Впереди — Днепр!

Конечно, рассуждал он, ворваться к противнику силой, ударом роты и далее батальона и из-за какого-то одного паршивого фрица погубить не один десяток наших людей бессмысленно. Игра явно не стоит свеч. И так всего за месяц столько пришлось потерять разведчиков, да каких разведчиков-то! Погиб командир взвода, погибли два сержанта, даже мой помощник по разведке и тот угодил месяца на три в госпиталь из-за своей любви силой врываться к противнику. Зачем напрасная кровь! Нужно не дуриком, не напролом идти, а брать хитростью, смелостью, умением. Главное — провести все тихо, тайно, без малейшего шума. Высмотреть днем местечко поудобнее, выбрать самое темное и спокойное время и одному, без единого звука пробраться и цапнуть фрица.

Эта мысль так овладела Привезенцевым, что он не пошел дальше, прилег на бруствер хода сообщения и, думая все определеннее и конкретнее, больше часу всматривался в облюбованную им лощину, где едва заметно темнела вражеская траншея. Да, тут, именно тут, на открытом, чистом поле, которое противник наверняка считает непроходимым, пользуясь густой темнотой, можно пробраться к этой траншее и выкрасть пленного. И действовать нужно не группой, а в одиночку, так, чтобы ни одного звука, ни одного лишнего движения!

«Будет пленный, товарищ генерал! — мысленно воскликнул Привезенцев. — Я сам лично доставлю его персонально вам!»

Вместо совещания командир корпуса усадил командиров дивизий и полков в крытый грузовик и по разбитым, залитым водой дорогам повез их куда-то на восток. Часа через два тряского, изнурительного пути грузовик остановился в густом сосновом бору, где, как на выставке, меледу образцами различной техники уже ходило множество офицеров и генералов. Около одной из групп Поветкин увидел Ватутина и Хрущева.

— Что-то не совсем обычное, — шепнул сосед Поветкину, — и Ватутин, и Никита Сергеевич, и, смотри, все командующие здесь: Чистяков, Шумилов, Москаленко, Катуков, Моногаров, Трофименко…

Командир корпуса, прихрамывая, пошел докладывать Ватутину и вскоре вернулся в сопровождении затянутого в комбинезон генерал-майора танковых войск.

— Товарищи, — подойдя к группе офицеров, сразу же заговорил танкист, — немецкая военная промышленность освоила выпуск новой бронетанковой техники, и сейчас гитлеровское командование поспешно оснащает этой техникой свои войска. В боях под Харьковом нам удалось захватить образцы этой техники, и они представлены здесь. Особенно обратите внимание на тяжелые танки «пантера» и «тигр» и сверхтяжелые самоходные орудия «фердинанд».

Поветкину уже приходилось слышать легенды о новых немецких танках, которые якобы представляли из себя настоящее чудо. Одни утверждали, что эти особенные танки не берет ни один снаряд, ни одна противотанковая мина. Другие, ссылаясь на рассказы очевидцев, так расписывали огневую мощь новых фашистских машин, что будь эти сведения наполовину правдивы, ни одна советская пушка не могла бы успешно бороться с ними. Фантазия третьих уводила в область невероятного, доказывая, опять-таки по сведениям очевидцев, что новые фашистские танки так же свободно перемахивают через глубокие и широченные реки, как и ходят по земле, что они, как солому, валят толстенные деревья, с ходу прыгают через противотанковые рвы и овраги, не вязнут в болотах и трясинах.

Многому из этих рассказов Поветкин не верил, но в душе его все чаще и чаще нарастала тревога.

Еще издали, рядом с хорошо знакомым немецким танком Т-3 Поветкин увидел массивную угловатую машину с длинной пушкой, с намалеванной на борту полосатой пантерой. Она словно всем своим сорокапятитонным корпусом изготовилась к прыжку. Уже один вид сваренной из толстых стальных плит машины говорил о ее грозной силе.

Еще более мощным оказался тяжелый танк «тигр», шестидесятитонной глыбой возвышавшийся рядом с «пантерой». Длинностволая пушка его обладала высокой скорострельностью и могла почти за километр пробивать броню любого нашего танка. Сам же «тигр», укрытый с передней части пятнадцатисантиметровой броней, казался абсолютно неуязвимым.

