Патология общественной жизни

При нынешнем состоянии человеческих познаний эта теория, по моему мнению, — наука самая новая и, следовательно, самая увлекательная, какая только может быть. Это девственно чистая область. Я надеюсь, что с помощью наблюдений, небесполезных для истории духа человеческого, смогу отыскать причину, пропорциональную[112] этой бесценной научной нетронутости. Достопримечательность такого рода, о какой бы области ни шла речь, была редкостью уже во времена Рабле; но, быть может, еще труднее объяснить ее существование сегодня: не в том ли дело, что вокруг нее все спало, пороки и добродетели? Не идя так далеко, как г-н Балланш[113], Перро, сам того не ведая, сотворил миф в «Спящей красавице». Восхитительное преимущество людей, весь гений которых — в простодушии! Их произведения — брильянты, сверкающие всеми своими гранями, в них отражаются и сияют идеи всех эпох. Разве не увидел Лотур-Мезере[114], человек остроумный, который как никто умеет выжимать из произведения все возможное, в «Коте в сапогах» миф о Благовещении, который несет весть о могуществе нынешних государств, который учитывает ценности, не имеющие цены во Французском банке, то есть весь тот ум, какой есть в самой глупой публике мира, всю ту доверчивость, какая сохранилась в эпоху всеобщего неверия, все то сострадание, какое сокрыто в лоне самого эгоистического века?

Разве нет никакой заслуги в том, чтобы нынче, когда каждое утро просыпается неисчислимое множество жадных до знаний умов, которые умеют определить, что есть ценного в идее, и торопятся на охоту за мыслью, ибо каждое новое обстоятельство в подлунном мире порождает соответствующую мысль, — так вот, разве нет никакой заслуги в том, чтобы отыскать в таком исхоженном вдоль и поперек месте, как Париж, руду, из которой еще можно извлечь крупицу золота? Автор много на себя берет? Простите ему его гордыню; а еще лучше — согласитесь, что ему и вправду есть чем гордиться. Разве нет ничего необыкновенного в том, чтобы заметить, что с тех пор, как человек научился ходить, никто не заинтересовался, почему он ходит, каким образом он ходит, коль скоро он ходит, может ли он научиться ходить лучше, какие движения он совершает во время ходьбы, нет ли способа заставить его ходить так, а не иначе, нет ли возможности изменить, изучить его походку; меж тем эти вопросы тесно связаны со всеми философскими, психологическими и политическими системами, какие существовали в мире.

Ну что ж! Покойный господин Мариет[115], академик, рассчитал, сколько воды протекает за минимальную единицу времени под каждой из арок Королевского моста, наблюдая за тем, какое влияние оказывают на это скорость течения, ширина пролета арок, атмосферные условия в разное время года! И ни одному ученому не пришло в голову искать, измерять, вычислять, изучать, выражать с помощью бинома, какое количество силы, жизни, действия — того, что не поддается определению и что мы расходуем на ненависть, на любовь, на разговоры и отступления от темы, — может потратить либо сберечь человек за счет быстрой или медленной ходьбы!..

Увы! Толпа людей, сплошь выдающихся величиной черепной коробки, а также весом и количеством извилин своего мозга, механики, геометры, наконец, доказали тысячи разного рода теорем, лемм, короллариев о движении тел, открыли законы движения небесных светил, постигли все капризы морских приливов и отливов и выразили их в нескольких формулах, заключающих в себе непреложные законы безопасности на море; но никто: ни физиолог, ни врач, не имеющий пациентов, ни праздный ученый, ни безумец из Бисетра[116], ни статистик, уставший считать пшеничные зерна, — ни один человек не удосужился подумать о законах движения применительно к человеку!..

Да что там! Вы скорее найдете трактат «De pantouflis veterum»[117], на который ссылался Шарль Нодье в своей воистину пантагрюэлевской шутке «История богемского короля»[118], чем хоть один том «De re ambulatoria»[119]!.. И однако, еще двести лет назад граф Оксенштирна[120] воскликнул: «Ходьба подтачивает силы солдат и придворных!»

