Впереди — Днепр!

— Теперь есть чем бороться! — взволнованно сказал Поветкин генералу Федотову.

— Да. Средства борьбы есть, — задумчиво проговорил Федотов, — но главное-то люди, люди.

— Вот именно, Николай Михайлович, люди, — подходя к Федотову и Поветкину, сказал Хрущев. — Самое страшное в борьбе с танками — это танкобоязнь.

Услышав голос Хрущева, генералы и офицеры мгновенно стихли и плотно окружили Никиту Сергеевича.

— Танкобоязнь — это не врожденный порок, — пристально глядя то на одного, то на другого командира, продолжал Хрущев, — это временная болезнь, вроде гриппа. И лекарство против этой болезни одно: воспитание и обучение! У нас замечательные люди, товарищи, — с жаром воскликнул Хрущев, резко взмахивая рукой, и вдруг лицо его нахмурилось, глаза сузились и сильные руки сжались в кулаки.

— Но мы их еще мало и плохо учим, — медленно и сурово сказал он, — и сейчас этому нет оправдания. Это не сорок первый год и не сорок второй, когда мы задыхались в ожесточенных боях. Сейчас мы имеем возможность по-настоящему учить людей. А люди-то, люди, товарищи, — продолжал Хрущев, — они сами требуют настоящей учебы. Вот в полку товарища Поветкина есть паренек Саша Васильков. Здесь, под Белгородом, он столкнулся с фашистским танком. И подбил его. Но как? Первой, говорит, гранатой промахнулся, промазал, второй тоже, и только третья попала в цель. А почему? Он сам просто объясняет. Я же, говорит, не только вражеского, но своего-то танка вблизи не видел. Вот она где, беда-то, товарищи. Вчера Военный Совет фронта отдал приказ: «обкатать» все наши войска танками. Суть приема очень проста: посадить людей в узкие, глубокие окопы и пустить на них наши танки. Каждый воин должен пройти через это испытание. И не просто пройти, а научиться смело и вовремя бросить в танк гранату, бутылку с горючей смесью. Это, товарищи, закалит наших воинов, излечит их от танкобоязни, в предстоящих боях спасет тысячи жизней и позволит нам легче, с меньшей кровью разгромить врага. А враг, товарищи, в этом не должно быть никакого сомнения, готовится к последнему, самому решительному натиску. То, что войну гитлеровцы проиграли, — факт? Фашистский зверь ранен, надломлен, но не добит. А это самый опасный зверь.

Хрущев смолк, ладонью вытер вспотевший лоб, пристально посмотрел на сосредоточенные, взволнованные лица командиров и вполголоса продолжал:

— Трудным будет предстоящее лето, товарищи! Суровая, еще не виданная по своему напряжению, развернется битва. Но мы прошли такие испытания, каких еще не проходила ни одна армия в мире. Мы преодолели столько, казалось, непреодолимых подъемов и спусков, что нам уже не страшны никакие хребты и перевалы. Как бы ни были они высоки, обрывисты, мы все равно преодолеем их! Это последний перевал на пути к победе, к окончательному разгрому врага.

После изучения новых немецких танков генерал Ватутин оставил командиров корпусов и дивизий на совещание, а командиры полков выехали в свои части.

— Проверьте, как Привезенцев разведку подготовил, — напутствовал Поветкина генерал Федотов. — Если разведчики колеблются или огневое обеспечение недостаточное, — отмените поиск. Ни одной напрасной жертвы!

Когда грузовик с командирами полков выехал из соснового бора, уже наплывали серенькие, водянистые сумерки. Под брезентовым тентом грузовика было темно и душно. Обычно, оставаясь одни после совещаний или занятий, командиры полков шумно переговаривались, шутили, подтрунивали друг над другом. Особенно шумлив и неугомонен был Аленичев. Коренной старожил дивизии, он знал подноготную почти каждого офицера и, пользуясь этим, частенько едко высмеивал близких друзей. Сейчас же даже Аленичев был сосредоточен и молчалив, изредка попыхивая папиросой в дальнем углу грузовика. Только около штаба дивизии, выпрыгнув из машины, он игриво толкнул Поветкина и, поддерживая его за локоть, с прежней веселостью спросил:

— Как, Сережа, теперь, небось, и во сне «тигры» да «пантеры» видеться будут?

— Если бы только во сне! Они и наяву вот-вот появятся.

