Страница 111 из 117
Николай Красько даже уселся в кровати, размахивая руками, добиваясь большей убедительности. Александр Кроха уже тоже сидел на носилках и исподлобья наблюдал за товарищем по несчастью. Что-то всё же изменилось в его настрое, в его взгляде.
— Я десантник! Собирался посвятить этому всю жизнь. Закончил ещё в Калинине «кадетку». И вдруг я буду сидеть и перебирать бумажки, «штаны просиживать»? — Капитан сказал это уже спокойным голосом. Кажется, внутренне он уже сам склонялся к такому решению. — А что, могут всё же и без двух ног в армии оставить служить?
— Конечно, Саня, конечно! Каждый год число инвалидов из Афгана увеличивается. На «верху» тоже об этом ведь вынуждены думать. Ничего, напишем с тобой рапорт на имя Министра Обороны, он и разрешит нам дальнейшую службу. Попомни моё слово. Так что, кончай «киснуть» и настраивайся на новую жизнь.
Красько широко улыбнулся и снова лег. Невский с восторгом смотрел на своего старшего товарища. Вот это работа! Похоже, ему удалось посеять надежду в душе покалеченного десантника.
Когда солдатики из команды выздоравливающих спустя несколько минут выносили носилки с капитаном, Кроха на прощание произнёс:
— Мужики, найдутся письма для этого слепого парня, зовите меня, я могу ему почитать. У меня уже был хороший опыт.
Гостя унесли. На несколько минут в палате стало тихо.
Неожиданно заговорил Сергей Сомиков:
— А мне уж не придётся в армии послужить. Да и выживу ли — вот вопрос?
Николай откликнулся мгновенно:
— Серёга, ты эти вредные мысли выбрось из головы! Ведь ты один у матери своей, кто ей поможет на старости лет? Подумай о ней! И чтобы мы в палате больше такое не слышали! Ишь, чего удумал?! Одного тут давеча приносили, так он, паршивец, хотел с собой покончить, и ты теперь о смерти заговорил. Чёрт знает, что такое! Умереть — много ума не надо. Но надо жить. Стисни зубы — и живи! И, как писал Василий Макарович Шукшин, «Надо жить…Надо бы только умно жить…» Вот и думай теперь, как этого добиться. А времени у тебя теперь навалом, хоть завались.
— Я думаю, Сергей, для тебя хорошим шансом должен послужить Ленинград. Есть там целая клиника, где лечат термические повреждения. Там такие «светила» работают, вытаскивают из куда более тяжёлых случаев. Из всей площади ожога у тебя ведь глубоких повреждений (степени III Б и IV) меньше 40 процентов? — Невский уверенно вступил в разговор. Об ожогах он знал много — в своей врачебной практике приходилось сталкиваться. Дождался, пока Сомиков неуверенно кивнул головой. Продолжил говорить. — Ну, вот. А это главное. Поверхностные ожоги (II–IIIА степени) тебе залечат. Врач говорил, что давно уже заказан для тебя прямой самолёт до Ленинграда. Вот и успокойся. При первой возможности тебя перевезут в город на Неве. Ещё мы на твоей свадьбе погуляем. Если позовёшь, конечно.
А мне пришлось побывать в этом ожоговом центре. Служил я ещё в госпитале в Печоре, это на севере Коми АССР. Поступил к нам солдатик с колоссальными ожогами на всём теле. Он в своей каптёрке по неосторожности опрокинул большую банку с жидкостью, а это оказался уайт-спирит, окатил себя всего (одна голова сухая осталась). Это же легкогорючая жидкость. Но этот чудак (не хочу другое слово говорить), решил закурить. Конечно, вспыхнул, как факел. Ладно, сослуживцы вовремя подоспели, накинули на него брезент, потушили. Короче говоря, только лицо и не пострадало. А площадь глубоких ожогов была больше 50 процентов. Помучились мы с ним, пока из ожогового шока выводили. Спустя несколько дней командир части, где этот солдат служил, смог организовать специальный рейс в Ленинград, в эту самую ожоговую клинику. Вот я на этом ЯК-40 и полетел солдата сопровождать от нашего госпиталя. Да, до сих пор вспоминается эта поездочка…
— А что такое? Парень плохо перенёс перелёт? — Сразу заволновался Сергей.