Человек, уже почти забытый, человек, уже канувший в океан тридцати тысяч знаменитых имен, над которыми всплывает едва ли сотня имен, Шампольон посвятил всю свою жизнь тому, чтобы расшифровать иероглифы и перейти от человеческих мыслей, выраженных в примитивной форме, к халдейскому алфавиту, изобретенному пастухом и усовершенствованному купцами; другой переход — от записи звуков к печатному тексту — закрепил священное значение слов; но при этом никто не пожелал найти ключ к человеческой походке, сплошь состоящей из иероглифов!..

Придя к этой мысли, я, подражая Стерну, который, в свой черед, шел по стопам Архимеда, щелкнул пальцами и, подбросив колпак в воздух, вскричал: «Эврика!»

Но отчего же эта наука удостоилась чести забвения? Разве она не такая же мудрая, глубокая, пустая и смехотворная, как другие науки? Разве в основе ее не лежит милая маленькая нелепость, гримаса бессильных демонов? Разве в этом вопросе человек не останется навсегда, как и во множестве других вопросов, благородным шутом? Разве, ходя и не зная о том, какие серьезные вопросы поднимает его ходьба, он не останется навсегда господином Журденом[121], который, сам того не ведая, говорит прозой? Почему ходьба человека никого не занимает, почему все предпочитают изучать ход светил? Разве в этом вопросе, как и в любом другом (если не считать индивидуального распределения флюида, так неудачно названного воображением), наше счастье или несчастье зависит от того, все ли мы знаем или не все об этой новой науке?

Бедные люди, живущие в девятнадцатом веке! И правда, какая им в общем-то радость от убежденности в правоте Кювье, утверждающего, что человек — самый новый из видов, или от веры в истинность теории Нодье, согласно которой человек — прогрессивное существо[122]? Какая им радость от уверенности в том, что на дне моря расположены самые высокие горы? Какая им радость от точного знания, приобретенного заботами Гершеля[123], который разрушил основу всех азиатских религий, отнял счастье у всего сущего, отказывая солнцу в излучении света и тепла? Какое общественное спокойствие принесли вам потоки крови, пролитой за сорок лет революций? Бедные люди! Вы утратили маркизов, ужины в тесном кругу, Французскую академию; вы уже не имеете права ударить слугу, и на вас обрушилась эпидемия холеры[124]. Не будь Россини, не будь Тальони[125], не будь Паганини, вам бы нечем было развлечься; и тем не менее, если вы не остановитесь, ваши хладнокровные новые установления доведут вас до того, что вы отрубите руки Россини, перебьете ноги Тальони и сломаете смычок Паганини. Единственный политический афоризм, который недавно опубликовал Бертран Барер[126] после сорокалетия революций, гласит: «Не останавливай танцующую женщину, чтобы высказать ей свои взгляды на жизнь!..»

Эту сентенцию он украл у меня! Разве она по сути своей не принадлежит к основам моей теории?

Вы спросите, откуда столько напыщенности в такой прозаической науке, почему надо говорить столь высокопарным слогом об искусстве дрыгать ногами? Но разве вам не известно, что достоинство любой вещи обратно пропорционально ее пользе?

112

...причину, пропорциональную... — Бальзак, любивший щеголять научными терминами, намеренно употребляет слово «пропорциональная» в непривычном контексте.

