебное заведение без документа о рождении. А паспорт тогда еще никому не давали до шестнадцати лет.