— Нет. Тут всё было отлично. Я ему только пару раз обезболивающие колол, да сердечные. По другому поводу пришлось побеспокоиться. Это был праздничный день, Первомайские дни. Меня, можно сказать, прямо от праздничного стола из дома вызвали, не объясняя причины. Я и ушёл без денег, форму надел, а обувь была не уставная (в далёкой Печоре мы могли себе так позволить ходить, а в Ленинграде?!). Даже и жена не знала, куда я пропал «на минутку». Начальник госпиталя поставил перед фактом, мол, надо спасать человеческую жизнь, самолёт заказан. Я сказал: «Есть!» И полетел. Парня пострадавшего собрали, как положено: на носилки положили госпитальный матрац, подушку, белые простыни-наволочки, укрыли одеялом с белым пододеяльником. Любо-дорого посмотреть. Не стыдно в Северную столицу везти. Мне только строго-настрого зам. начальника госпиталя по МТО (материально-техническому обеспечению) приказал всё это добро обратно привезти, иначе он мне «покажет кузькину мать».
Долетели нормально. Через два с половиной часа были в Ленинграде. Лётчики при подлёте заказали машину «Скорой помощи». Мне было приказано ещё начальником госпиталя сдать обожжённого и этим же самолётом возвращаться обратно. Но… Врач «Скорой» отказался вести нашего солдатика без врача от госпиталя. Пришлось мне его сопровождать. Лётчики предупредили, что смогут меня ждать не более 3 часов. У них ведь существуют какие-то нормы полётного времени, иначе им придётся заночевать в этом городе, что недопустимо.
До ожогового центра доехали быстро. Однако и здесь ждали сюрпризы. Не принимают моего солдата (?!). Какой-то бумажки не хватает. «Скорая» ждать не стала, вернулась в аэропорт. И вот картина маслом: сижу я в Приёмном отделении со своим солдатом и «жду у моря погоды». Наконец, появился толковый специалист, я ему всё рассказал. Согласился он, но… потребовал, чтобы сам я и заполнил «Историю болезни» на обожжённого. Делать нечего.
Когда я покинул стены этой клиники, бросив «прощальный взгляд» на оставляемое «добро» (на себе что ли нести матрац-подушку и прочее?!), то мне оставался один час времени.
Я метался по городу от одного «Такси» к другому — никто не хотел вести без денег. Наконец, один пожилой таксист (век буду вспоминать его доброту!) кивнул головой. Я всё ему чистосердечно поведал. Мы неслись до аэропорта «Пулково», как угорелые. Но… Это был не мой день… Недалеко от аэропорта нас остановил «гаишник» со своим прибором-определителем скорости. Права у таксиста забрал, а меня приказал высадить. Тут у меня начался истерический хохот. Я представил, что я буду делать в чужом городе без копейки в кармане. Тут только милиционер согласился выслушать мою историю. Таксист упросил его отпустить и довести пассажира до здания аэропорта. Высочайшее «Добро» было получено. Мы помчались дальше уже в сопровождении машины «гаишника» с включенной сиреной и «мигалкой». Никогда так не ездил!
Лётчики говорили мне, что будут ждать в здании аэропорта, в комнате «Медицинского пункта». Я спросил у первого встречного, мол, где тут «Медицинский пункт», он ответил, что на первом этаже. Обежал всё здание, но не нашёл эту комнату. Снова спросил — и тот же ответ. И так несколько раз. Тут меня и остановил военный патруль — за нарушение формы одежды…
А я думал, что мои неприятности сегодня закончились. Без всякой надежды я поведал свою «историю». Впрочем, контрольное время уже закончилось. Куда было спешить? Но мне поверили! И проводили в этот самый «медпункт», который оказался этажом ниже в «подвале» — откуда мне было знать, что в этом здании принят такой счёт этажей.
Лётчиков уже не было, они ушли в самолёт, который теперь разбегался по полосе (они ещё подождали меня минут пятнадцать). И тут случилось чудо — капитан, командир патруля, на своей машине УАЗ-452 решил догнать самолёт и передать меня.
Это было, как в кино: мы догнали самолёт, связались с лётчиками, те открыли дверь — «сходни» (у ЯК-40 это, ведь, сзади опускается трап), машина сделала невероятный вираж, а я перепрыгнул в салон. Есть! Я снова среди знакомых, вижу их улыбающиеся лица.
Вот так я слетал первый раз в жизни в славный город Ленинград. Самое смешное, что мне позже был объявлен выговор «за потерю имущества госпиталя». Но это уже мелочи!