113

Балланш Пьер Симон (1776—1847) — французский философ, видевший в мифологии средство познания, способ проникнуть сквозь видимость материального мира к потаенным основам мироздания; чисто декоративному использованию греческих мифов во французском классицизме Балланш противопоставлял исторический подход к мифам как нравственным аллегориям реальных событий. По Балланшу, «миф есть сгусток истории», «выражение больших социальных процессов, которые могли продолжаться много веков. <...> В мифе выражена основная черта эпохи, ее «идея». Миф конденсирует историю в символическом анекдоте», историк же «должен в символике мифа угадать великие социальные процессы, возвратить действительности, заключенной в мифическую оболочку, ее прежние реальные формы» (Реизов Б. Г. Французская романтическая историография. Л., 1956. С. 450, 452). Объединяя под именем «традиций» такой разнородный материал, как религиозные верования, мифы, сказки, легенды, поэзию, Балланш стремился за всеми ними различить те кризисы и катастрофы, которые, по его убеждению, всякий раз помогают обществу обновиться, возродиться усовершенствованным (эта его теория изложена на страницах имевшего в романтическую эпоху большую популярность труда «Опыты социальной палингенезии», 1827—1829). Бальзак, ссылаясь на Балланша, утверждал, что мифы окружают и современных французов, причем судьба людей зависит от того, насколько правильно они эти мифы «расшифровывают» (см. финал повести «Старая дева», 1836).

114

Лотур-Мезере Сен-Шарль (1801—1861) — публицист, издатель (вместе с Э. де Жирарденом) «Моды», приятель Бальзака в пору создания «Трактата об элегантной жизни», известный щеголь, «диктовавший» моду современникам; в июле 1832 г. он основал «Газету для детей», насчитывавшую до 60 000 подписчиков (число по тем временам огромное) и в большой мере обязанную успехом умелому использованию рекламы (в частности, подобно герою сказки Ш. Перро «Кот в сапогах», он всячески подчеркивал в журнальных объявлениях свои связи с княжескими семействами Европы).

115

Мариет — По-видимому, описка Бальзака, имевшего в виду аббата Эдма Мариотта (ок. 1620—1684), автора исследований по гидростатике и теории движения тел; его «Трактат о движении вод» вышел в свет посмертно, в 1686 г.

116

Бисетр — больница для солдат-инвалидов, построенная при Людовике XIII в окрестностях Парижа; в XIX в. в ней лечили умалишенных.

117

О древних туфлях (лат.).

118

«История богемского короля и его семи замков» (1830) — Роман Шарля Нодье. Рассуждая здесь о различных видах туфель и об этимологии слова «туфля», Нодье, охотно надевающий маску педанта, ссылается на латинский трактат «О древних туфлях», якобы принадлежащий перу французского литератора, члена Французской академии Жана Бодуэна (ок. 1590—1650). По-видимому, ссылка эта — не что иное, как мистификация; в библиографических указателях под именем Бодуэна такое сочинение не значится.

119

О походке (лат.).

120

Оксенштирна (Оксеншерна) Аксель, граф (1583—1654) — канцлер Швеции в 1612—1654 гг.; приведенное высказывание так полюбилось Бальзаку, что он процитировал его еще в двух своих произведениях: «Герцогине де Ланже» и «Чиновниках».

121

...господином Журденом... — Реминисценция из комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» (1670; д. II, явл. 6).

122

...прогрессивное существо? — В своих статьях начала 1830-х годов, в частности в статье «О палингенезии человеческого рода» (1832), Нодье, полемизируя с Балланшем, утверждал, что человечество в его настоящем виде не способно к совершенствованию и что прогресс наступит лишь в случае превращения «мыслящего существа» (современного человека) в существо «понимающее», которому будут открыты все тайны природы и которое будет одарено многими новыми свойствами (вплоть до способности летать, обретенной благодаря своего рода «надувным» легким).

123

Гершель Уильям (1738—1822) — английский астроном, доказавший, что свет и тепло исходят не от самого Солнца, но от окружающих его агломераций газов (выражаясь современным языком — фотосферы).

124

Эпидемия холеры обрушилась на Париж весной 1832 года.

125

Тальони Мария (1804—1884) — итальянская балерина, с 1827 г. выступавшая в парижской Опере и за год до появления «Теории походки» снискавшая огромный успех исполнением главной роли в балете «Сильфида».

126

Барер де Вьезак Бертран (1755—1841) — видный деятель Французской революции 1789—1794 годов, член Комитета общественного спасения, в 1816 г. изгнанный из Франции за активное участие в суде над Людовиком XVI и возвратившийся во Францию лишь после Июльской революции 1830 года; источник приписанного ему афоризма не обнаружен.