Осматривая внутреннее устройство, измеряя толщину брони, прикидывая возможности вооружения, Поветкин все более и более мрачнел, мысленно представлял себе встречу с такими громадами.

По суровым, сосредоточенным лицам других командиров полков и дивизий Поветкин видел, что и они так же как и он подавлены видом новых фашистских танков. К тому же и танковый генерал, объясняя устройство и возможности «пантер» и «тигров», словно умышленно сгущал краски и без конца приводил все новые и новые примеры их грозной силы и поразительной неуязвимости.

— Ну, как, страшновато? — внезапно услышал Поветкин веселый, спокойный голос и увидел неторопливо подходившего Хрущева.

— И названия-то придумали: «тигр», «пантера»! Зверье хищнейшее. Дескать, попадись только, враз клочья полетят! — с усмешкой сказал он и постучал пальцами по лобовой броне «тигра».

Он о чем-то задумался, морща широкий лоб, отошел от танка и спросил незнакомого Поветкину высокого генерала:

— Помните, Семен Андреевич, как прошлым летом на подступах к Волге немецкие воющие пикировщики появились?

— Еще бы, Никита Сергеевич! — отозвался генерал. — Валится махинища из поднебесья и воет ужасающе. Страшновато было, а потом ничего, обвыкли.

— И поняли, — продолжил его мысль Хрущев, — не от хорошей жизни гитлеровцы на своих пикировщиках сирены понаставили. Когда дров нет — и щепка топливо. А дровишки-то у фашистов к тому времени, как у незапасливого хозяина к весне, довольно-таки иссякли. И в небе все теснее и теснее от наших самолетов стало, и с земли не отдельные хлопки, не огонь жиденький, а ливень, шквал снарядов и пуль. Иначе говоря, и материальные, и моральные условия войны изменились. Мы тогда если еще и не добились перевеса, то достигли по меньшей мере равенства. Перегнать нас гитлеровцы уже не могли. И вот они пошли на трюкачество, решили на психике сыграть, поставили сирены на своих самолетах. Нечто подобное есть и в названиях этих новых боевых машин. «Тигр», «пантера», «фердинанд». Зверье неукротимое! Только нет такого зверя, какого бы капкан не прихлопнул.

Хрущев смолк, сурово сдвинул светлые брови и, неторопливо пройдясь перед строем, резко, с металлическим звоном в голосе продолжал:

— Но волк останется волком, и его, как овечку, голыми руками не возьмешь. Антон Миронович, — подошел он к хмурому, с багровым шрамом через всю щеку, артиллерийскому полковнику, — ваши артиллеристы первыми под Харьковом с «тиграми» столкнулись?

— Мои, — мрачно протянул артиллерист.

— И как? — еще ближе подойдя к полковнику, заинтересованно спросил Хрущев.

— Да что, Никита Сергеевич, и вспоминать тошно.

— Вы не хмурьтесь, — весело улыбнулся Хрущев, — за битого — пять небитых дают. А вы хоть и здорово пострадали, но все же «тигров» остановили.

— Остановили, — вздохнул полковник, — как только остановили-то! Пушки-гаубицы пришлось тракторами на открытые позиции выдвигать. А другие снаряды как горох отскакивали, даже самые сильные, бронебойные. Вон у него лбише-то какой, — со злостью показал полковник на пятнистого «тигра».

— Все это в прошлом и больше не повторится, — сурово проговорил Хрущев. — Наши конструкторы создали, а промышленность уже выпускает новые снаряды — подкалиберные и коммулятивные. Они пронизывают броню любого фашистского танка, в любом месте. Вот, товарищи, взгляните, — сказал Хрущев и, по колени утопая в снегу, двинулся на опушку леса, где темнели силуэты «пантеры» и «тигра».

— Вот что такое новый снаряд! — воскликнул он, остановясь у свалившегося набок «тигра» с множеством рваных и совсем необычных, словно выжженных пробоин.

Генералы и офицеры, тесно обступив изрешеченный новыми снарядами «тигр», вполголоса переговаривались.

— Это же наша пушка проломила броню насквозь!

— Но здесь не пробито, а скорее прожжено.

— Вот он самый коммулятивный, или, как его, попросту называют, бронепрожигающий снаряд, — пояснил танковый генерал.