— Несомненно! — подавив веселость, со вздохом подтвердил Аленичев. — Хотя бы пушки и снаряды новые поскорее прибыли.

— Ну, что там случилось? — проводив Аленичева, нетерпеливо спросил Поветкин возившегося у мотора шофера.

— Сейчас, товарищ майор, одну минутку, — робко ответил шофер. — Свеча барахлит что-то, сейчас заменю, и поедем.

Но шоферская «минутка», как и обычно, растянулась на полчаса, стало уже совсем темно, когда Поветкин выехал в свой полк. Все пережитое за день и особенно беспокойство о разведке так взвинтили Поветкина, что он с трудом поборол желание приказать шоферу ехать с зажженными фарами. К счастью, на фронте стояла тишина и вновь заморосивший дождь обещал спокойную ночь.

— Где Привезенцев? — едва подъехав к своему штабу, спросил Поветкин у выбежавшего навстречу дежурного.

— На передовой, с командиром взвода разведки ушел, — тихо ответил Дробышев.

— А где разведчики?

— В своей землянке.

— Как в землянке? Разве Привезенцев с командиром взвода вдвоем ушли?

— Так точно! Вдвоем!

«Значит, поиск еще не начали», — облегченно подумал Поветкин и, зайдя в свою землянку, позвонил в первый батальон, куда ушел Привезенцев. К его удивлению, всегда спокойный комбат ответил растерянно, явно чем-то взволнованный и смущенный.

— В чем дело? Где Привезенцев? — ничего не поняв из его объяснения, сердито переспросил Поветкин.

— Я докладываю вам: в разведку ушел, за «языком».

— Как? Сам? Один?

— Никак нет! С командиром взвода разведки.

— Да не может быть!

— Так точно, ушел, — подтвердил комбат и, видимо, чувствуя возмущение Поветкина, успокаивающе добавил:

— Минут двадцать, как уползли. Я отговаривал, а ом и слушать не хочет. Приказал только в случае чего огнем поддержать.

Не опуская телефонной трубки, Поветкин обессиленно повалился на табуретку и никак не мог собраться с мыслями. Хорошо зная лихачество и скоропалительность Привезенцева, он всего мог ожидать от него, только не этого сумасбродного поступка.

— Что вы подготовили для их поддержки? — немного оправясь от неожиданности, спросил он комбата.

— Минометный огонь, пулеметный. Командир дивизиона артиллерийского тоже у меня сидит. Он также готов по первому сигналу Привезенцева открыть огонь.

— Хорошо. Будьте настороже, я иду к вам, — поняв, что ничего другого сделать уже нельзя, сказал Поветкин и позвонил Лесовых.

— Приехал? Вот замечательно, — обрадовался Лесовых. — Ты слышал, что Привезенцев начудил?

— А ты-то как просмотрел? — с упреком набросился Поветкин на Лесовых.

— Да я только что вернулся из политотдела армии, на попутных добирался. А потом во втором батальоне, у Бондаря задержался. Пришел сюда и… как снег среди лета.

— Снег, снег, — рассерженно пробормотал Поветкин. — Ну, ладно, я пошел туда, в первый батальон.

— Пойдем вместе. Подожди минутку, я сейчас зайду к тебе.

Не успел Поветкин еще раз позвонить в первый батальон, как совсем близко гулко ахнуло несколько взрывов, и одна за другой вразнобой затрещали пулеметные очереди.

— Все!.. Обнаружили!.. — прошептал Поветкин и, в дверях столкнувшись с Лесовых, опрометью бросился на свой НП.

В кромешной тьме тусклыми отблесками полыхали все учащавшиеся взрывы. Где-то позади них, еще плотнее сгущая мрак, взвилось и погасло несколько осветительных ракет. Треск пулеметов и автоматов уже слился в сплошной гул и охватил почти весь участок полка.

— Прикажи артиллеристам и минометчикам открыть огонь, — порывисто дыша, хрипло проговорил Лесовых.

— Куда, куда бить-то! — сердито ответил Поветкин и, смягчась, тихо добавил:

— Разобраться нужно. Не вслепую же палить. В чем дело? Что случилось? — спросил он по телефону командира первого батальона.

— Ничего не понимаю, — с еще большей, чем прежде, растерянностью ответил тот. — Ни с того, ни с сего немцы вдруг начали палить, как ошалелые.